Джал Роб развел огонь и позаботился о лошадях, привязав их около входа в пещеру. Тесное пространство стремительно наполнялось дымом. Священник почувствовал гнев Алазариана и устроился у самого отверстия, молча, наблюдая за бушующей стихией.
Алазариан сунул в огонь палку и стал смотреть, как горит ее конец. Его чувства были задеты сильнее, чем ему хотелось признать, но, похоже, Джала это не заботило. Он не только не хотел пить из одного меха с Алазарианом, но теперь, кажется, не хотел делить с ним даже костер. Сильный удар грома потряс пещеру, так что свод затрещал. Потом сумрак стремительно прорезали две стрелы молнии, бесшумно упавшие в отдалении. Выглянув наружу через неподвижное плечо Джала, Алазариан увидел, что небо совсем потемнело и полностью закрылось черными тучами. Волосы священника развевались на ветру. С той минуты, как они вошли в пещеру, они обменялись всего парой слов, и разделявшая их стена неожиданно стала гораздо выше. Чувство одиночества заставило Алазариана содрогнуться.
Видя, что дождь не утихает, Джал Роб, в конце концов, вернулся к костру, чтобы погреться. Он протянул руки к угольям, словно ничего особенного не случилось.
— Проголодался? — спросил он. Алазариан молча покачал головой.
— Ну, мы могли бы поесть — хоть какая-то польза от остановки будет. Как только дождь перестанет, мы снова отправимся в путь.
— Ну, так ешь, — сказал Алазариан. — Никто тебе не мешает.
Джал посмотрел на свои сумки. Они по-прежнему были полны припасами: Фалгер и его люди дали им столько продуктов, сколько нужно было, чтобы добраться до Фалиндара. Однако Джал Роб не стал браться за сумки, и, казалось, забыл о еде. Вместо этого он присел напротив Алазариана и смущенно улыбнулся. Сквозь языки пламени Алазариан бросил на него быстрый взгляд.
— До деревни совсем недалеко, — сказал Джал. — Если дождь перестанет, то мы очень скоро до нее доберемся. Может, получится купить пару мягких кроватей на ночь. Это было бы славно, правда?
— Конечно, это было бы очень приятно. А может, на этот раз мы сможем получить отдельные комнаты.
Казалось, этот укол задел Джала. Он неловко поерзал и опустил глаза на свои руки. Наступило ужасное молчание. Спустя несколько минут Джал заговорил.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Я ничего такого не имел в виду.
— Неужели? — с горечью отозвался Алазариан. — А мне показалось, что имел.
— Рядом с твоим волшебством я чувствую себя неловко, парень. Я просто немного его опасаюсь, вот и все. — Сквозь огонь Алазариан увидел, как Джал пытается улыбнуться. — Не забывай: я ведь священник. Волшебство греховно.
— Ну, это меня сильно утешило. Спасибо. Джал сел прямее.
— Ты же знаешь, о чем я говорю. В конце концов, ты ведь рос в Талистане и когда-то принадлежал к нашей церкви. Священные книги говорят нам, что колдовство — грех.
— Так вот кем ты меня считаешь? Колдуном?
— Я не знаю, кто ты. Я знаю только слово Бога. А преломлять хлеб с магами — грех. — Джал пожал плечами. — Ты проклят злой судьбой, парень. Твоей вины тут нет, и я тебя в этом не виню.
Эти слова совершенно не утешили Алазариана. Он сердито ткнул палкой в огонь. Его мать была права: ему не следовало открывать свою тайну никому — даже священнику.
— Господи, — вздохнул он, — как я устал хранить тайны! Я так устал оттого, что все меня сторонятся — даже те, кто не знает, кто я.
Он швырнул палку в огонь и стал смотреть, как ее охватывает пламя. Он не сказал самого главного — что устал от одиночества. Для Алазариана после смерти матери мир стал пустым.
— Мне тебя жаль, — сказал Джал Роб. — Искренне жаль. Ты не заслужил этого проклятия. Но оно меня пугает.
— Это не болезнь, Джал. На тебя это не перейдет. Джал грустно улыбнулся.
— Тогда что это? Ты это знаешь? Алазариан молчал.
— Конечно, не знаешь, потому что такова природа магии. Она потаенная, темная. Она никогда не показывает своей сути.
— Знаешь, что меня пугает больше всего, Джал Роб? Люди вроде тебя. Бог мой, ты же священник! Тебе положено помогать людям, а не отталкивать их. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с кем-то вроде тебя, мне становится страшно, потому что я не знаю, что обо мне подумают и что со мной сделают, если узнают, что я наполовину триец или владею магией. Вот что меня пугает. Попробуй хоть немного пожить с этим, а потом говори о страхе.
По ту сторону костра Джал Роб посмотрел на Алазариана и смущенно покраснел.
— Тебе не нужно меня бояться. Бог — это любовь. В Его сердце найдется место для каждого. Даже для тебя.
— Никакими молитвами и разноцветными витражами не изменить моей природы, Джал, — с горечью сказал Алазариан. — Ничем не заставить людей от меня не шарахаться.
