Майкл взял его и направился туда, где она стояла, на другой конец песчаной полосы.
– Ты забыла его.
– Я не забывала его. – Просто оставила там.
Он размахнулся и забросил зонтик далеко в море.
– Он тебе сейчас не понадобится, солнце все равно заходит. И, кроме того, в Нью-Йорке я куплю тебе новый. Красивее.
Бэт не отвечала и ждала, что он скажет дальше.
– Я прошу тебя поехать со мной в Нью-Йорк, – произнес Майкл. – Поедешь?
– В качестве кого?
– Не понимаю.
– Да нет, понимаешь. Ты приглашаешь меня поехать с тобой в Нью-Йорк в качестве любовницы или жены?
– Жены, – мгновенно ответил он. – Я полагаю, нам следовало бы немного обождать, прежде чем пожениться. Ведь Тимоти только что умер. Но я хочу жениться на тебе.
– А твоя Кордова? – она смотрела в море, она еще ни разу не взглянула на него с тех пор, как он подошел к ней.
– А что Кордова? – спросил Майкл.
– Я же не настолько глупа, чтобы не понять, что твои родственники там меня не примут. Ведь именно это всегда оставалось для тебя камнем преткновения, разве нет?
– Да, – с усилием произнес он. – Да. Но я решил. А могут ли они меня принять или нет – это их дело. И мою жену тоже. И потом сейчас, когда ты стала вдовой, все выглядит иначе. Это ведь не развод. Что касается меня, то мне все равно, и им ничего не останется, как принять тебя.
Она повернулась к нему. С моря дул бриз, покрывавший мелкой рябью воду, он подхватил ее выбившиеся из высокой прически локоны.
– Ты ведь хочешь детей? Сыновей?
– Конечно.
– И они должны стать иудеями, да? Это же одно из условий твоей сделки.
– Откуда ты знаешь?
– Я этого не знала и не знаю. Я догадалась. Я нахожусь среди Мендоза уже довольно долго, Майкл. И понимаю, насколько все непросто.
– Да, – согласился он. – Я пообещал вернуть свою семью в лоно иудейской веры. Не знаю, как мне придется действовать. Но я дал обещание, и буду пытаться его выполнить. У тебя есть какие-нибудь возражения? Ты против того, чтобы наши дети воспитывались в иудейском духе?
Бэт сунула руку в карман юбки и нащупала смятый клочок бумаги. Его вручил ей сеньор Роза перед тем, как появился Майкл. На нем было написано имя одного нью-йоркского раввина, человека, который мог бы ей помочь продолжить изучение иудаизма и обеспечить ей иудейскую веру. Нет, не станет она говорить Майклу об этом теперь, решила Бэт.
– Нет, я не буду возражать против того, чтобы наши дети воспитывались бы в иудейском духе.
– А чего ты тогда улыбаешься? – спросил он, делая к ней шаг и положив ей руки на плечи.
– Просто так. Я скоро тебе скажу одну вещь, но не сейчас. Это нечто важное и мы должны будем об этом поговорить. А когда мы будем уезжать отсюда, я возьму с собой Авдия. И Самсона, если он пожелает. Ну и, разумеется, Тилли и Бриггса.
– Бери, кого хочешь. Домашнее хозяйство на тебе. У меня есть о чем заботиться.
Его глаза потемнели. Они всегда темнели, если он о чем-нибудь напряженно размышлял.
– Послушай, я хочу кое-что тебе сказать. И скажу лишь один раз и больше никогда не стану повторять. Если ты когда-нибудь мне изменишь, я тебя убью.
Подбородок Бэт дрогнул.
– А как насчет тебя, Майкл Кэррен? Ты что, у нас священная корова? Ты, я вижу, до сих пор не понимаешь, что сбил с пути замужнюю женщину. Может быть тебе захочется повторить это еще с кем-нибудь?
Он покачал головой.
