– Я сказал ему, что, должно быть, произошла какая-нибудь досадная ошибка, что все знают, что это место было обещано мне. Почему Леман? Это лишено смысла. Я сказал, что хотел бы поговорить с Монакко. Итак, Уоррен позвонил в Калифорнию, но мы не дозвонились до Монакко. Я попросил Уоррена рассказать мне все, что он об этом знает. Я не собираюсь проводить бессонную ночь, пытаясь догадаться, в чем дело. Черт! В любом случае у меня будет бессонная ночь.И снова Роберт встал и начал ходить по комнате из конца в конец. У каминной полки он остановился, чтобы поправить фарфоровые фигурки, которые Юдора передвинула при уборке.– Я помню тот день, когда я их купил, – сказал он. – Я думал, что весь мир у моих ног. И он был у моих ног. Извини меня. Эти чертовы слезы. Мне стыдно, что ты их видишь.– В этом нет ничего позорного, Роберт. Мужчина тоже имеет право как-то выражать свое горе.Она говорила нежно, не только из-за одного сочувствия, но и из-за собственного замешательства перед лицом такого поразительного осложнения.– А Уоррен? Он тебе сказал, почему?– О, да. О, да. Он был деликатен, ты знаешь, он настоящий джентльмен. Но как он при этом радовался! Я готов спорить, что сейчас дома он потчует этой историей свою жену, а, может быть, и целую компанию в клубе. Господи, как тяжело я работал, я сделал в маркетинге столько, сколько никто до меня не сделал; а что сделал Леман по сравнению со мной? Рабочая лошадь, лишенная воображения…– Ты не сказал мне причины, – терпеливо спросила Линн.– Причины? О, да. Я сказал, что он был деликатен на этот счет. Очень тактичен. Кажется, что кто-то распространяет слухи о моей личной жизни, и к тому же преувеличенные. У всех, у каждой семьи есть проблемы того или иного рода, проблемы, с которыми они в конце концов справляются. Я сказал ему, что сплетня не имеет ничего общего с действительностью, ничего общего. Какое право имеют посторонние делать выводы о том, что происходит между мужем и его женой? Не правда ли, Монакко не такой человек, чтобы слушать пустые пересуды?– Пустые, – прошептала Линн, так тихо, что он ее не услышал.Все пересуды слились в общий гул, настолько громкий, что он был услышан в Калифорнии. Это было что-то вроде подтверждения факта, но для нее это не имело значения, потому что куда это могло ее привести? И ее путь, который казался ей таким ясным, хотя и нелегким, завел ее в тупиковую аллею.– Можно ли поверить, что такой человек, как Монакко, мог пасть так низко? В конце концов, что такое ужасное я сделал?Поскольку она молчала, в его голосе появилась нотка слабого подозрения.– Интересно, кто мог распространить эту гадкую сплетню? Ты не могла бы – ты же по всякому поводу бегаешь к Леманам?Она прервала его:– Как ты осмеливаешься говорить мне такие вещи!– Ну, ладно, я тебе верю. Но тогда как и кто? Вопрос повис в воздухе. Роберт ожидал ответа, но она молчала, и он его не дождался. При всем кошмаре, было в этом что-то притягивающее, вынуждающее человека против его желания смотреть на несчастный случай не отрываясь, следить за кровавой катастрофой.Роберт рассуждал:– Уоррен сказал, что он говорил от имени Монакко, «согласно инструкции», он сказал, что, безусловно, я волен остаться в прежней должности. «Безусловно», – передразнил Роберт.– Но ты не намерен, – сказала Линн, уловив насмешку.– Господи, Линн! Я написал заявление об уходе и все такое. За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, я могу остаться после такой пощечины? В то время как Брюс Леман пожинает плоды моих трудов?– Брюс этого вовсе не хотел, – сказала она.– А сейчас он очень хорошо это принял.«Мир кружится вокруг меня, а я ничего не понимаю», – подумала Линн. Затем, чтобы хоть что-нибудь сказать, она спросила:– Ты уверен, что правильно поступаешь, уходя от них?– Без сомнения. В любом случае, они хотят, чтобы я ушел, ты разве этого не видишь? Они нашли способ облегчить мой уход. Они сделала все так унизительно, чтобы я захотел уйти, – лицо Роберта исказилось и превратилось в трагическую маску, щеки раздулись, брови сошлись на лбу, рот открыт. – Я погиб, Линн! Уничтожен. Опозорен. Выброшен как мусор, кусок мусора.Это было верно. Он сам это сделал с собой, но все же это было верно. Что она могла или должна была сказать? Она ничего не могла придумать, кроме самых примитивных слов утешения.– Приготовить тебе что-нибудь поесть? Ты же не обедал.– Я не могу есть. – Он посмотрел на часы. – Половина девятого. Не слишком поздно, чтобы увидеть Брюса. Пошли.– Увидеть Брюса? Но зачем?– Конечно, чтобы поздравить.В панике она искала какое-нибудь веское выражение:– Он не захочет нас принять. Мы будем незваные гости.– Ерунда. Он оценит наши поздравления. Мы приедем с бутылкой шампанского.