Какое-то жуткое суеверие.
– Суеверие, говорите? Нет, не совсем. Вот взять хотя бы эти фетиши. Поймите, если кто-нибудь изготовит куклу и наречет ее вашим именем, то это уже дело серьезное и небезопасное для вас, сеньор Кэррен. С черной магией, сеньор Кэррен, шутки плохи.
– А что, здесь, на острове много людей занимается этой черной магией, или этим вуду?
– Мне говорили, что до последнего времени этого вообще не было. Но теперь, когда рабы обрели свободу и переезжают с одного острова на другой, это стало явлением повсеместным. Более всего это было распространено на Гаити, а здесь сейчас очень много гаитян, решивших перебраться сюда.
Майкл был весьма заинтригован услышанным, но пришел он сюда не ради обсуждения черной магии.
– Сеньор Роза, если мне понадобится помощь, могу я на вас рассчитывать?
– Конечно. Месяц назад я получил от вашей матери еще одно письмо. Она сообщила мне, что вы должны приехать и, возможно, вам потребуется моя помощь. Именно поэтому я решил сам дать о себе знать.
Конечно, Роза не был фанатичным альтруистом, поглощенным лишь своей религией и готовым работать. Для Майкла исключительно из идейных побуждений. И Майкл был готов в случае, если этот человек окажется для него действительно полезным, щедро его вознаградить.
На голове у старика была неказистая грязная соломенная шляпа. Он снял ее и вытащил из-под засаленной ленточки внутри маленький кусочек бумажки.
– Вот здесь адрес моего дома. Вы всегда сможете найти меня либо там, либо здесь, в этой таверне. Но, сеньор, я умоляю вас, пожалуйста, никому ни слова о том, что вы меня знаете. То, как вы себя ведете на этом острове, явно не способствует укреплению вашей репутации в городе и лучше, если никому не будет известно, что мы с вами состоим в приятельских или каких-либо деловых отношениях.
Майкл был изумлен.
– А что я делаю на этом острове?
– Ну, эти кофейные плантации, гасиенды. Как я вам говорил, здесь, в Пуэрто-Рико, слухами земля полнится. И то, что вы водите дружбу с этой «доньей всех проституток».
– Это значит, так называют Нурью Санчес?
– Да, некоторые так называют, а другие и похуже. Я, конечно, понимаю, что те, которые ее так называют, и сами немногим лучше. Но есть очень много людей, которые ее прозвали ангелом милосердия.
– Ну, а вы-то сами? Как вы ее называете?
– Что я вам могу на это ответить? Я считаю, что все наши поступки имеют одну единственную цель – позволить нам выжить на этом свете, сеньор Кэррен. И, как сказано в Талмуде, – он осекся. – Впрочем, Талмуд для вас мало что значит. Но я могу сказать одно, сеньор – и вы, и я, и Нурья Санчес, и та монахиня из обители – по сути своей мы друг от друга не отличаемся. Мы все стремимся выжить, а что за этим стоит, совершаем ли мы добро или зло – вот в этом все и дело.
Вверху Педро хлопотал у стойки. Он был так поглощен подсчетом и разливом, что едва взглянул на ирландца, когда тот вышел из подвала. Таверна была забита битком, все по-прежнему пили и говорили, не прислушиваясь к собеседнику. Из музыкантов остался лишь гитарист, который подыгрывал теперь двум исполнителям фламенко – мужчине и женщине. Они крикливыми голосами пели цыганские песни Андалузии, решив, видимо, что громкость исполнения способна заменить недостаток умения.
Майкл постоял немного, прислушался к ним – пели они плохо, постоянно фальшивили. Он подумал о своих прабабушке и прадедушке, о Титаните и Роберте-Ренегате, о цыганских напевах тех времен, объединивших целую страну, разорванную на части войной.
Какой же женщиной должна была быть она, эта Титанита. Его тетя Беатрис рассказывала ему эту историю. Она рассказывала ему о том, что после того как они поженились, она отправилась во Францию и разыскала там свою прежнюю семью. Узнав, что с приходом якобинцев евреи Бордо потеряли все, что могли потерять, Софья пела для жителей Бордо старые религиозные песни и цыганские напевы. Ее концерты принесли ей деньги, которые пошли на восстановление той небольшой синагоги, куда брал ее с собой дедушка, когда она была еще ребенком. О том, как она по возвращению в Испанию предстала перед инквизицией и как она отрицала брошенные ей обвинения, и как вышла из этого победительницей.
– Она заявила им, что она не еврейка и никогда ею не была, она отказывалась от своего Бога, потому, что знала – это было необходимо, она понимала, что это война, – говорила ему Беатрис. – Потому что сознавала, что сражалась за близких ей людей, что ей было необходимо лгать, иначе она была бы обречена на поражение.
– А я? – спросил Майкл. – Я тоже еврей?
Беатрис ответила не сразу. Потом, приложив руку к его груди, туда, где сердце, она ответила.
