Отец Бриггса тоже был в свое время слугой, и Бриггс еще в детстве многому от него научился.
Упавшим голосом бывший кок спросил Майкла:
– Так, стало быть, вы не отправитесь с нами в обратный рейс, сэр?
Майкл покачал головой:
– Нет, хватит с меня океана. Большое спасибо тебе за то, что обеспечивал мне комфорт на борту.
– Для меня было большой честью служить вам, сэр, – Бриггс с сожалением посмотрел на черную повязку, поддерживавшую его сломанную руку. – Конечно, будь у меня две руки, я оказался бы полезнее.
Он стал уходить, понурив голову.
– Сейчас спущусь вниз и все упакую, сэр.
– Погоди-ка, Бриггс, вот что я подумал. Как ты смотришь на то, чтобы сойти сейчас на берег вместе со мной и послужить мне еще?
Обветренное лицо англичанина расплылось в широчайшей улыбке.
– Я так и думал, что вы спросите меня об этом. Даже сам хотел к вам напроситься.
– Значит, решено. Я переговорю с капитаном и все устрою.
Маленькая гостиница Посада де Сан Хуан Баутиста был единственным местом в Сан-Хуане, где можно было рассчитывать на сносный ночлег. Гостиница выглядела довольно невзрачно. Приезжие из других стран были на этом острове явлением нечастым, и услугами Сан Хуан Баутиста пользовались, в основном, приезжавшие в город по делу плантаторы, сталкивавшиеся с необходимостью провести здесь одну-две ночи, а после снова вернуться в свои отдаленные гасиенды. Эти особенно не роскошествовали. Майкл поморщился при виде заросшего травой, запущенного патио и облупившейся розовой штукатурки на стенах, но все же повел Бриггса за собой.
Хозяин пережил небольшой шок, когда этот великан и, судя по виду, иностранец обратился к нему на превосходном испанском.
– Две комнаты, одну для меня, другую – для моего человека, – Майкл кивнул в сторону Бриггса. – И проследи, чтобы в них было чисто, – добавил он.
– Все будет исполнено, кабальеро… Вы только немножечко подождите, и я все устрою, как вы желаете, – засуетился хозяин.
Майкл повернулся к Бриггсу.
– Он обещал мне приготовить две комнаты. Мне сейчас предстоит одна важная встреча и меня до вечера не будет. Я могу положиться на тебя?
– Конечно, сэр, можете. Но, простите великодушно, мистер Кэррен, я и не знал, что вы по-испански говорите.
– С детства, – резким тоном Майкл дал ему понять, что не собирался распространяться на тему своих знаний. – У меня была бабушка-испанка.
Так было на самом деле, и этот ответ вполне мог избавить его от возможных расспросов по поводу его возможного испанского происхождения.
Майкл вышел из гостиницы и, миновав запущенный внутренний дворик, направился к воротам, выходившим на улицу. Перед тем как выйти, он остановился в тени раскидистого олеандра, сплошь покрытого розовыми цветами, источавшими одуряющий аромат, и осмотрелся. Убедившись, что за ним никто не наблюдал, он достал из кармана сложенную до крохотных размеров бумажку.
У Майкла в руках была нарисованная от руки карта, даже не карта, а скорее схема. На ней была обозначена эта гостиница и дорога, шедшая от нее по холмам, возвышавшимся к югу от Сан-Хуана. В правом верхнем углу крестом было помечено место, куда ему надлежало явиться. Карту эту ему вручила Лила еще в Дублине, она назвала и имя человека, изготовившего ее. Он был из местных, и Майклу предстояло его разыскать, но не сегодня. Сегодня следовало направиться в то место, которое скрывалось под этим таинственным крестом на карте.
Он изучал сложные переплетения прямых и извилистых линий, постоянно сверяясь с масштабной линейкой, которой была снабжена схема и даже если она была приблизительно точной, он заключил, что отсюда до нужного места около восьми миль. Далековато. Неплохо бы заказать карету, но у этих кучеров слишком длинные языки, а огласка Майклу ни к чему. Можно было бы попытаться раздобыть лошадь, но и на это могло уйти слишком много времени. Еще раз взглянув на карту, Майкл решил отправиться пешком.
Его маршрут проходил по главной улице Сан-Хуана – Калле Форталеза, там, где располагалось здание Банка Мендоза. Это здание было самым большим из всех на этой улице – три этажа оштукатуренных стен нежно-кремового цвета с красной черепичной крышей и затейливой резьбой на деревянных балконах и дверях.
Майкл стоял на противоположной стороне Калле Форталеза, с интересом рассматривая аванпост империи Мендоза. Это было детище Роберта-Ренегата, основанное его подручным Рикардо де Майя, перекочевавшим из монахов в революционеры, а оттуда – в банкиры. Когда Майя погиб от ножа, воткнутого ему в спину его супругой Марией Ортегой, эта же самая Мария Ортега стала управлять банком. Не умевшая ни читать, ни писать, она, тем не менее, сумела сколотить неплохое состояние, и ко времени ее смерти в 1873 году, этот банк приносил дому Мендоза неплохой доход.