– Нет, нет. Он в трауре. Это неловко, – возразила она.– Это не имеет ничего общего с трауром Брюса. Это вопрос чести Роберта Фергюсона, его поведения, его порядочности. Я хочу, чтобы он увидел, что я могу принять это как мужчина.– Зачем мучить себя и придавать этому такое значение, Роберт? Достаточно просто позвонить по телефону.– Нет. Достань шампанское. Он может его охладить в течение получаса в своем морозильнике.Она спросила его безмолвно: «Кого ты обманываешь этой бравадой? По его собственному признанию, он в глубине души умирает».– Если ты хочешь отпраздновать, – сказала она любезно, – то застегни пуговицу и смени галстук. Он в пятнах.Брюсу все равно, но Роберт увидит себя в зеркале, и ему будет неприятно.Она не была в доме Брюса с того дня. Когда они приехали, он читал; он держал книгу в руках, когда пошел открывать дверь. Вечер был холодным и ветреным, один из предвестников зимы, и, по всей видимости, он накрывался вязаной шалью Джози, когда сидел на том самом диване, на котором они лежали вместе, и он прикрыл ее этой шалью.И она подумала, а не пришли ли ему в голову те же самые мысли, и она не могла глядеть на него или в сторону дивана, а для вида стала гладить белого кота.Брюс спросил, не имеют ли они ничего против, если он прибережет шампанское для другого вечера, когда они снова соберутся все вместе, пояснив: – Я сегодня не в состоянии пить. У меня был ужасный день, Роберт.– Послушай, почему же?– Очень просто. Это твоя должность. Ты ее заслужил, и она должна быть предложена тебе.Роберт пожал плечами.– Это благородно с твоей стороны, Брюс, но, как видно, не судьба, вот и все.Это замечание почти случайно сорвалось с его языка; оно должно было вызвать сочувственную реакцию за попытку бравады, или, учитывая тот факт, что все присутствующие знали, почему «не судьба», оно должно было вызвать возмущение.Однако Брюс посочувствовал:– Хочу тебе сказать, что я ошеломлен. Нелегко будет поддерживать твой уровень, Роберт. Лишь бы я только справился с работой.– В любое время, если тебе понадобится мой совет, я в твоем распоряжении. Возможно, тебе было бы полезно прийти ко мне как-нибудь вечером в ближайшее время, и я бы тебе рассказал некоторые основные моменты того, чего я уже добился в этом направлении.– Хорошо, спасибо, но пока еще рано. На меня это свалилось как тонна кирпичей, в то время как я еще не разгреб предыдущую кучу. Я пока еще не составил ясное представление о своих задачах.– Понятно, – доброжелательно вставил Роберт.– Хотя, в конце концов, это заставит меня убраться отсюда. Я как раз мечтал, не найдется ли на земле место, куда я смог бы убежать от себя самого, может быть. Внутренняя Монголия, или, Южный Полюс. Ну вот и будет Венгрия. Никакой разницы нет. Все равно придется тащить себя, за собой, а во мне все сломано.До этого Брюс даже не посмотрел в сторону Линн, но теперь он полностью обернулся к ней и попросил:– Я беспокоюсь о Барни. – Кот, свернувшийся калачиком перед камином, был похож на груду снега. Услышав свое имя, он поднял голову. – Я не могу взять его с собой, и Джози будет меня преследовать весь остаток моей жизни, если я не пристрою его в хорошие руки. Как ты думаешь, Линн, не могла бы ты его взять? Я бы не хотел задавать тебе какую-нибудь еще работу или создавать лишние проблемы, но у меня безвыходное положение.– Ты не знаешь Линн, если ты можешь ей такое сказать, – заявил Роберт. – Она готова взять любое четвероногое создание, какое тебе придет в голову.– Конечно же, возьму, – быстро сказала Линн. – Нет, ты не знаешь Линн, – повторил Роберт. Но он знает Линн, и даже очень хорошо. Эти слова чуть не сорвались у нее с языка, и она была этим напугана.– Какие тебе назначили сроки? – спросил Роберт.– Где-то в декабре, я думаю. – И Брюс снова сказал: – Все случилось так внезапно… Барни побудет со мной до отъезда… Это так мило с твоей стороны… Я благодарен… Джози тоже была бы благодарна.– Он в полной растерянности. Он никогда не сможет соответствовать нужным требованиям. Он не знает, за что берется, – сказал Роберт, когда они уехали от Брюса.Дома он снова заходил из угла в угол по комнате и заявил:– Нет, он никогда не справится.Энни вошла в комнату так неслышно, так тихо, что они вздрогнули от ее голоса:– Что случилось? Что-то ужасное произошло? Снова Эмили заболела?Роберт произнес прерывающимся голосом:– Ох, Энни. Ох, моя маленькая девочка, нет, с Эмили все в порядке, слава Богу. Слава Богу, мы все здоровы. – И он привлек Энни к себе, поцеловал ее в голову и держал ее, повторяя нежно: – Я найду способ о вас позаботиться. Они думают, что уничтожили меня, но они не могут убить мой дух, нет… – Он заплакал.