Именно сила этих слов позволяла ему настроить свой кирай , охотничьи вибрации, которыми владеют все дракиане, на биение сердец тех, чья кровь не отравлена злом ф’дора, — уникальный дар Акмеда. Брат всем . Почти всю свою жизнь он был известен под именем Брата и нес смерть своим жертвам, чей пульс на одно короткое мгновение совпадал с его собственным.
«Пусть твое „я“ умрет» — так учила Акмеда Праматерь, древний страж и наставница, недавно ушедшая из жизни. Однако дело было не только в его личности. В тот момент, когда он заглушал свои собственные вибрации, даже та часть его существа, что называлась душой, исчезала без следа, а на ее место приходило далекое, ровное биение сердца его жертвы.
Как-то раз Акмед подумал, а что будет, если он умрет, следуя за своим кираем . Место, куда уходила его сущность во время охоты, вне всякого сомнения, представляло собой Пустоту, находящуюся на противоположной стороне Жизни. Он подозревал, когда позволял себе об этом размышлять, что, если однажды удача хотя бы на миг забудет о нем, жертва одержит верх и прикончит его. И тогда все, что составляло его личность, мгновенно исчезнет, разлетится на тысячи крошечных осколков, которые будут вечно гореть, точно искры костра, лишая его надежды на жизнь после смерти.
Но он был готов рисковать.
Акмед глубоко вздохнул и, полностью очистив свое сознание, почувствовал далекий гул, с каждым вдохом становившийся все громче.
Пульс был совершенно чужим и одновременно знакомым. Он ощутил привкус старого мира, голос крови, которая текла в жилах родившихся на Серендаире; могущественная магия земли сереннов обладала своим собственным уникальным мотивом и наполняла души тех, кто прибыл сюда с погибшего острова. Впрочем, ее песнь была едва различима.
Когда Акмед впервые услышал голос собственной кожи, его наполнил рев барабанов. Бесчисленные хаотичные, разноголосые звуки пронзили все его существо, грозя накрыть своими волнами навсегда. Сейчас же до него доносился лишь едва различимый шепот.
Поскольку кровь в жилах отродья демона до определенной степени принадлежала этому миру, Акмед не мог различить ее ритм, был не в силах отыскать след. Кровь нового мира заглушала легкий шелест старого, бушевала, словно могучий водоворот или ураган, на исходе осени швыряющий в лицо путнику пригоршни сухих листьев. Время от времени он улавливал едва различимый шорох, шел за ним, изучал смешение тонов, искал глубокую тень, на которую охотился.
Сначала он почувствует тепло пульсирующей волны — дар неизвестной матери ребенка, — а затем его окатит ледяной холод, поскольку отцом маленького ублюдка стал Ракшас, искусственное порождение демона. Кроме того, Акмед знал, что в нем обязательно будет нечто звериное: Рапсодия как-то раз сказала, что ф’дор использовал кровь волков и других ночных хищников, когда создавал Ракшаса.
С каждой минутой древний ритм звучал чуть громче, становился различимее. Акмед разжал пальцы левой руки и вытянул ее вперед, позволив ветру коснуться ладони.
Его вдохи становились все медленнее, глубже, выдохи — осторожнее. Когда его дыхание совпало с ритмом далекого сердца, он прислушался к своему собственному и оценил давление, которое кровь оказывала на сосуды. Акмед заставил ее течь медленнее, его пульс упал до уровня, необходимого только для поддержания жизни в его теле. Затем он прогнал все посторонние мысли, оставив в сознании лишь один цвет — красный. Перед его мысленным взором возникло одно-единственное видение — кровь.
«Кровь станет средством» — так говорилось в древнем пророчестве.
Дитя Крови, Брат всем, родня никому.
Акмед стоял совершенно неподвижно, не издавая ни единого звука. Затем он выпустил на свободу свой собственный пульс, принуждая его биться в унисон с далеким сердцем. Сначала ему удалось синхронизировать только одно биение из пяти, потом каждое второе, и вот наконец удары идеально совпали. Он ухватился за тихий шепот древней крови, помчался по ее течению и вскоре, цепляясь за едва различимый шелест, всем существом проник в ритм сердца своей жертвы.
Но в тот момент, когда след стал вырисовываться, когда его жертва была уже привязана к нему, появился еще один, диссонирующий ритм, моментально разрушивший гармонию слияния. Акмеда пронзила острая боль, он прижал руку к груди и невольно отшатнулся.
Он не сумел сдержать стона, услышал, как вскрикнула Рапсодия. В следующее мгновение он покатился вниз, ударяясь руками и ногами о замерзшие камни. Он изо всех сил пытался выйти из транса, время от времени ему удавалось выплыть на поверхность, но уже в следующую секунду он снова погружался во мрак. Акмед нашел два сердца, и сейчас они сражались внутри его собственного. Он задыхался. Из последних сил он сжал зубы, не желая сдаваться. Небо у него над головой поплыло, превратившись в призрачные синие круги, потом снова потемнело.
