– Это не вы тогда кошку переехали? – деревянным голосом повторил он. Запомнить нетрудно.
Келли кивнул.
– Хорошо. А этот парень с велосипедом, он тебе ответит: «В Дублине сейчас столько кошек развелось». И, когда он тебе это скажет, если скажет, конечно, вот тогда знай, что это как раз тот человек, который тебе нужен.
– И что тогда? – спросил О'Лэйри, не теряя надежды на то, что за этим последует что-то хоть чуточку поопаснее.
– Тогда отдашь ему пакет и смотаешься оттуда.
– И это все? – спросил Пэдди Шэй. – Он изо всех сил старался не выдать своего облегчения и даже восторга.
У него живот свело с тех самых пор, как совет решил направить его в Лондон. Пэдди подумал, что ему предстояла проверка на лояльность, иначе говоря, он думал, что ему собирались поручить вытворить в этом Лондоне такое, за что его эти англичане, самое лучшее, могли упечь в тюрьму лет на десять или на виселицу. И, если бы Шэй знал, как ему улизнуть от этих людей, он бы, не задумываясь, улизнул. Но не мог решиться и приехал сюда. А здесь, оказывается, все дело было только в том, чтобы выполнить какое-то детское поручение. Если говорить по совести, то лучше было бы, если и этого детского поручения не было, но ничего не поделаешь. Хорошо еще, что основное поручалось этому мальчишке.
– И это все? – переспросил он.
– Да, все. Сначала была задумка поручить вам еще кое-что, но, – Келли пожал плечами – все вышло не так, как ожидалось.
Шэй поблагодарил судьбу за ее милосердие. Но червь сомнения продолжал грызть его – ничего легкого на свете не бывает. Он не верил в чудеса.
– А что там такое в этом пакете? – он показал на посылку. – Что мы должны привезти в Дублин?
– Лучше тебе об этом не знать и не расспрашивать, – тихо ответил Келли. – По-моему, ты уже за эти двадцать лет, что в фениях ходишь, научился понимать, что к чему.
– Но…
– Да не выводи ты меня из себя своими «но», Пэдди Шэй. – Келли отошел от стола и поставил пустую кружку на полку. – Вот этот пакет. Возьми его, и чтобы все было сделано так, как я сказал. И больше вам знать ничего не надо, ребята.
Шэй принял у него из рук пакет. Ничего особенного, обыкновенный пакет, только поменьше того, который этот же Фергус Келли пару недель назад оставил в Дублине для того англичанина. И так же как и первый, этот конверт был туго перевязан бечевкой и запечатан красным сургучом. Ему ни в жизнь не открыть его, потому как на сургуче был оттиснут рисунок, который Шэй никогда не сумел бы потом подделать.
Келли застегнул пуговицы своего длиннющего плаща и снова натянул на голову капюшон, что придало ему сходство с каким-то монахом.
– Доброй ночи вам, ребята, и счастливого пути.
Марта Клэнси стояла у дверей комнаты, выходившей в прихожую, когда этот хромой вышел из кухни.
– Хорошо, что вы здесь, – сказал Фергус Келли и вложил ей в ладонь что-то.
Разжав ладонь, она обнаружила, что это была бумажка в пять фунтов. Марта ее сразу узнала, хотя никогда таких денег не держала в руках.
– Господи Иисусе и Пресвятая Богородица! Что я буду с ними делать? Такие деньги!
– Это вам за вашу большую помощь нашему делу, – сказал Фергус. – Нашему совету хорошо известно, что вам стоит принимать у себя стольких людей. И пусть у вас хоть что-то будет.
– Что-то? И это вы называете «что-то»?! За всю жизнь я сразу столько денег и в глаза не видела. – Она пыталась всучить ему деньги обратно. – Нет, этого не может быть. Это, должно быть, какая-то ошибка. Как, скажите на милость, этот ваш совет может выложить мне сразу столько денег, сколько мой Джо и за два месяца не заработает, и всего лишь за то, что я стараюсь поступать, как подобает настоящей ирландке?
– А что, вы разве хоть раз отказали нашим людям в пристанище за все эти два года? – не уступал Келли. – Это лишь небольшая помощь. Возьмите это и используйте по назначению. А мне теперь самое время отправляться, и, если вы проводите меня, буду вам очень благодарен.
Она достала ключ из кармана фартука и отперла входную дверь, так и не разжимая кулака с купюрой.
– Вот и дождь перестал, – пробормотал Келли, выйдя на улицу. – Это хорошая примета, надо думать.
А на другой стороне улицы некто, надежно укрывшись, тоже возблагодарил судьбу, и не только по поводу прекратившегося дождя.