– Ты ее пугаешь! – закричала Линн. – Папа расстроен, Энни, потому что у него неприятности на работе. Он уходит из фирмы. Он расстроен.Девочка освободилась из объятий Роберта и посмотрела на него так, как будто видела в первый раз. На ее лице отразилась целая вереница чувств, от любопытства и неприязни до страха.– Мне необходимо поговорить с Эмили, – сказал Роберт, – дай мне номер ее телефона, Линн.– Ты ее тоже испугаешь до смерти. Подожди, пока ты успокоишься.– Я спокоен, – произнес Роберт сквозь слезы. – Я спокоен. Мне необходимо поговорить с ней, сказать, что я сожалею. Мы одна семья, мы делаем ошибки, а теперь мы должны держаться вместе. Какой у нее номер, Энни?«Если бы я не видела, как мало он выпил, я бы сказала, что это все виски», – подумала Линн.– Эмили, Эмили, – говорил Роберт в телефон. – Нет, не пугайся, у нас здесь все в порядке, только я ушел из своей фирмы. Это длинная история, слишком длинная, чтобы рассказывать по телефону, но – извини меня, я сейчас очень взволнован, я чувствую себя, как будто небо обрушилось, – но я скоро возьму себя в руки и… ладно, я хочу просить у тебя прощенья, уладить наши с тобой отношения. Я был подавлен той историей. Я хочу просить прощения за то, что не понял тебя, и даже не пытался понять. Я хочу тебе сказать, не беспокойся о плате за обучение, я оплачу, я еще способен это сделать. Ты просто продолжай учиться и учись хорошо и благослови тебя Бог, дорогая. Я люблю тебя, Эмили. Я так тобой горжусь. Скажи, как Харрис?Позже в их спальне он был подавлен, все время вздыхал и спрашивал:– Скажи мне, разве я, разве мы это заслужили? Я хотел все сделать для тебя, и что теперь – теперь что?Он повернулся к ней и нежно притянул ее поближе к себе. Она понимала, что он искал поддержки, он хотел расслабиться от напряжения, хотел ее нежностью вознаградить себя за неудачу. Он хотел доказать себе и ей, что он все еще мужчина, ее мужчина. Если бы он попросил это у нее хотя бы несколько часов тому назад, до того, как над ним разразилась это несчастье, она бы стала сопротивляться. Но теперь ей не хватало духа нанести ему еще одну рану; в конце концов, какое это имеет значение? Женщина может лежать как камень и ничего не чувствовать. Все равно через несколько минут все будет кончено.В течение этих последних недель она часто воображала, как Роберт Фергюсон будет посрамлен и унижен, но теперь, когда он унижен свыше того, что можно было себе представить, зрелище это было настолько ужасно, что она не могла этого вынести. И она чувствовала его боль так, как свою собственную.
В замкнутом ограниченном мирке компании, многие из служащих которой жили в их городке, эта новость стала известна. В субботу в супермаркете группка женщин, очевидно, говорила о Фергюсонах, потому что, когда они заметили Линн, они замолчали и приветствовали ее необычайно сердечно.«Особой разницы для меня нет, – подумала она, – и, наверное, глупо спрашивать, но мне все же необходимо знать, как это произошло». И, направившись к телефону-автомату, она позвонила Тому. Может быть, он знает, если нет, он мог бы узнать.– Я хочу спросить о Роберте. Вы знаете, что он расстался с фирмой? Они разузнали, что… – Ее голос дрогнул.– Да, я знаю. Заезжайте ко мне, Линн. Я дома все утро.В большой комнате, в которой в тот далекий вечер, когда начались теперешние неприятности, был накрыт стол, она внезапно почувствовала себя очень маленькой. Она почувствовала себя как проситель.– Как вы об этом услышали? – спросила она.– Мне позвонил Монакко. У него всегда было впечатление по совершенно непонятной причине, что мы с Робертом близкие друзья.– Но почему он позвонил вам? Спросить или сообщить?– И то, и другое. Он сказал мне, что получил письмо, и спрашивал, имеют ли под собой почву изложенные там обвинения, знаю ли я что-нибудь об этом.– Письмо, – как эхо, повторила Линн.– Я не знаю, кто его послал. Это было анонимное письмо какой-то женщины. Но все там выглядело подлинным, сказал Монакко, как будто бы его написала жена одного из служащих фирмы. Там приводились факты в подтверждение, один из них – со слов какой-то соседки.Том опустил глаза и стал рассматривать свои туфли, прежде чем сказать что-нибудь еще. Затем, взглянув в лицо Линн, будто бы раздумывая, говорить дальше, или нет, он продолжал:– Это было о том, что произошло в ту ночь, когда вы устраивали здесь обед.– Анонимное письмо. Какая грязь!Она быстро подумала: кто, кроме Стивенсов мог знать, что случилось в ту ночь? А они родственники семьи той девочки Сьюзен. А Юдора, которая видела слишком много, подруга женщины, работающей у Стивенсов.– Поскольку в письме говорилось, что была вызвана полиция, Монакко понадобилось сделать запрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49