Неожиданно он почувствовал, как его окатила волна тепла. Ветер, щекотавший ноздри, приобрел сладкий аромат. Акмед открыл глаза и увидел среди синих кругов лицо Рапсодии.
— Боги! Что случилось? — Ее голос странно вибрировал.
Акмед сделал последнее усилие и, свернувшись в тугой клубок, замер на холодной земле. Затем несколько раз осторожно, очень медленно вдохнул, ледяной воздух обжег легкие. Краем сознания он заметил, что Рапсодия осталась рядом, но не прикасается к нему. «Она учится», — подумал он с удовлетворением.
Издав болезненный стон, он заставил себя подняться на четвереньки, выплюнул песок изо рта. Потом они молча сидели на обдуваемой ветром вершине холма, глядя на некогда прекрасный город. Солнце застыло в зените, тени превратились в крохотные темные лужицы. Наконец Акмед пошевелился. Сделав глубокий вдох, он с трудом встал на ноги, отмахнувшись от протянутой руки Рапсодии, собиравшейся ему помочь.
— Что случилось? — совершенно спокойно спросила она.
Акмед старательно отряхнул песок с одежды и надел вуаль, не сводя при этом глаз с Ярима, раскинувшегося внизу.
— Их там двое, — ответил он.
— Еще один ребенок?
— Еще одно сердце, — поправил Акмед. — Тоже порождение демона.
Рапсодия подошла к лошадям и, открыв одну из сумок, вытащила блокнот в промасленной ткани, который прихватила с собой.
— Ронвин говорила, что в Яриме живет только один. — Она вновь перелистала страницы. — Вот… один в Сорболде — гладиатор. Два в Хинтервольде, один в Яриме, один в восточной провинции Неприсоединившихся государств, один в Бетани, один в Наварне, один в Зафиеле, один в Тириане и еще не родившийся ребенок в полях, принадлежащих лиринам, к югу от Тириана. Ты уверен, что второе сердце — тоже ребенок?
— Нет, разумеется, не уверен, — резко ответил Акмед и принялся вытряхивать оставшийся песок из волос и плаща. — Вполне может быть, что это не ребенок. Но где-то здесь есть еще одно существо с грязной кровью.
— А вдруг это сам ф’дор? — закутавшись поплотнее в плащ, предположила Рапсодия.
2
Келтар’сид, граница Сорболда, к юго-востоку от Сепульварты
Только внутри экипажа, где царили прохлада и полумрак, можно было найти спасение от невыносимой жары. И все же он с нетерпением ждал возможности выбраться наружу, почувствовать наконец, что колеса остановились и пора уже выйти на свет, под обжигающее солнце сорболдской пустыни, где сама земля хранила огненное тепло солнца даже в начале зимы.
Судя по всему, он скоро будет на месте.
Он потянулся в старом теле, которое сейчас занимал, сосуде, служившем ему пристанищем вот уже несколько десятилетий, и почувствовал слабость, — вот они дряхлость и немощность.
Ничего, ждать осталось недолго.
Скоро он поменяет тело, возьмет себе новое, более молодое. Правда, на то, чтобы к нему привыкнуть, уйдет некоторое время; впрочем, так было всегда, и он отчетливо помнил все стадии перехода, хотя и не совершал его уже много лет. От одной только мысли о том, что его ждет, изуродованные артритом руки задрожали от возбуждения.
Следом пришло жжение, жар огня, составлявшего его сущность. Именно из этого первичного элемента и возникла его раса. Наступит день, когда они в него вернутся.
Все в свое время.
Он знал, что лучше сейчас об этом не задумываться. Как только вспыхнет искра предвкушения великого мгновения, ему станет труднее скрывать другую сторону своей натуры, темное, разрушительное пламя хаоса, являвшееся его истинной сущностью, и оставаться в человеческом теле, помня о том, насколько это пока необходимо. Именно в те моменты, когда он испытывал возбуждение, удушающий запах — запах горящей плоти, источаемый им и другими представителями его народа, — становился сильнее. Затем кровь в его жилах начнет бежать быстрее, поднимется выше, обведет алыми кругами глаза.
Он заставил себя успокоиться. Он не имеет права рисковать успехом столь важной миссии. И все вокруг должны видеть в нем только набожного священника, чью личину он носит вот уже сколько лет.
Экипаж резко остановился, и его дернуло вперед, затем он, тяжело дыша, откинулся на подушки сиденья.
Дверь открылась, и внутрь ворвался ослепительно яркий свет солнца, а следом жар с горьковатым привкусом пустыни.