– Вот здесь – наверное да. Потому что ты – Мендоза. Но ты никогда не должен рассказывать отцу о том, что я тебе говорила. Луис человек… Луис другой человек. Возможно, останься мой отец в живых, все могло бы быть по-другому. Моя мать говорила мне, что он, мой отец, Рафаэль, сын Роберта и Софьи, хотел доверить Хуану какую-то тайну, когда Хуан вырастет, но не успел. Он погиб по трагической случайности. После него остался лишь Медальон.
Майклу было восемь лет, когда произошел этот разговор. Ему с тех пор не давал покоя и медальон, и девиз, на нем начертанный, призывавший его не забывать Иерусалим, и секрет, который его отец унес с собой в могилу. Этот разговор он запомнил на всю жизнь. Так же как и то, что Беатрис взяла его с собой в Севилью послушать пение обитавших в пещерах Трианы цыган.
Еще немного послушав музыку в таверне, он ушел. Майкл хорошо понимал разницу между хорошим фламенко и плохим. Но человек по имени Роза был абсолютно прав: разобраться, кто плох, а кто хорош, когда дело заходило о людях, было намного сложнее.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОСЛЕДНИЕ ТРИ НЕДЕЛИ
10
Среда, 3 июля 1898 года
Сан-Хуан. Полдень
Боже милостивый, ну и жарища! Целое утро Майкл бродил по улицам Сан-Хуана. На устах у всего города было одно и то же. На всех углах стояли кучки людей, возбужденно нашептывавших друг другу новости, опубликованные сегодня утром во всех газетах – состоялось первое сухопутное сражение в этой войне с американцами и произошло оно на Кубе. Испания потерпела поражение. И победителями на этот раз были не только безымянные морские пехотинцы – у всех на устах были имена Рузвельта и Рафрайдера.
Но после нескольких встреч с самыми разными пуэрториканцами, наперебой твердившими, что и сейчас Пуэрто-Рико не был целью этих американцев, он пришел к выводу, что все здесь оставалось по старинке. Вот только жара стала совершенно невыносимой, ощущение было таким, будто ему на голову накинули ватное одеяло. Майкл решил отправиться в гостиницу.
Минут через десять он поднялся в свою комнату с пиджаком на руке. Майкл развязал галстук и отстегнул воротничок еще на лестнице, а теперь принялся расстегивать пуговицы рубашки.
– Здравствуй, Майкл.
Портьеры в его комнате были задернуты Бриггсом, чтобы утреннее солнце не раскалило комнату, и сейчас здесь царил полумрак, он не мог ничего разобрать, его глаза не успели привыкнуть к гостиничным потемкам и он не видел того, кто его позвал, и так и остался стоять в дверях. Голос был знакомый, очень знакомый, но не могла же…
– Кто здесь?
– Ты уже успел меня позабыть, Майкл? – В голосе был едва сдерживаемый смех.
Вдруг портьеры на окнах раскрылись, в комнату хлынуло солнце, и к нему бросилась Бэт Мендоза.
– Бог ты мой! – бормотал Майкл, не понимая, снится это ему или нет. – Разрази меня гром, это ты? Как ты сюда попала? Как ты добралась сюда?
– На пароходе. Даже на двух. Это была моя самая ужасная поездка. Но это все ерунда, это не главное. Я ушла от Тимоти – вот главное.
– Ушла от Тимоти?
– Ушла. Он отправился на несколько дней в Дублин, я поняла тогда, что другой такой возможности не представится. Разумеется, я все как следует обдумала. Я ведь решила это сделать еще в Лондоне, во время нашей последней встречи.
– Решила… А со мной ты не захотела посоветоваться?
– Естественно, нет. Ты бы снова стал шуметь о том, что не желаешь видеть меня обеспеченной, о невозможности дать мне то, что может дать Тимоти, и так далее.
– О невозможности дать тебе все это лишь до тех пор, пока я не добьюсь достаточно стабильного положения в обществе. Но ведь…
– Майкл, скажи мне, ты рад, что я приехала или нет?
Бэт говорила обиженным тоном маленькой девочки, перед которым Майкл никогда не мог устоять. Он посмотрел на нее и увидел, какой измученный у нее вид. Конечно, это не могло убавить ее красоты, но какая она была бледная и как похудела со дня их последней встречи. Он все еще стоял у распахнутых настежь дверей с воротничком, галстуком и пиджаком в руках. Придя в себя, он швырнул их на кровать и, раскрыв объятья, кинулся к ней.
– Конечно, конечно рад. Просто ты свалилась как снег на голову, и я все еще не могу прийти в себя, только и всего. Как я мог думать, что ты сюда приедешь?
– Верю, верю. И все же я здесь. Во всяком случае, думаю, что это так. – Она подняла глаза. – Майкл, поцелуй меня, вот тогда я уж точно поверю, что я здесь.
От нее пахло лавандой, он, прижав ее к себе, опять ощутил ее близость, ее восхитительную фигуру в своих объятьях, испытал прежние чувства, неизменно вызывавшие у него волнующее головокружение. Все было так, как и тогда, в их короткие тайные свидания в Лондоне и Дублине. Но в то же время и не совсем. Майкл пока еще не сообразил, в чем состояло это отличие, но в том, что оно было, не сомневался. Бэт прильнула к нему и вздохнула, но не с грустью, а от облегчения. Майкл молчал, ему не хотелось ни о чем спрашивать, ни о чем говорить, лишь молча ласкать это очаровательное тело.
