Его тень тянулась к ним. В лучах солнца сияли золотом волосы.
Неожиданно рядом с ним возникла другая, хрупкая тень.
— Кто это? — спросила Мелисанда, прикрывая ладонью глаза.
Рапсодия прижала ее к себе еще крепче и улыбнулась сквозь слезы:
— Твоя мать.
И она тихо запела лиринскую Песнь Ухода, вплетая имя — Стивен — в древнюю погребальную песнь. На несколько мгновений восходящее солнце застыло над горизонтом.
Эши понял, что делает Рапсодия. Он протянул руку и коснулся лица Мелисанды, а потом положил ладонь на плечо Гвидиона Наварна.
— Попрощайтесь с ним, — сказал он детям.
Его голос вновь обрел силу, он отпускал своего друга. Гвидион Наварн поднял голову и посмотрел на далекий горизонт.
— Прощай, отец, — негромко сказал мальчик, а Мелисанда помахала рукой, не в силах вымолвить ни слова.
Позади тихо плакала Розелла.
Из глубин памяти Гвидиона вдруг всплыли слова отца, произнесенные на погребении Талтеи Прекрасной:
«Время держит нас в своих цепких руках, Гвидион. Целитель, как и все смертные, страдающие от капризов Времени, сражается за то, чтобы отсрочить конец, потому что не понимает — иногда она является благословением. Для нас с тобой Время продолжает идти вперед».
Гвидион протянул руку к встающему солнцу.
Оцепеневшая Рапсодия продолжала петь, свет слепил, голова у нее кружилась, сердце замерло, в душе сооружалась дамба, которая должна была остановить неизбежную боль. Наверное, мудрость Чаши дала ей силу сохранять спокойствие ради детей Стивена и всех намерьенов. Ради Эши.
И ради себя самой.
Она в последний раз смотрела на тех, кто стоял в далеком свете зеленой мирной долины за Покровом Гоэн.
Рапсодия допела погребальную песнь до конца.
— Прощай, Стивен, — прошептала она. — Я позабочусь о них за тебя.
Во всем блеске своего великолепия солнце встало над горизонтом, огромное, пронзительно голубое небо обнимало землю. Поднялся утренний ветер, унесший прочь запах гари и горький пепел.
Рапсодия оглядела потемневшие поля, стелющийся над ними дым и развалины Великой Чаши. Солдаты Роланда и Илорка сновали среди намерьенов, словно живые среди сомнамбул.
Король намерьенов встал и протянул руку Рапсодии.
— Пойдем, — сказал он. — Давай покончим с этим.
Стоя на развалинах Помоста, новые Король и Королева намерьенов оглядывали долину, раскинувшуюся у подножия Зубов, и людей, вчера поклявшихся им в верности. Их лица отражали боль понесенных потерь, но была и надежда: уж если даже солдаты-фирболги объединились с армией Роланда, то и беглецы с Серендаира должны забыть о давней вражде и вековых распрях ради строительства нового мира.
Рапсодия смотрела на рог, который держала в руках. Его гладкая поверхность потрескалась, магия клятвы, данная столетия назад намерьенами, была нарушена, она исчезла, точно блеск с проржавевшего металла. Однако рог все еще окружала аура радости, в нем осталась вера, которая вела намерьенов после гибели Серендаира, через ужасы Великой войны и даже в страшный час, когда восстали мертвецы. Рог звал их в будущее, полное надежды.
Рапсодия поднесла его к губам и заиграла песнь победы.
В ответ намерьены испустили клич, полный ликования, и летний воздух наполнился криками радости.
Рапсодия уступила место Гвидиону, стоявшему рядом с ней. Он вознес хвалу тем, кто храбро сражался, почтил память погибших, после чего заговорил о том, что так и не успел сказать, когда под ними разверзлась Земля.
Гвидион еще раз пригласил глав государств и народов остаться в Канрифе, чтобы обсудить процесс объединения всех намерьенов. Остальным предлагалось вернуться через год на следующий Совет, который в дальнейшем будет собираться раз в три года. Свадьба состоится через три месяца, в первый день осени, возле побега Дуба Глубоких Корней, растущего рядом с руинами Дома Памяти. Он поблагодарил намерьенов за участие в Совете, схватил Рапсодию за руку, и они скрылись с Помоста, прежде чем толпа успела их окружить.
Рапсодия бросила прощальный взгляд на Акмеда и Грунтора, молча смотревших им вслед. Она неуверенно улыбнулась им: Грунтор наблюдал за ней с непроницаемым лицом, но Акмед понимающе улыбнулся. А потом Рапсодия исчезла, ускользнув от волнующейся толпы.
Из своего укрытия на нижнем карнизе Рапсодия наблюдала, как толпа медленно покидает развалины Чаши. Она понимала, что пройдет много дней, прежде чем поля вокруг опустеют, ведь здесь после многолетних раздоров объединялись Дома, встречались старые друзья, не видевшие друг друга долгие годы. Не говоря уже о том, что перемещение сотни тысяч людей занимает время. Она вздохнула. Акмед без единой жалобы решал все возникающие вопросы. Рапсодия чувствовала свою вину, ведь ему предстояла огромная работа по наведению порядка в Илорке. Она договорилась с Акмедом, что Чаша станет традиционным местом проведения Совета, но не рассказала заранее об их помолвке с Эши. Она все еще считала себя виноватой.