Это здание было его мишенью, именно сюда приехал он, именно поэтому он и был сейчас на этом мрачном острове.
Майкл снова был охвачен сомнениями, преследовавшими его с тех пор, как он покинул берега Англии под парусами «Сюзанны Стар». Он еще раз прикоснулся к висевшему на шее медальону, как бы прося у него совета, затем продолжил путь.
Вскоре Сан-Хуан остался позади, и Майкл шел теперь лесом из пиний, быстро шагая по грязной дороге, которая прорезала этот, густевший с каждым его шагом, лес. Идти оставалось еще довольно много. Самое время было пораскинуть мозгами насчет банка, выработать какой-то план, – размышлял Майкл. Но постепенно его мысли уступили место воспоминаниям, которые ему до сих пор удавалось отгонять от себя. Пока он шел через город, любопытные, зазывные взгляды пуэрториканок взбудоражили его, дремавшую до сих пор плоть, и не оставили следа от его былой самодисциплины, которую, впрочем, нетрудно было сохранять на корабле, где женщин не было.
Он вспоминал сейчас Бэт, оставшуюся дома, ее тонкую талию; с болезненной отчетливостью Майкл ощущал сейчас ее отсутствие, его преследовали ощущения от прикосновения ее маленьких упругих грудей к его обнаженной груди, он чувствовал нежную шелковистость ее волос, рассыпавшихся по подушке, и слышал запах лаванды, всегда исходивший от них…
Он тосковал по женщине, которую он оставил в Англии.
– Кэррен, ты полный идиот, у тебя в голове меньше ума, чем в лошадиной заднице, – произнес он во весь голос.
Ответом была лишь лесная тишина. – Не время для воспоминаний, от которых зудит в паху. Но разве все дело было только в этом? Неужели Бэт так привлекала его лишь потому, что он часами мог не вылезать из ее постели? Или сюда добавлялось еще и сознание собственного превосходства оттого, что он сумел увенчать рогами голову этого высокомерного Тимоти? Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Даже в случае, если Бэт сейчас была бы незамужней, она все равно не могла бы занять места в его будущем. Майкл не был свободен, он заключил сделку со своей матерью и тетей Беатрис, суть которой сводилась к тому, что его женой могла бы стать только иудейка.
Дорога оставалась безлюдной, тишину леса нарушали лишь щебечущие в ветвях пиний птицы и возня каких-то зверьков в кустах. Да, в странное место ты попал, Майкл Кэррен, в поисках своего счастья. И вообще, весь этот план казался ему теперь мрачным, сложным и непонятным, донельзя странным. Большинство из планов Лилы были сложными и непонятными. А вот та женщина, которую он возьмет в жены, странной не будет. Она будет таким же милым, восхитительным созданием, как Бэт, а не какой-нибудь пройдохой, с которой все время нужно быть начеку.
Он добрался до вершины холма и остановился перевести дух. Все его размышления о будущем улетучились при виде раскинувшегося перед ним пейзажа. Ярдах в пятидесяти, внизу на склоне холма, примостился небольшой монастырь. Он был у цели. Майкл узнал его по высокой колокольне. Майкл повторил, правда, в обратном порядке, путь того письма, которое шестнадцать лет назад вызволило его мать и его самого из заточения в стенах дворца Мендоза. Теперь он был здесь, и эта доселе непостижимая загадка должна скоро разрешиться. Он стал спускаться по тропинке и вскоре оказался у каменной арки, увенчанной деревянным крестом. Небольшая табличка на одной из ее колонн сообщала, что он стоял у врат обители Непорочной Девы или, по-испански, Лас Ньевес. Лас Ньевес означало «снега» – символ непорочности, чистоту девственности. Это сравнение здесь, в тропиках, с их изнуряющей жарой, показалось ему не совсем уместным. Взглянув вверх на раскинувшееся над ним синее безоблачное небо, он потянул за шнурок колокольчика, висевшего у ворот.
Колокольчик зазвонил, и звон этот не отдался эхом в полуденном влажном воздухе. Проходила минута за минутой, но выходить никто не спешил. Майкл позвонил еще раз, потом еще и еще. Сколько же ему еще ждать на этом пекле? А вдруг его здесь никто не ждал? Тогда он с полным основанием мог причислить себя к проклятым. В отчаянье, он еще раз потянул за шнурок, грозивший остаться в его могучей руке.
– Добрый вечер, сеньор. Прошу прощения, что заставила вас ждать. Мы были на молитве.
Небольшого роста монахиня в черном одеянии, отпиравшая ворота, была такой маленькой и хрупкой, что Майкл удивился, как у нее хватало сил таскать на себе этот черный балахон. И отодвигать тяжелый засов было для нее тоже тяжеловато, от усердия и полуденной жары у нее выступили бисеринки пота на верхней губе. У Майкла мелькнула мысль, уж не пришлось ли ей бежать бегом, чтобы отпереть ему, и он устыдился своего нетерпения.
