– Он оставил дверь открытой и взял на руки Бэт, завернутую в простынь. – Чтобы тебе не пришлось босыми ножками топать по грязному полу.
– Мое платье, – пробормотала она, потершись носом о его щеку. – Майкл, какой ты сильный, еще сильнее, чем тогда в Лондоне.
Майкл, удерживая ее одной рукой, присел и поднял с пола ее атласное платье. Запах лаванды одурял его.
– А теперь пошли.
Отнести Бэт и ее одеяния в ее апартаменты было делом одной минуты. Комната не была заперта. Оказавшись там, Майкл увидел, что она была еще более невзрачной, чем его.
– Надеюсь, тебе будет здесь Удобно, – неуверенно сказал он.
– Конечно, это не парижский «Ритц». И будь на этом острове что-нибудь поприличнее, ты бы несомненно отправился туда.
– Верно, отправился бы, но отправляться некуда. Бэт, дело в том, что я должен побыть здесь на этом острове еще какое-то время. Бэт, я не хочу, чтобы ты мучилась здесь. Будет лучше, если я достану тебе билет на пароход, идущий в Нью-Йорк, и ты сможешь дождаться меня там. А я, как только закончу здесь все дела, сразу же отправлюсь к тебе.
Но Бэт не слушала его, она стучала в стенку, призывая свою служанку.
– Комната Тилли через стену, – обернулась она к нему. – Но она что-то не отзывается. Куда она могла запропаститься? – недоумевала Бэт.
– Не могу сказать, куда запропастилась твоя служанка. – Майкл почувствовал легкое раздражение. – Дорогая, ты слышала, что я тебе предложил насчет Нью-Йорка?
– Слышала, разумеется. Но я отсюда без тебя никуда не собираюсь уезжать, Майкл. Ведь я действительно ушла от Тимоти. Но ты, сдается мне, так этого до сих пор и не понял. Я сожгла за собой все мосты, и мы теперь можем быть вдвоем столько, сколько пожелаем. Ведь когда-то мы оба мечтали об этом. А теперь ты снова предлагаешь мне расстаться. В чем дело? За меня не беспокойся. Я здесь смогу выдержать столько, сколько потребуется. И я уверена, что ты ни на минуту здесь не задержишься, после того, как разделаешься со всем.
Он вздохнул, потом сказал.
– Я пойду отыщу Тилли и пришлю ее к тебе.
После пятиминутных поисков он, наконец, обнаружил служанку Бэт. Тилли расположилась на гостиничной кухне в компании Бриггса. Бывший кок быстренько завязал дружеские связи с кухонным персоналом – видимо, сказалось наличие общих интересов, – и использовал теперь это помещение, как своего рода клуб. Из местных никого в этот час не было, за столом сидела лишь эта английская парочка.
Едва завидев хозяина, Бриггс вскочил.
– Я вам нужен, сэр? Прямо и не знаю, как виноват перед вами, но вы меня обычно во время сиесты не вызываете. Мистер Кэррен, вы ни за что не догадаетесь, что произошло сегодня.
– Думаю, что не догадаюсь, пока ты мне сам обо всем не расскажешь. – Майкл, заметив на столе две чашки с остатками чая на дне, спросил. – Вы уже познакомились?
– В том-то все и дело, что нам и знакомиться ни к чему – Тилли моя сестрица, – восторженно сообщил Бриггс.
– Твоя сестра?
– Да, сэр. Она пошла в услужение почти день в день, как я пошел в море.
– И вы, что же, ни разу с тех пор не виделись?
Тилли опередила Бриггса.
– Конечно, виделись, мистер Кэррен. Вообще-то, если по правде говорить, не особенно и виделись, но вот письма друг другу всегда посылали.