— О, тут ты не прав, — возразил Джал. — Не путай храмы с Богом. Моя вера — не в этом. Храмы и песнопения — это поэзия моей веры. Они дают мне утешение, но и только. — Он пересел чуть ближе к Алазариану, обогнув костер и оказавшись на расстоянии протянутой руки. — Я нахожу Бога в каждой песчинке, — заявил он, — а не в творениях рук человеческих.
— Но ты обожал Собор Мучеников. Я же знаю. Я запомнил это с того момента, как до тебя дотронулся.
— Это было удивительное здание, — признал Джал. — По-моему, это самое великолепное здание, которое когда-либо существовало в мире.
— Моя мать тоже его любила, — сказал Алазариан. — Ей хотелось когда-нибудь меня в него отвести. Кажется, она мечтала, что там пройдет мое бракосочетание. Только Элрад Лет никогда бы этого не допустил. Он ненавидит столицу Нара и церковь.
— Уж я-то это прекрасно знаю, — согласился Роб. Алазариан вздохнул.
— Я очень любил мать. Теперь, когда ее не стало, я никак не могу себя найти. Она единственная меня любила, не считая деда. А он... ну, ты знаешь.
Джал Роб не сказал ни слова. Он просто наблюдал за Алазарианом во всполохах костра, не мешая ему изливать яд, накопившийся в его душе за короткую жизнь.
— Элрад Лет — настоящее чудовище, — прошептал юноша. — Он все время бил мать. У нее даже остался на лбу шрам от перстня, который он носит. Я всегда пытался ее защитить, но я был настолько меньше! Я не мог с ним справиться. — У Алазариана задрожали губы. Он почувствовал, что у него перехватывает горло. — Один раз он начал душить мать. Я бросился на него и сказал, что убью его. Мне было еще совсем немного — лет двенадцать, кажется. Он...
У Алазариана пропал голос, и он вынужден был отвести взгляд.
— И что? — подтолкнул его вопрос Джала. — Что было потом?
— Он снял ремень и выпорол меня, так что у меня вся спина была в крови, — прошептал Алазариан. — Ему было все равно, что я громко кричу, и что мать умоляет его перестать. Он бил меня почти час. Я слышал собственный плач. Казалось, это плачу не я сам, а кто-то другой — он все плакал и плакал... — Алазариан покачал головой, не понимая, как подобное могло быть правдой. — А когда он кончил меня бить, он утащил меня наверх, в мою спальню. Там был маленький чулан — в него едва помещался человек. Он запер меня там. Я сидел в чулане два дня, и только тогда он меня выпустил. И когда я оказался на свободе, то из-за темноты ничего не видел. Мои глаза... — Алазариан прижал ладони к глазам. — Я ослеп.
Он обвел взглядом темную пещеру. Иногда в тесных помещениях он все еще начинал кричать.
— Боже правый! — прошептал Роб.
Потрясенный священник смотрел на Алазариана, а тот, впервые рассказав другому человеку этот эпизод, почувствовал себя совершенно обессилевшим.
— И знаешь, что хуже всего, Джал? — спросил он. — Другого отца я никогда не знал. Сколько бы он меня ни бил, какая-то часть моего существа все равно жаждала его признания. Но он меня никогда не принимал.
Алазариан закрыл глаза. Эта исповедь довела его почти до слез. Ему было стыдно признаваться в таком извращении, но он искренне хотел добиться любви Элрада Лета. Неправильно было иметь только материнскую любовь, когда отец был так близко.
В пещере наступила потрясенная тишина. Алазариан чувствовал на себе пылающий взгляд Джала Роба. Если бы не гроза, Алазариан сейчас сбежал бы.
— Алазариан, встань, — неожиданно приказал Джал Роб. Открыв глаза, Алазариан увидел, что священник стоит рядом с ним.
— Что такое?
Лицо священника ничего не выражало.
— Встань. Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Алазариан опасливо встал на ноги.
— Куда мы идем?
— Наружу. — Джал Роб направился к выходу из пещеры и наклонился за луком и стрелами. Приостановившись там, он обернулся к Алазариану. — Ну, идешь?
Алазариан чуть не онемел от изумления.
— Но ведь дождь...
— Это не важно, — мягко ответил священник.
Он вышел под дождь, не обращая внимания на тучи и далекие раскаты грома. Алазариан секунду не двигался, пытаясь понять, что случилось со священником. Была ли это жалость? Он не знал. Однако он поспешно пошел за священником. Дождь стал слабее, но все равно он быстро промок. Джал Роб остановился посередине раскисшей дороги и осмотрелся.
— Вон там, — объявил он, указывая на толстую сосну, пробившуюся сквозь каменистую землю. — Вот наша мишень. — Он протянул лук Алазариану. — Бери.
— Но я не умею стрелять, — удивленно сказал Алазариан. — Что мне надо делать?
— Я тебе покажу. Бери.