— Ваша милость, мы прибыли в Келтар’сид. Его милость Первосвященник Сорболда прислал почетный караул, чтобы вас встретить.
Он заморгал, глаза не сразу приспособились к яркому свету. Келтар’сид, северная столица Сорболда. Именно здесь оттачивали свое мастерство солдаты сорболдской армии, охранявшей северные и западные границы Зубов. Военный город-государство, внушающий страх каждому, кто путешествует не под флагом церкви или религиозного ордена.
Этот город и был целью его путешествия.
— Как мило с его стороны, — проговорил он. Приятный голос образованного человека, в теле которого он находился, ласкал слух. Демонический голос звучал только внутри его существа и никогда не парил на крыльях ветра, он был значительно резче, словно треск сухих поленьев в огне. — Пожалуйста, передайте ему мою благодарность, а я пока выберусь из экипажа.
Он с улыбкой отмахнулся от протянутых рук, предлагающих ему помощь, и спустился на землю; ему принадлежало немолодое тело, но подвижное, еще не окончательно утратившее юношескую прыть. Ему пришлось прикрыть глаза от яркого солнца. Несмотря на то что огонь являлся его жизненной сущностью, это был темный огонь, первичная стихия, черная, точно смерть, а не яркий и радостный свет, льющийся с неба. Он был готов терпеть солнце, но он его не любил.
Десять сорболдских солдат замерли на почтительном расстоянии, их простые лица в соответствии с торжественным моментом выражали только почтение. Он ласково им улыбнулся, а потом поднял руку в благословении, изо всех сил стараясь казаться спокойным. Ведь, в конце концов, он прибыл сюда именно ради этого.
Он едва слышно прошептал слова заклинания, которое подчинит этих людей его воле, пусть лишь на время. Чтобы установить власть над человеком на более длительный срок, нужно значительно дольше смотреть ему в глаза и непременно его коснуться, однако такое поведение не пристало прибывшему с официальным визитом священнику по отношению к собственному почетному караулу. А для того чтобы привязать к себе кого-нибудь из солдат навсегда, ему потребуется его кровь, но все они выглядели здоровыми, и он не видел никаких ран, которые нуждались бы во внимании целителя. Ну что ж, ничего не поделаешь.
Нити пленения проникли в существо каждого из его новых слуг, закрепились там, невидимые никому, кроме него, а затем потянулись к нему, подхваченные теплым ветром. Он ловко поймал их концы легким жестом, словно благословлял солдат на подвиги. Он видел, что теперь они безраздельно принадлежат ему, в глазах стражников сверкал черный огонь, вызванный к жизни его заклинанием. Даже сияние солнца не могло его приглушить. Он снова улыбнулся.
Именно ради этого он прибыл в Сорболд. Теперь можно и отдохнуть после длинного тяжелого путешествия.
К нему подошел командир отряда, за ним следовали четыре солдата, державшие в руках шесты с натянутой на них белой тканью — Сорболд славился своими тканями, — а какой-то адъютантишка принес поднос с флягой, наполненной водой, и бокал.
Командир низко поклонился.
— Добро пожаловать, ваша милость.
Затем он жестом приказал своим солдатам встать вокруг священника. Они мгновенно подняли навес, чтобы защитить его от солнца, получив в награду ласковую улыбку и мягкий взгляд голубых глаз.
Он принял бокал с водой, с удовольствием осушил его и поставил на поднос. Адъютант отошел на несколько шагов и остался там стоять на случай, если важный гость вдруг снова захочет пить.
— Боюсь, я принес не слишком приятные новости, — заикаясь, проговорил командир отряда.
— Правда?
— Его милость Первосвященник Сорболда задерживается у постели ее светлости вдовствующей императрицы. Первосвященник просил передать вам свои самые искренние извинения и приказал мне сопровождать вас в базилику Ночной Горы, куда он прибудет, как только императрица перестанет нуждаться в его помощи. В мои обязанности также входит сделать все, чтобы вы и ваша свита не испытывали никаких неудобств.
Черные глаза солдата нервно блестели, и священник с трудом сдержал смех, рвущийся наружу. Сорболдский язык не очень подходил для высокопарных фраз, присущих придворному и религиозному этикету, главным образом потому, что культура этого народа была далека от подобных изысков. Сорболдцы были грубыми, простыми людьми, и командир отряда, должно быть, множество раз повторил свою речь, чтобы она звучала достаточно красиво, но все равно чувствовал себя не слишком уверенно.
— Вы очень добры, но, боюсь, это исключено. Я планировал очень короткий визит. Мне необходимо как можно быстрее вернуться в свои земли. Приближается зимнее солнцестояние, и я собираюсь побывать на карнавале в Наварне.
— Его милость приносит свои глубочайшие извинения за доставленные неудобства, — снова пролепетал несчастный. — Прошу вас, скажите, что я могу для вас сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107