Тилли хорошо знала Кэррена. С самого начала она была посвящена в их отношения с Бэт. Большинство посланий, которыми они обменивались, прошли через руки этой служанки. Теперь он смотрел на Тилли, и перед его взором открывалась бездна, бездонное болото, которое он надеялся уже оставить далеко позади. Эти размышления не могли не отразиться на его лице, но служанка Бэт, казалось, ничего не замечала и продолжала кудахтать, как ни в чем не бывало.
– Да… посылали мы друг другу письма, то он мне пришлет, то я ему, ни одного Рождества не пропустили. Мы никогда друг про друга не забывали с тех пор, как я пошла нянчить миссис Мендоза, то есть, я хотела сказать, маленькую мисс Тэрнер. А вы и не знали, мистер Кэррен, что фамилия моя всегда была Бриггс?
– Нет, Тилли, не знал. – Откуда ему знать фамилии слуг его любовницы? Вряд ли это могло входить в круг его первоочередных интересов.
– Как чудно и здорово, – продолжала Тилли. – Я вот возьми и встреть здесь Тома. Здесь, за тридевять земель! Это надо же такому случиться – он и я, мы оба попали сюда в одно и то же время. Прямо здорово все это, только так это и назовешь и больше никак.
– Здорово, действительно здорово, есть чему удивляться. Знаете что, Тилли, вы бы сходили наверх, там ваша госпожа в комнате.
– Ну, так я побежала, – улыбнулась Тилли.
Она чмокнула Бриггса в щеку и, уже почти на ходу, присела перед Майклом в поспешном книксене, однако ему показалось, что эти знаки вежливости сопровождались лукавой ухмылкой. Да нет, тут же решил он, это всего лишь улыбка сообщницы.
– Прямо чудеса, – продолжала бормотать Тилли, убегая из кухни.
Майкл остался и рассеянно смотрел на Бриггса. Он не мог подобрать слов, чтобы объяснить ему все. Да какого черта он должен ему что-то объяснять?
– Том, – сказал он наконец. – Значит, тебя зовут Том.
– Да, сэр. Томас Арчибальд Бриггс. Это меня так окрестили. Но по имени-то меня, можно считать, никто и не зовет, все Бриггс да Бриггс. Вот разве что Тилли…
– Хорошо, Томас Арчибальд Бриггс я думаю, хорошо бы мне выпить чашку чая. В каком состоянии наш чайник? – Майкл показал на стоявший на столе чайник.
Они, как и чаи, были на Пуэрто-Рико редкостью, и то и другое Бриггс выпросил на борту «Сюзанны Стар».
– Сейчас мигом заварим, сэр. Мы тут с Тилли больше часа просидели, все наговориться не могли. Сейчас я вам свеженького приготовлю – минуты не пройдет. Вон вода уже кипит на плите. И сразу же вам наверх принесу.
– Не беспокойся.
Майкл уселся на шаткий стул о трех ногах, на котором только что сидела Тилли. От мысли, что детали его интимной жизни были одной из тем долгой беседы брата и сестры, Майкл внутренне содрогнулся.
– Я выпью чай прямо здесь.
Не хотелось ему идти наверх, лучше уж здесь, на кухне. Как-то безопаснее.
Уэстлэйк
Пять часов вечера
Беатрис Мендоза была по горло сыта жизнью в деревне. Она гостила в имении Джемми уже десять дней, но и ее двоюродный брат и его жена настаивали на том, чтобы она еще осталась у них минимум на неделю.
– Жаль, что тебе не удалось встретиться с моими девочками, они путешествуют по континенту и пробудут там до конца месяца, – говорил Джемми, имея в виду своих четырех дочерей. – Но, если ты надумаешь остаться еще, то сможешь увидеть наши лилии – через несколько дней они будут в цвету. Ты ни в коем случае не должна это пропустить.
– Не должна пропустить, а почему не должна?
– Ах, оставь, пожалуйста, Беатрис, ты задаешь ужасные вопросы. Потому что они прекрасны.
– Красота – это уже награда. – Беатрис со вздохом процитировала английскую пословицу. – Не стоит требовать от меня понимания того, что они прекрасны, сама-то я далеко не прекрасна.