– Нет. Я останусь верным тебе до того дня, когда умру. Я клянусь тебе. И я понимаю, что говорю. Я люблю тебя. Если ты меня обманешь, я убью тебя.
Бэт прижалась щекой к его груди.
– Никогда я тебя не обману, – бормотала она. – Бог тому свидетель. Никогда. Я покажу пример такой верности, какой ты себе и представить не можешь, Майкл Мендоза Кэррен. Ту, которую я для себя только начинаю открывать.
Ирландия
Половина шестого вечера
До заката солнца оставалось еще много времени, но холмы Уиклоу окрасились в лиловый цвет в лучах заходящего солнца. О'Лэйри был зачарован видом холмов, от свежего деревенского воздуха у него слегка кружилась голова. Он ведь родился на запруженных народом улицах Дублина и все шестнадцать лет своей жизни провел в городских переулках. Открытое пространство было для него чем-то чужим, неестественным, непривычным.
Он поднялся по тропе, по которой направлялся сюда, на вершину одного из высоких холмов и стоял теперь, обозревая длинную узкую долину внизу. Перед ним, как на ладони, лежало имение Глэнкри. Он мог видеть огромный особняк, сложенный из серого гранита, множество крытых черепицей крыш и печных труб. Дом был окружен разными пристройками, амбарами, хижинами. Он не понимал, к чему им столько домов. Но может вскорости и поймет.
О'Лэйри стоял, раздираемый противоречиями: желанием сбежать вниз, и страхом. И выбрал компромиссное решение, усевшись на скалу, подложив под спину свой дорожный мешок, принялся расшнуровывать ботинки. В один из ботинков попал маленький камешек, и он терпел его с тех пор, как ушел из Дублина. Вначале не обращать на него внимание не составляло труда, в первые часы ему приходилось постоянно озираться и с бьющимся сердцем напряженно вглядываться и прислушиваться – все казалось ему угрожающим и подозрительным.
Сейчас он еще раз оглянулся назад, не ожидая, впрочем, никого увидеть, кто мог бы за ним следить. Он расстался с фениями, во всяком случае, на какое-то время. Сколько же это времени продлится? Он не имел ни малейшего понятия о том, что будет с ним, сколько бы об этом ни думал. Даже тогда, когда Пэдди Шэй объявил ему, что никакой совет не поручал ему отправиться в Глэнкри и они вообще этого делать не собирались и не желали, чтобы он был там.
Он вытряхнул камешек из ботинка, потом одел его и снова сидел, глядя вниз на долину, на холмы, на этот незнакомый новый пейзаж.
– Разве не за это мы сражаемся?
Звук собственного голоса показался ему странным и пугающим. О'Лэйри вскочил и еще раз проверил, не следит ли за ним кто. Потом громко расхохотался от своей глупости.
– За это, – ответил он на свой собственный вопрос. Потом уже гораздо громче продолжал: – Да, мы сражаемся за это, за Ирландию, прекрасную и свободную. И за то, чтобы каждый мог делать все, что захочет.
О'Лэйри встал и поправил мешок на спине. Где-то недалеко пела птица, он остановился, прислушался, затем отправился вниз, к имению. Может быть, он немного опоздал, может быть, главный агент скажет ему, что больше работы для него нет. Ну и что? Полно других мест и другой работы. В любом случае он свободен.
– Свобода, – произнес он. – Молодой свободный ирландец. – А что еще человеку просить от Бога? Какого большего благословения?
Лондон
Десять тридцать вечера
На вокзале Виктория большая толпа ожидала посадки на поезд в Кале. – Когда я была ребенком, то не понимала, как поезда могут ходить через Кале. Мне всегда казалось, что они где-то по пути должны превращаться в корабли, а потом на суше снова преображаться в поезда.
Беатрис рассмеялась. Она раскраснелась от возбуждения и переполнявшего ее счастья. Ее довольно неуклюжее тело колыхалось в красном шелке и черных кружевах ее платья.