Рапсодия ощутила странное покалывание на всей поверхности кожи, кончики волос потрескивали, подушечки пальцев чесались. Потом она услышала голос и нахмурилась.
— Надеюсь, ты разрешишь мне принести искренние поздравления с твоим избранием и помолвкой.
Казалось, слова исходят из самой земли или из воздуха, Рапсодия так и не сумела определить их источник.
— Благодарю, — ответила она, не зная, куда повернуться. — Пожалуйста, оставь меня в покое, Ллаурон. Мне не о чем с тобой говорить.
Его смех эхом отразился от земли, и она почувствовала, как поднимается ветер — так бывало рядом с Элинсинос. Но вместо того чтобы ласково погладить ее волосы, ветер разметал пряди.
— Сомневаюсь, что это правда, дорогая.
Она постаралась сохранить спокойствие.
— Ты прав, я попробую сформулировать свою мысль иначе. Есть множество неприятных вещей, которые мне следовало бы тебе сказать, Ллаурон, но я лучше промолчу. Оставь меня.
— Уже лучше. Сожалею, что ты все еще сердишься, Рапсодия. Конечно, у тебя есть для этого все основания. Однако я надеялся, что твоя поразительная способность прощать распространяется и на отца будущего мужа. И я не смогу попросить твоего прощения, если ты не станешь меня слушать. Ведь ты сама говорила, что мы должны прощать друг друга.
— Есть вещи, которые невозможно простить, — послышался жесткий голос Гвидиона из-за спины Рапсодии. — Оставь Королеву в покое, отец. После всего зла, которое ты ей причинил, у тебя нет права с ней разговаривать.
Рапсодия потянулась к нему.
— Сэм…
— Его слова — сама истина, — ответил нежный голос Ллаурона. — Я более не имею никаких прав. Но я просто жду твоего прощения.
— Сэм, почему бы тебе не спросить у Акмеда и Грунтора, не нужна ли им помощь, чтобы разобраться с этой чудовищной толпой? — мягко предложила Рапсодия. — Я могу сама о себе позаботиться. Пожалуйста, иди.
Гвидион с сомнением посмотрел на нее, все понял и с недовольным видом ушел.
— Он все еще разгневан и страдает, — вздохнул Ллаурон; казалось, источником его голоса являются земля и воздух одновременно. — Надеюсь, ты поможешь ему справиться с яростью, моя дорогая.
— Я не уверена, что это следует делать, — вскинулась она. — Быть может, нам обоим лучше все помнить.
Из земли послышался низкий смех.
— Возможно, ты так действительно думаешь, Рапсодия, но ты ошибаешься. Ты недостаточно злопамятна. Боюсь, тебе и без того хватает дурных впечатлений. А если учесть продолжительность твоей жизни, тебе придется носить в себе слишком много боли. К тому же ты не из тех, кто долго держит камень за пазухой.
— Ну, если я забуду, почему не хочу с тобой говорить, то всегда смогу вспомнить этот день: Анборна, который, спасая меня, превратился в калеку, Стивена, отдавшего жизнь за то, чтобы намерьены сумели выбраться из Чаши. И ужасы, которые наслала на нас Энвин, пожалуй, я не забуду. Время покажет, способна ли я носить камень за пазухой.
— Но почему ты так на меня сердита? — В голосе, принесенном ветром, слышалось искреннее недоумение. — Что я такого сделал?
Рапсодия раздраженно отмахнулась от ветра.
— Где ты был? Почему не помог? Ты мог спасти жизнь многим, а ведь речь шла о намерьенах, которых ты любил. Почему ты сам не расправился с Энвин? Ты ведь мог.
— Она была моей матерью, Рапсодия.
— Гвидион твой сын. Анборн брат. Стивен был твоим другом. И это твой народ. По-моему, вполне уважительные причины, чтобы поднять руку на мать.
— У Гвидиона есть ты. Многие считают Анборна своим другом. Стивен, да благословит его Создатель, был любим женщиной и двумя чудесными детьми, а также всеми, кто его знал. Намерьены связаны между собой нерасторжимыми узами, что придает смысл их жизни. А у Энвин остался лишь я. — Теплый ветер погладил ее волосы. — Надеюсь, придет день, когда ты меня поймешь и простишь. И еще я надеюсь увидеть внуков. Ты ведь не откажешь мне в этом?
— Сомневаюсь, что я когда-нибудь пойму мотивы твоих поступков, но не в моих силах что-либо тебе запрещать, Ллаурон, — ответила Рапсодия. — Теперь ты живешь в своем собственном мире. И однажды, если у нас будут дети и если они захотят тебя увидеть, никто не станет им мешать. — Потом ее зеленые глаза потемнели. — Но только в том случае, если ты больше не попытаешься вмешиваться в нашу жизнь.