– Извините меня, сестра, – сказал он по-испански, – я пришел сюда, чтобы встретиться с…
Монахиня жестом руки остановила его – ей уже было известно, к кому он пришел.
– Позже, сеньор, вы устали, вам жарко, вам нужно присесть в тень, вы напьетесь воды и немного отдохнете.
Пройдя через ворота, он оказался в небольшом, идеально прибранном внутреннем дворике, где цвела герань и кустарник, покрытый фиолетовыми цветками – глициния, которую он не видел с тех пор, как покинул Кордову. В центре дворика был небольшой водоем. Монахиня зачерпнула ведром воду, потом налила из него полную до краев жестяную кружку.
– Меня зовут сестра Палома, – представилась она, подавая ему кружку.
Майкл принял ее, кивнув в знак благодарности. Он вспомнил, что «палома» означало по-испански «голубка» и подумал о том, как это имя подходило ей. Все ее движения напоминали порханье маленькой голубки. Женщина бросала на него украдкой взгляды из-под своей накидки.
Когда жажда была утолена, он снова сделал попытку заговорить о деле: – Я хотел бы видеть…
– Сестру Магдалину, – закончила она за него. – Я знаю.
– Откуда? – спросил пораженный Майкл. – Откуда вы об этом знаете?
– Потому что святая сестра сказала мне об этом.
Монахиня улыбнулась ему чуточку озорной улыбкой.
– Она сказала, что ожидает прибытия великана с огненно-рыжими волосами. Ведь это никто не может быть, кроме вас, верно?
– Все это верно, но откуда она могла…
– На все ваши вопросы вам ответит сама сестра Магдалина, сеньор.
Иронии в ее словах не было. Сестра Палома внезапно посерьезнела, как, впрочем, и полагалось истинной монахине.
– Лучше вам самому спросить у нее. Пожалуйста, подождите минутку. Я скажу ей, что вы уже пришли. Она точно не знала, когда вы появитесь, сегодня или завтра.
Ненадолго Майкл остался один. Когда она вернулась, то ничего ему не сказала, лишь жестом пригласила его следовать за ней. Они шли какими-то странными закоулками, минуя арки, проходили через утопавшие в цветах патио. Было очень тихо и безлюдно – им никто не попался навстречу. Сестра Палома шла впереди, бесшумно скользя по каменным плитам, ее монашеское одеяние развевалось на ходу. Один раз Майкл оступился на какой-то маленькой лестнице и полушепотом чертыхнулся. Монахиня обернулась и приложила палец к губам, призывая его то ли воздержаться от проклятий, то ли просто вести себя тихо. В этой необычной обстановке он чувствовал себя большим, неуклюжим: ни дать, ни взять – слон в посудной лавке.
Они дошли до конца крытого арками перехода и остановились у небольших ворот в другой патио. Сестра Палома достала ключи, отперла их, и они вошли. В отличие от предыдущих, этот дворик был совершенно неухоженным, даже запущенным. Здесь росло единственное дерево, покрытое пыльной листвой. Его корни вылезали из трещин в камне и ветвились понизу. Плитки выглядели грубыми, было видно, что к ним, по меньшей мере, лет сто, не прикасалась рука человека, в образовавшихся между ними щелях виднелась земля. Это место резко контрастировало с тем, что Майкл видел здесь до этого.
– Теперь мы уже вышли за территорию монастыря, – пояснила сестра Палома, – будто знала, о чем он думал. – Это уже не обитель. – Она немного помолчала. – Вы понимаете?
Он отрицательно покачал головой. Он не понимал.
– Наш орден состоит из монахинь, давших обет заточения и молчания, сеньор. Некоторые из нас, – как я, например, – пользуются правом выхода в мир. Но сестра Магдалина такого права не имеет.
Майкла слегка раздражали эти чересчур подробные объяснения. Ему не терпелось встретиться с этой, умудренной опытом, сестрой и побеседовать с ней, а тонкости их заточения в этих стенах его не интересовали. Сестра Магдалина представлялась ему пожилой, умудренной опытом. Но он делал вид, что внимательно слушает сестру Палому. Чему-чему, а терпению и умению скрывать свои мысли Лила его научила.
– Мы не являемся частью какого-либо большого ордена, это всего лишь группа пуэрториканских женщин, решивших посвятить себя Господу. Сам епископ выхлопотал для нас это место. Он же прислал к нам сестру Магдалину.
Майкл понимающе кивнул.
– Хорошо, а мы можем…
Монахиня снова сделала предостерегающий жест рукой.
– Мне бы хотелось еще кое-что объяснить вам, – она колебалась. – Часть из нас живет общиной, а святая сестра Магдалина пребывает в уединении. Это там.
Она показала кивком на стену. Майклу показалось, что в этой стене ничего не было, но, приглядевшись, он увидел небольшую дверь, почти скрытую за густыми ветвями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69