Сан-Хуан
10 часов вечера
Недалеко от одних из многих ворот, прорезавших крепостную стену, окружавшую город с семнадцатого столетия, находилась небольшая улочка под названием Каллехон де лас Монхас, или переулок Монахинь. Эта улица, как и многие в Сан-Хуане, круто взбиралась на один из холмов города и представляла собой длинную прерывистую лестницу. Монахинь, которым эта улица обязана своим названием, давно и след простыл, а на ней располагалась одна дверь, украшенная хоть и грубоватым, но красочным изображением петуха. Толкнув эту дверь, Майкл оказался в таверне Эль Галло. Здесь было шумно и дымно, полно народу и, как это водилось у пуэрториканцев, все наперебой говорили. В углу сидели двое мужчин, один из которых бренчал на гитаре, а другой сопровождал его игру на пуэрториканских маракасах с хитрым названием, которое Майкл не раз слышал, но никак не мог запомнить. Было видно, что эти двое играли скорее для себя, нежели для гомонившей в таверне публики.
Майкла мало интересовала музыка. Он облокотился на стойку и заказал ромовый пунш. Бармен подал ему стакан напитка, принял деньги, но не спешил отходить.
– Вы кого-нибудь ищете, сеньор?
– Может быть, – непринужденно ответил Кэррен. – Все зависит от того, здесь ли этот человек.
– Здесь много всяких забавных людей, сеньор. А самые забавные, скорее всего, вон там, стоит вам лишь по лестнице спуститься. – Он кивнул в сторону узенькой лестницы, едва заметной из-за стоявших одна на другой корзин с непременной сушеной рыбой – любимым лакомством островитян.
– Спасибо. Пойду, взгляну на них.
Майкл, забрав свой пунш, направился к лестнице.
Запах рыбы был невыносим, у него в животе раздалось протестующее урчанье, и он, стараясь не дышать, проскочил мимо этих зловонных корзин и стал спускаться по лестнице. Спустившись, он понял, что находится в узком длинном подвале, освещенном мерцающим светом нескольких свечей, воткнутых в подсвечники, прилаженные к шершавым стенам.
– Сюда, мистер Кэррен, – обратился к нему голос по-английски. – Я жду вас.
Старик сидел на перевернутой бочке из-под вина. Ноги его не доставали до пола. Майкл подошел ближе, подняв стакан с пуншем, приветствовал его.
– Добрый вечер, сеньор Роза. За ваше здоровье. Я и не знал, что вы говорите по-английски.
– И я выпью за ваше здоровье, мистер Кэррен. – Роза поднял свой стакан в ответ на тост Майкла. – Ах, этот мой английский! – Да, говорю. Иногда люблю, знаете ли, похвастаться тем, что когда-то… – Он не договорил. – Ладно, прошлое есть прошлое, его не вернешь. А мы приговорены к тому, чтобы жить в настоящем.
– Философы именно это и утверждают. Нам все-таки лучше говорить по-испански.
– Я больше не хочу при помощи английского языка разыгрывать из себя тщеславного старика. Как здоровье вашей матушки? – уже по-испански поинтересовался Роза.
– Насколько я могу знать, все в порядке. Впрочем, я уехал из Ирландии несколько недель назад и с тех пор ее не видел.
– Сложное время мы все переживаем, – тихо сказал старик, – плохо, если семьи в разлуке. Но ведь иногда без этого не обойтись, как вы считаете?
Майкл кивнул и ждал, что он скажет дальше.
– Значит, вы здесь, – продолжал Роза после краткой паузы. – По правде говоря, я не очень-то верил, что вы сюда выберетесь, несмотря на все заверения сеньоры.
– Моя мать обычно выполняет свои обещания.
– Да, да, мне это хорошо известно. А что вы думаете обо мне? Что вам леди рассказывала обо мне?
– Не очень много. Лишь то, что вы находитесь здесь и что мне предстоит разыскать вас. Что вы будете моим союзником.
Роза кивнул, затем показал на другую перевернутую бочку.
– Присядьте, сеньор. Нам предстоит многое обсудить.
Майкл не стал отказываться и, усевшись на бочку, с интересом стал разглядывать старика.
Увидев его сегодня на площади перед костелом, он принял его за простого крестьянина, какого-нибудь кампезино из близлежащей деревеньки. Судя по всему, это было не так. Несмотря на затрапезную одежду, в этом человеке было нечто особое, отличавшее его от остальных. Более того, прислушиваясь к его речи, Майкл не обнаружил в ней характерного островного акцента, судя по манере говорить, он был кастильцем.
– А ведь вы из Испании, сеньор Роза?
– Да. Из Мадрида. И уже десять лет живу здесь. Моя жена умерла в Испании еще до того, как я оказался здесь. И сын мой здесь. Я даже уверен, что с ним вы уже успели пообщаться. Это он наливал вам пунш.
– Понимаю. Ваш сын более чем прозрачно намекнул мне, что вы здесь, внизу, в подвале, причем без долгих расспросов.
– Нет ничего удивительного в этом – вас ни с кем не перепутаешь, сеньор Кэррен. К тому же Педро – человек проницательный. Именно это было одной из причин, почему я взял его сюда с собой.
– А что, разве Пуэрто-Рико лучше подходит для проницательных людей, чем, скажем, Мадрид?
– В некоторых случаях именно так. Вы знаете мое полное имя, сеньор?
– Нет. Если бы я его знал, то давно бы уже разыскал вас.
– Стало быть, она вам его не сказала, – задумчиво произнес старик. – Это странно, а может быть даже и интересно.