– Франсиско обрадуется, когда, наконец, ты окажешься дома? – спросила ее Лила. – Наверняка. Минут на пять. Это меня не волнует. Когда я выложу ему все то, что касается обустройства нашего будущего, он поспешит избавиться от меня, как избавился от своего банка, и…
К ним подошел Шэррик, прервав эту полу восторженную тираду Беатрис.
– Вот ваши билеты. Все в порядке. – С этими словами он вручил Беатрис целую горсть разноцветных билетов. – Вот это билет на место в пятом купе. Я уже предупредил проводника, он проследит, чтобы у вас было все в порядке. Вот эти синие билеты – в спальный вагон до Севильи. Там вам предстоит сесть на поезд до Кордовы.
– Благодарю вас, лорд Шэррик. Вы очень любезны.
– Я полагал, вы согласились называть меня по имени, – сказал он, подмигнув ей.
– Да, согласилась. Благодарю вас, Фергус. – Она повернулась к Лиле. – Насколько полезным может быть мужчина, правда, дорогая? Настоящий мужчина, конечно. Не тот, который только и знает, что трах-бах… Вот, например, лорд Шэррик. Он не из тех, которые ни о чем, кроме этого, не думают.
Улыбка застыла на лице Лилы. Она посмотрела на Шэррика. Он выглядел немного озадаченно, но ни в коем случае не был шокирован. Скорее всего, так и не понял, что хотела сказать Беатрис.
– Да, да, – быстро проговорила она. – Ты права, дорогая. А теперь тебе пора идти в вагон.
Они проводили Беатрис к вагону и, войдя в него, доставили ее прямо в уютное маленькое купе, в котором ей предстояло ехать до самого Парижа, где она должна была пересесть на поезд до Испании. Прибыл и проводник, который пообещал приготовить постель, как только мадам соизволит пожелать отойти ко сну, и что завтрак будет подан в семь.
– Ты ничего не забыла? – обеспокоенно спросила Лила. – Может быть, мне следовало поехать с тобой до…
– У меня все в полном порядке, – ответила с улыбкой Беатрис.
– Мне очень нравится путешествовать. Я же тебе говорила. Вот теперь я буду путешествовать и путешествовать, пока эти путешествия не измотают настолько, что меня потянет домой. Вот тогда я приобрету для себя маленький домик в Кордове и займусь тем, что буду присматривать за Майклом и его ребятишками. Ведь они у него будут?
– Конечно, будут. – Лила прижалась щекой к щеке своей золовки. – И никаких трахов-бахов, – прошептала она ей в ухо.
– Но для тебя, для тебя-то пора этих самых трахов-бахов только начинается. И причем, очень, очень славных.
Беатрис выкатила глаза и кивнула в сторону лорда Шэррика, стоявшего в узком проходе вагона.
– Ты невозможна, Беатрис, – улыбаясь, проговорила Лила. – До скорого, – добавила она по-испански.
– О чем это она говорила, стоя на платформе? – полюбопытствовал Шэррик, когда они, оставшись вдвоем, пробирались через толпу отъезжавших и провожавших.
– Да так, ничего особенного. Обычные женские тайны. Шутки. Только и всего.
– Трах-бах. Вообще, это звучит весьма описательно. Полагаю, что догадываюсь, что это должно означать.
– Да не можешь ты ни о чем догадываться, – Лила едва сдерживала смех. – И нечего пытаться.
Он хмыкнул.
– Хорошо, не буду. – Шэррик дал ей опереться на него. – Знаешь что, – он чуть наклонился к ней. – Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется?
– Чего?
– Чтобы сейчас мы вместе отправились в путешествие. На поиски приключений. Ты когда-нибудь была в Индии?
– Никогда.