И Алазариан взял лук, держа его так, как его держал Шинн. Потом он натянул правой рукой тетиву. Джал Роб достал из своего колчана стрелу. Волосы у него уже пропитались водой. Алазариан почувствовал, что сапоги у него наполняются водой, но ему это было все равно. Священник взялся за руки Алазариана и установил его пальцы на луке и тетиве. -От тепла его тела Алазариан задрожал. Сколько времени прошло с тех пор, как к нему кто-то прикасался?
— Вот так, — сказал священник рядом с его ухом. Он осторожно помог Алазариану натянуть тетиву. — Закрой левый глаз. А правым смотри на ствол вон того дерева, понимаешь?
Алазариан кивнул, но на самом деле он не видел мишени: дождь и слезы слепили ему глаза.
24
Его звали Рыжим Оленем.
В двадцать семь лет он был старшим в клане своего отца и потому стал его предводителем после смерти старого вожака. Он был стройным, как тростинка, зеленоглазым, с обветренной кожей, а голос его звучал, словно звон хрустального бокала — красиво и сильно. Поскольку его клан был главным на Восточном Высокогорье, он был главой целого народа, но этот груз его молодые плечи несли без труда. Судьба выбрала его править Высокогорьем — так же как избрала его повелевать латапи.
Принц Редберн пригнулся в кустарнике у лосиной площадки, наблюдая, как латапи пьют из реки. Он сидел совершенно тихо и почти не дышал. Все мышцы его тела превратились в камень. Шел сезон гона, когда лоси собирались в долине между горами и приминали землю копытами, создавая свои площадки. Здесь самцы сражались за лосих, сталкиваясь рогами в древнем ритуале свадебного поединка.
Для Редберна это место было священным. Каждую весну, когда стада возвращались с гор, трубный рев сражений разносился по всему Высокогорью, достигая даже стен замка Сохатого. Редберн обожал наблюдать за боями. У него в крови была потребность присутствовать при их поединках, и его тянула туда каждую весну. Это было священным ритуалом не только для оберегаемых им лосей, но и для него самого. Поскольку сезон гона уже заканчивался, большая часть стад уже прошла через спаривание, но некоторые все еще дожидались зова природы. Это были белые латапи, животные с самых высоких хребтов, чья шкура имела цвет золы, а с приближением лета становилась еще светлее. Остальные латапи уже закончили жестокие ритуалы гона, а вот белые латапи только сейчас начали спускаться на свои площадки. Они представляли собой великолепное зрелище — крупнее остальных, около шести локтей в холке, с размахом рогов до пяти локтей у взрослых самцов, неукротимые в бою.
В течение многих поколений народ Редберна выступал против своих врагов верхом на латапи, оседлывая диких лосей и покрывая их мощные тела доспехами. И хотя многие предшественники Редберна могли похвастаться тем, что повелевают лосями, только принц обладал даром волшебного прикосновения. Он один мог успокоить животных одним движением руки, мог помочь лосихе родить идущего неправильно лосенка. Он мог ездить без седла и призывать к себе латапи с вершины — и благодаря этому его народ перед ним преклонялся. А для него это было просто его предназначением.
Мощный самец прошел по площадке прямо перед Редберном, не обратив на человека внимания: он искал себе подругу. В ста шагах от него паслась готовая к свадьбе лосиха, медленно переступая по траве. Лось почуял запах ее течки. Низкий рев вырвался из его горла. Он поднял огромную голову и взмахнул рогами, но другие самцы не приняли его вызова. Завороженный Редберн подался вперед и стал смотреть, как самец приближается к самке — не слишком быстро, чтобы ее не спугнуть. Лось как раз собирался сделать последний шаг к подруге, когда громкий крик нарушил ритуал. — Редберн! Принц отпрянул, ошеломленно тряся головой.
— Какого...
Это была Брина. Крик его сестры эхом разнесся по долине, распугав латапи. Обнаружив себя, Редберн вышел из кустарника и осмотрелся. К нему поспешно приближалась Брина верхом на небольшом коричневом лосе. Она выехала из-за холмов с развевающимися рыжими волосами, с осунувшимся от тревоги лицом. Редберн помахал ей рукой.
— Я здесь! — крикнул он. Быстро подойдя к сестре, он схватил поводья ее лося. Животное фыркало и тяжело дышало. Редберн успокоил его, погладив по шее. — Брина, что с тобой случилось? — Он махнул рукой в сторону долины, где разбегались лоси. — Ты их распугала.
— Редберн, тебе срочно надо идти, — сказала его сестра, протянув руку, чтобы затащить его на лося. — Два самца зацепились. Я их только что видела.
— Зацепились? Где?
Брина указала в сторону холмов.
— За грядой, у приливного ручья. Они все в крови. Похоже, зацепились уже очень давно. Их надо освободить.
Редберн взял протянутую сестрой руку и позволил ей затащить его на спину лося. Хотя это животное было из некрупных, оно без труда выдержало дополнительный вес. Брат с сестрой приехали в долину вдвоем посмотреть на гон лосей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95