— Наши миры настолько далеки друг от друга, что едва ли я смогу вмешиваться в ваши дела.
— Будем надеяться.
— Рапсодия, я должен попросить тебя кое-что запомнить, — принес ветер звучный голос Ллаурона.
Она посмотрела на намерьенов, разбившихся на небольшие группы и что-то оживленно обсуждавших.
— Да?
— Уж не знаю, понимаешь ты или нет, но все, что вызывает у тебя такую ненависть в отношении меня, однажды еще повторится.
— О чем ты говоришь?
— Я говорю о том, — раздался голос дракона, — что ты выходишь замуж за мужчину, который тоже дракон, и настанет день, когда ему придется сделать выбор. И если его человеческая сторона победит, ты станешь вдовой и узнаешь боль, пережитую мной. А если он выберет мой путь, ну, тогда у тебя будет окно, куда вы сможете оба шагнуть. У меня и в мыслях не было посягать на твое счастье, моя дорогая, но таковы законы нашей семьи. Просто я не хочу, чтобы ты однажды проснулась и почувствовала себя обманутой.
Боль сжала горло Рапсодии. Она поняла, что Ллаурон говорит правду. Вот только не знала зачем. То ли Ллаурон предупреждал ее о предстоящих трудностях, то ли рассчитывал отговорить от свадьбы с сыном.
Она вновь посмотрела вниз, на дно Чаши, где Гвидион утешал детей Стивена Наварна и Розеллу.
— Прощай, Ллаурон. — Она встала и подобрала юбки. — Полагаю, мы встретимся на свадьбе, во всяком случае я буду ощущать твое присутствие.
Она спустилась вниз и поспешила туда, где ее ждал муж.
87
В главном зале Тириана, на вершине Томингоролло, под аккомпанемент веселых звуков труб торжественная процессия несла свадебный дар, чтобы поместить его на пьедестале рядом с диадемой. Дар был с подобающим благоговением выставлен для всеобщего обозрения.
Из множества богатых подарков, представленных на суд королевы лиринов, имелись сокровища огромной ценности от королей и герцогов, мечтавших получить ее руку. Однако она выбрала простой свиток, перевязанный черной бархатной лентой. Он был запечатан необычной тринадцатиугольной медной печатью — говорили, что во всем мире их осталось лишь две.
Ходили слухи, что в свитке записана удивительная песня. А поскольку сама королева являлась непревзойденным музыкантом, все верили, что песня должна быть волшебно прекрасной, если она выбрала именно этот дар. Свиток лежал на блюде, на котором было выгравировано имя: Гвидион из Маносса, Король намерьенов.
Во время этой церемонии королева, в соответствии с обычаем, отсутствовала. Во всяком случае, ее никто не заметил, поскольку она лежала на полу балкона Главного зала и из-под туманного плаща вместе с Гвидионом наблюдала за происходящим. Им обоим лишь с огромным трудом удалось удержаться от идиотского смеха, когда она продемонстрировала выбранный ею дар Риалу, после чего ей пришлось убежать из его кабинета, чтобы не нарушить торжественности момента.
Песня была даром только для невесты. Гвидион грозился, что там будет записан один из любимых маршей Грунтора. Но, развернув свиток, Рапсодия обнаружила, что ее уроки не пропали даром: на тщательно разграфленном пергаменте были без единой ошибки начертаны ноты, из которых складывалась фраза: «Эмили и Сэм навсегда».
Букет зимних цветов, который он преподнес вместе со свитком, напомнил ей об Элизиуме. День за днем цветы понемногу раскрывались, причем каждый следующий лепесток был красивее предыдущего. Букет заморозила магия, остановившая процесс цветения. Настоящее чудо, но королева не пожелала его ни с кем делить.
«Еще одно доказательство моего эгоизма», — сказала она своему избраннику, но тот в ответ лишь улыбнулся.
— И кто же свершит обряд нашего бракосочетания? — спросила Рапсодия у Гвидиона во время их прогулки по садам Томингоролло. — Ты Главный жрец и Патриарх, в религиозной иерархии нет никого выше.
Гвидион улыбнулся.
— Ты слегка отстала от жизни, — ответил он, поцеловав ей руку. — Пока ты отказывалась со мной встречаться, мне пришлось придумать себе занятие, которое бы не дало мне сойти с ума, вот я и позаботился о том, чтобы передать эти полномочия другим.
Рапсодия рассмеялась.
— Да, в самоуверенности тебе не откажешь. Мне казалось, ты сомневался в том, что станешь Королем намерьенов.
— А я действительно ни в чем не был уверен. Просто я всегда считал, что руководство церковью — работа не для меня. К тому же если бы ты вышла замуж за Акмеда или Анборна, я бы бросился в море и дальнейшее уже не имело бы для меня никакого значения.
— Значит, ты намерен сохранить оба титула себе?
— Да, но я назначил двух людей, которые, как мне кажется, сумеют справиться с этой непростой задачей и при этом станут сотрудничать. И даже если этого не произойдет, я рассчитываю на гармоничное сосуществование двух различных верований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107