– Махараджа Джайпура – мой приятель. Он хочет, чтобы я приехал туда к нему поохотиться на тигров. Я мечтаю взять тебя с собой. Лила, это невероятно! Ты будешь разъезжать верхом на огромном слоне – ты не представляешь, какой он огромный, каким огромным он тебе покажется, когда ты увидишь его собственными глазами. Кроме того, местные жители ставят ему на спину «ховда» – это что-то вроде трона, изумительно украшенного. Потом твой…
– Фергус, перестань болтать, прошу тебя. Выслушай меня…
Они уже вышли из здания вокзала и подходили к экипажу Шэррика, ожидавшему их.
– Я слушаю тебя. Я всегда тебя слушаю.
– Речь идет о Майкле. И еще об одной женщине. Жене Тимоти, хотя сейчас ее уже можно называть вдовой Тимоти.
– Гмм-м… да, вероятно, вдовой. Послушай, какой прекрасный вечер! Может быть, ты отважишься на прогулку?
– Да, с удовольствием.
Он сделал знак кучеру, тот подошел и они обменялись несколькими словами, потом Шэррик повел Лилу по Виктория-стрит в направлении Парламента.
– Так вот, Бэт, – начала Лила. – На прошлой неделе я отправила ей телеграмму, в которой сообщила, что произошло с Тимом.
– А что побудило тебя сделать это?
– Фергус, не надо прикидываться невинным простачком. Я сообщила ей, что он серьезно болен. Я надеялась, что она сразу же вернется сюда для того, чтобы позаботиться хоть о наследстве своем, по крайней мере, хоть для этого. Она, должно быть, считает, что Тим завещал ей солидное состояние.
– А каков же результат этого твоего маленького вмешательства в ее внутренние дела?
– Не могу сказать, каков. Ведь, если она даже отправилась сюда, до Лондона еще ей за это время не добраться. Поэтому я хочу тебя спросить, не слышал ли ты что-нибудь об этом?
– Нет, об этой молодой леди мне ничего не приходилось слышать. Но зато я слышал, что Тим изменил завещание и ей теперь ничего не достанется – он обвинил ее в нарушении супружеских обязательств и не оставил ей ни одного пенни.
– Черт возьми! – выкрикнула она. И тут же принялась перед ним извиняться. – Прости меня. Но, знаешь, отродье Мур-стрит напоминает о себе иногда, оно ведь достаточно глубоко сидит. Оно скрыто лишь тонким слоем благовоспитанности.
– Мне достаточно хорошо известно об этом отродье с Мур-стрит, как ты изволила выразиться. И я без ума от него. От этого отродья. Неустрашимое отродье Мур-стрит. Так вот, об Индии. Я…
– Фергус, я думать не могу о том, чтобы куда-нибудь ехать, пока не буду совершенно уверена, что Майкл не наделает никаких глупостей и не развалит то, ради чего я столько трудилась.
Они шли по Вестминстерскому мосту. Потом Шэррик подвел ее к перилам и они стали смотреть вниз на черную как тушь Темзу.
– Майкл ведь тоже над этим потрудился изрядно, – сказал он. – Ты не должна представлять все это так, будто ты выковала драгоценный кубок и вручила его своему сыну. Ведь он с самого начала участвовал в подготовке и разработке всего этого огромного плана и свою часть работы он выполнил безусловно блестяще.
– Да, я это понимаю, но…
– Да нет здесь никаких «но», пойми. Он взрослый человек, мужчина, Лила. Тебе хотелось бы, чтобы он был другим? Может быть, таким, как Франсиско?
Она покачала головой, ее взгляд был прикован к Биг-Бену.
– Не думаю, чтобы тебе этого хотелось. Так вот, если ты признаешь за ним право выбора, право быть взрослым, ты должна будешь признать за ним и право выбирать себе в жены ту, которую он считает нужным. И, наконец, понять, что это его дело, а не твое.
– Нет, это мое дело! У него есть обязательства, он дал обещание.
– Твой сын, Лила – человек чести и, я думаю, понимает, как эти обещания выполняются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69