– Вечно ты на себя наговариваешь, Беатрис. К чему это? Ведь ты действительно привлекательная женщина…
Это выразила свое мнение супруга Джемми Кэролайн. Разумеется, сама Кэролайн была прелестной, как фарфоровая статуэтка, в противном случае Джемми ни за что бы на ней не женился.
Беатрис не стала возражать ей, она понимала, что Кэролайн, будучи красавицей, не имела представления о том, какие чувства приходится испытывать тем, кого судьба в этом смысле обошла. Она лишь сказала:
– Благодарю тебя, Кэролайн и, если вы действительно так хотите, я останусь, чтобы посмотреть на ваши изумительные лилии.
И она все еще пребывала здесь, в Уэстлэйке, но ее решение не уезжать не имело ничего общего с лилиями. Истинной причиной тому, что Беатрис решила остаться, была полученная днем раньше записка от Лилы. В весьма осторожных выражениях та сообщала ей о том, что кордовский этап операции вот-вот должен был начаться. Беатрис пожелала быть совершенно отрезанной от всей этой заварушки.
– А это место большое? – интересовалась Беатрис, прихлебывая чай из китайской фарфоровой чашки.
Они вдвоем с Кэролайн сидели на террасе. Дражайшая половина Джемми вновь наполнила чашки ароматным чаем, окинула взглядом южную лужайку, спускавшуюся к окруженному массивными рододендронами искусственному пруду. Поверх кустов виднелись зеленые кочки болот, окружавших многочисленные озера. – Ты имеешь в виду площадь? Сколько акров? Я точно не знаю, сотни и сотни.
– Нет, я имею в виду дом, – уточнила Беатрис.
– Ох, дай Бог память, двести сорок комнат. Ужасно, не правда ли? Ужасная древняя груда камней.
Но выражение лица Кэролайн, когда она это говорила, никак не свидетельствовало в пользу того, что она и впрямь считала этот дом эпохи Тюдоров грудой камней.
– Это в два раза больше, чем в нашем дворце в Кордове, но вы ведь этот дом дворцом не считаете.
– Английские представления, – с улыбкой пояснила Кэролайн.
Беатрис заерзала в белом кресле из витых железных прутьев, оно не было жестким, но от долгого сидения Беатрис стала ощущать дискомфорт.
– А где Джемми?
Если бы сейчас появился ее кузен, они все трое, допив чай, могли бы вместе отправиться в дом и спокойно разойтись по своим покоям до самого вечера, пока не подошло время пить виски или шерри, а сейчас Беатрис могла бы прилечь на часок-другой с книгой в руках.
– Я не знаю, – ответила Кэролайн. – Он вообще в последние дни постоянно куда-то исчезает, ты не заметила? Или пишет длиннющие письма Норману в Лондон.
– Какие-нибудь неприятности в банке? – осведомилась Беатрис и тут же пожалела о своих словах – она изо всех сил старалась выглядеть этакой невинной, ничего не понимавшей дурочкой.
Кэролайн элегантно-небрежным жестом отмела этот вопрос.
– У меня нет ни малейшего представления об этом, дорогая. Все эти дела я оставляю на усмотрение наших джентльменов. Разве я не права?
– Конечно, права.
Беатрис потянулась за третьим куском земляничного торта. Нет, здесь решительно нечем было заняться, если бы не еда. Чего доброго, когда настанет пора уезжать из этого Уэстлэйка, ей потребуется перешивать все свои платья.
– Ах, вот вы где, дорогие? А я вас повсюду ищу, думаю, где же они спрятались. А они, оказывается, пьют чай на террасе, как это я сразу не догадался. Где же еще в такой чудный день, как не здесь. Извините, что припозднился, – Джемми поцеловал в обе щеки сначала жену, а потом кузину. – Ну, Беатрис, чем ты сегодня занималась?
Сидела и прикидывала, что с этим всем произойдет, когда вы в прах рассыплетесь. Разумеется, она этого не сказала.