– В отличие от ее сына, моя мать – женщина тоже в высшей степени проницательная. Так как ваше полное имя?
– Ах, да. Мое полное имя Израэль Роза Сальседо. Это вам что-нибудь говорит?
Израэль никаких объяснений не требовало. Роза – имя так сильно распространено, что неспособно служить какой-то зацепкой, а Сальседо – такое имя носила его мать, такую же фамилию носил и один из известных владельцев текстильных фабрик, выходец из Франции, перебравшийся на север Испании. Он был евреем. Майкл не видел смысла играть в отгадки и спросил напрямик.
– Если ваша мать носила фамилию Сальседо, то я предполагаю, что вы – еврей?
– Вы абсолютно правы.
– И это основа ваших взаимоотношений с моей матерью? Вашего союза?
– Назовем это отправной точкой нашего союза. Сейчас в Испании многое изменилось. Уже начиная с 1854 года там стало можно открыто объявить себя евреем и жить соответственно. Нет, конечно, строить синагоги не разрешалось, праздновать свадьбы по иудейским обычаям – тоже, так же, как и хоронить. Ты можешь быть евреем, но другие этого видеть не должны. Неужели мы такие заразные? – Хмыкнув, старик не стал дожидаться от Майкла опровержения и продолжал: – И все же это лучше, чем преследования. Вы так не считаете? Должно быть, все же лучше. Сейчас в Мадриде довольно много евреев. Но мне там делать нечего, уж лучше быть здесь, в Пуэрто-Рико.
Майкл ждал дальнейших объяснений, но их не последовало.
– Послушайте, – сказал Роза, – вон там стоит этот превосходный местный ром, там, дальше, – он показал, где. – Вы не откажетесь?
Майкл взял кувшин, на который ему указал Роза, и наполнил два стакана. Роза сначала чуть пригубил этот огненный напиток, как будто это был не ром, а вино и, продегустировав его таким образом, одобрительно кивнул головой и сделал теперь уже большой глоток.
– Карта пригодилась?
– Весьма, благодарю вас. Я нашел эту обитель сразу же.
– Рад слышать это. Вы встретились с сестрой Магдалиной?
– Встретился.
– И?
Майкл предпочел не ответить, а спросить:
– Скажите, что вам известно о моей матери?
– Мне известно, что она богатая леди, очень богатая, и что она при помощи своего богатства хочет кое-чего добиться для нашего народа.
А что, ведь намерения моей матери можно истолковать и так, – подумал Майкл. Все может быть. Но то, что этот удар Лилы мог быть обращен в пользу иудаизма, было простым стечением обстоятельств. Ее планы целиком основывались на мести и обретении ею и им утерянного. Восстановление еврейского дома Мендоза в Кордове нужно было не ей, а другим. А что касалось его и Лилы, то это было лишь частью сделки, заключенной ею.
– Да, это было одной из задач этого плана, – признался он. Ведь нужно было хоть что-то ответить.
– Ясно. А какова во всем этом роль сестры Магдалины?
– Если откровенно, я этого не знаю. А что вы знаете о ней?
– Об этой монахине? Довольно мало. Я могу вам рассказать. Несколько лет назад я познакомился с вашей матерью, это было еще до моего приезда сюда. Потом нам случайно довелось встретиться в Лондоне. Я заехал туда по пути в Пуэрто-Рико, и она, узнав, что я направляюсь сюда, попросила разыскать на острове одну женщину. Она знала лишь ее имя – Ньевес. Как оказалось, это была не совсем обычная женщина, а ясновидящая. – Он пожал плечами. – В общем-то разыскать ясновидящего не составляло особого труда, их не так уж много, тем более здесь. Позже я выяснил, что женщина эта была сестра Магдалина из этой обители на холмах. В своем письме я сообщил донье Лиле об этом. Вот все, что мне известно.
У Майкла от волнения забурчало в животе. Но он не подавал вида.
– А когда вы ее искали, что же вы выяснили?
Роза был в недоумении.
– Я рассказал ей то, что сейчас рассказал вам.
– Да, я понимаю. А с чем вам приходилось сталкиваться, когда вы занимались ее поисками, шли по ее следам? Было ли что-нибудь такое, что показалось бы вам странным, любопытным? – Старик пожал плечами.
– Да нет, по-моему, ничего такого не было. Она была сиротой в Понсе, затем стала монахиней, к тому же, как оказалось, ясновидящей. На этом острове во что угодно готовы поверить, у них это просто в крови. Ведь пуэрториканцы люди чрезвычайно легковерные. Вот хотя бы, например, эта девочка, которую сегодня хоронили. Вы не знаете, что для них означает эта смерть?
– А что может обозначать такая смерть?
– Колдовство! – выпалил Роза. – То, как изуродовано это тело, говорит о том, что девочку использовали в какой-то церемонии, имеющей отношение к колдовству. Вуду.
Кэррен заметил, что он поежился, когда произносил последнее слово.
– Вы слышали что-нибудь о вуду?
– Не могу сказать. Кажется, что-то связанное с фетишами всякого рода, я не ошибаюсь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69