Потом Бэт поднялась с постели.
– Здесь есть ванная? – осведомилась она, кутаясь в тонкое белое покрывало, служившее ему одеялом в эти душные тропические ночи.
Майкл лежал на мокрых от пота простынях совершенно обнаженный, заложив руки за голову, утомленный любовью. Его прежнее беспокойство, вызванное ее внезапным приездом, исчезло, оно растворилось в восторге, дарованном ее любовью. Это ощущение покоя, удовлетворенности было исключительно приятным, очень походило на то, которое он обычно испытывал, вставая из-за стола после очень хорошего обеда, только это было еще приятнее.
– Да, конечно, внизу. Я скажу Бриггсу, – он осекся, сообразив, какую глупость сморозил. Боже, скоро он дойдет до того, что станет препоручать Бриггсу готовить для нее ванну. – Послушай, – ответил он вопросом на вопрос. – А где ты остановилась?
– Здесь. В этой же самой гостинице. И Тилли со мной. Мы прибыли сегодня утром, и я поинтересовалась, где в Сан-Хуане лучшая гостиница, и нас послали сюда. Я занимаю две комнаты. Сначала я попыталась снять двойной номер, но хозяин посмотрел на меня так, будто у меня рога выросли.
– А как он мог на тебя еще посмотреть? В этой дыре и представления не имеют о том, что есть такие вещи, как двойные номера. Да, а как ты объяснилась с хозяином? Не думаю, чтобы он говорил по-английски.
– Конечно, не говорит. Я взяла с собой одного матроса из команды, и он был за переводчика. – Бэт прошлась до балконной двери и глянула в щель между занавесками. – Не очень-то располагающее зрелище. Тебе здесь нравится?
– Что? В Сан-Хуане? Не особенно, хотя что-то в этом городе есть.
– Что же это?
По ее лицу он понял, что ее интересовало. Этот вопрос можно было сформулировать по-другому: чем ты тут занимаешься? Майкл в душе выругался, проклиная себя и ту минуту, когда выложил ей, что собирался отправиться в Пуэрто-Рико – и еще раз удивился такой своей реакции. Почему он не испытывал настоящей радости по поводу ее приезда сюда? Тому, что эта красивая женщина бросила ради него мужа и, очертя голову, ринулась вслед за ним на другой конец мира? Это был вопрос, на который он не знал ответа.
– Если Тилли с тобой, то, может быть, тебе лучше пойти в свою комнату и распорядиться насчет ванны?
– Да. Я понимаю, что так будет приличнее. Майкл, а что, мы все еще должны соблюдать приличия?
– Думаю, что да. Во всяком случае, до тех пор, пока я не завершу все свои дела здесь.
Она пожала плечами. У какой-нибудь другой женщины этот жест показался бы обычным, даже банальным, но не у Бэт.
– Хорошо, если должны, значит должны.
– Это хозяин сообщил тебе, в каком номере я живу?
– Конечно. А как, по-твоему, я узнала?
– Ну, я не знаю.
– Я поинтересовалась, в каком номере проживает высоченный ирландец и он просто сказал мне, в каком, и все.
– Через переводчика?
– Майкл, ты задаешь очень странные вопросы. Конечно, через переводчика. Как еще?
– Я не знаю.
Это было уже второе его «не знаю». Зато он очень хорошо знал другое: и дня не пройдет, как весь остров примется судачить о том, что теперь к этому ирландцу явилась красавица незнакомка. На переговоры это, вероятно, никак не должно повлиять, хотя это был новый и неожиданный элемент, который выбивал его из колеи.
Бэт подошла к единственному в этой комнате столу. На нем белел конверт.
– Что это? Похоже на приглашение.
– Это и есть приглашение. Губернатор острова дает в своей резиденции бал. Эта резиденция называется Ла Форталеза.
– Как здорово! А когда?
– Сегодня вечером.
– Правда? Бал, как великолепно. Ведь ты меня возьмешь с собой? Возьмешь? Можешь представить меня как свою невесту.
Майкл был не в состоянии изобрести какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отказать ей.
– Конечно, если ты этого так хочешь. А сейчас… Бэт, может быть, тебе следует одеться?
Она бросила конверт на стол и с гримасой неудовольствия занялась своей кое-как сваленной на полу в кучу одеждой.
– Не могу я это надевать на себя, пока не приму ванну.
Опустив ноги на пол, Майкл встал с постели.
– В каком ты номере?
– В одиннадцатом. Это на этом же этаже.
– Слава Богу. – Он торопливо одел брюки, набросил подтяжки на голые плечи. – Надо посмотреть, чтобы в коридоре никого не было, а потом я помогу тебе прошмыгнуть в твой номер.
Открыв дверь, он высунул голову в коридор.
– Прекрасно, ни души. Сейчас сиеста и никто носа не высунет раньше четырех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69