– Рассматривала эти лиловые цветы, эти… как же вы их называете, ириски? Или как-то еще?
– Ирисы, – машинально поправил ее Джемми и взял предложенную дражайшей чашку чая.
Одним из правил, которые он перво-наперво ввел в Уэстлэйке, как только это имение перешло к нему, был отказ от дворецких во время вечернего чая, если на чаепитии присутствовали женщины. Разливать чай должны были они сами. Одним из самых нежнейших, милейших зрелищ было, по его мнению, очаровательная леди, предлагавшая и разливавшая чай. Он даже позволил себе на секунду больше посвятить себя созерцанию его Кэролайн, затем повернулся к Беатрис.
– А они не все лиловые, бывают еще ирисы белые и желтые.
– Ох, я, наверное, не заметила.
Зато она хорошо замечала, какие перемены происходили с ее кузеном в последние дни. Джемми с каждым днем все больше и больше походил на привидение, его улыбка стала напоминать оскал черепа. Но Беатрис поняла весьма прозрачный намек Кэролайн, которая упорно делала вид, что ей невдомек все эти происходившие с ее мужем метаморфозы. Да и Джемми, казалось, тоже были невдомек ее испытующие взгляды.
– Беатрис, знаешь, почему я так восхищаюсь цветами? Тебе знакома природа моего восхищения ими? – задумчиво вопрошал Джеймс.
– Боюсь, что нет.
Он допил чай, любезно отказался от предложения очаровательной супруги выпить еще и, аккуратно опустив чашку на блюдце, поставил ее на стол.
– Тебе не приходилось видеть эту чудесную вьющуюся желтую розу вблизи конюшен и в Греческом саду?
– Я ненавижу лошадей и поэтому за милю обхожу любую конюшню. А Греческий сад, это, по-моему, тот, где эти побитые статуи стоят, или я путаю?
– Вероятно, можно и так выразиться. Эти статуи привезены сюда моим отцом из Греции. В этом саду собраны истинные раритеты, – обиды в его голосе не было, лишь грусть.
Эти, как он выразился, раритеты неизменно ассоциировались у нее с ненужным старым хламом, от которого отделались, выбросив его на помойку. Не было статуи, у которой чего-нибудь да не хватало: головы, руки, ноги, а иногда это были и не статуи вовсе, а сплошь одни конечности. Но Беатрис была настроена миролюбиво, и для восстановления спокойствия решила польстить ему, задав вопрос: я не раз замечала там желтые цветики; это не роза?
– Да, их я и имел в виду. Это самая знаменитая роза во всем Уэстлэйке, «Каприз Сисла» – вот так она называется.
Заметив на ее лице непонимание, он пояснил:
– Ошибка Сисла, причуда, безрассудство. Когда делаешь нечто такое, что не следовало бы делать. – Он промолчал. – Капризы, как правило, приводят к самым ужасным последствиям.
Он попал почти в точку. Беатрис внимательно смотрела на него, а Джемми на нее. Так они сидели несколько мгновений.
Кэролайн переводила взгляд со своего мужа на золовку, смутно понимая, что здесь что-то не так. Потом наклонилась и взяла маленький серебряный колокольчик.
– Надо убрать со стола.
Джемми удержал ее руку.
– Не сейчас, дорогая, пожалуйста. Посиди, здесь так чудно. Я хочу рассказать Беатрис историю «Каприза Сисла».
Глаза Кэролайн были темно-серого цвета, многие сравнивали их с черными жемчужинами; когда она была чем-то взволнована, они темнели еще больше. Вот и сейчас потемнели.
– Как хочешь, – покорилась она.
Кэролайн пыталась совладать с надвигавшимся на нее ощущением страха. Это началось уже несколько дней тому назад. Ее не покидало предчувствие грозных событий, нависавших над ними подобно грозовому облаку. Она не понимала, что это, могла лишь гадать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69