Даже Тито светился гордостью в „торжественной“ тишине.»
Самоуверенность Тито, его способность к независимым суждениям беспокоили Сталина и НКГБ. В отличие от создававшихся еще народных демократий югославские партизаны завоевали свою победу в борьбе с немецкими и итальянскими армиями практически без посторонней помощи. Вскоре после Дня Победы Тито заявил: «Мы больше ни от кого не будем зависеть.» В конце войны Сталин предпочел бы, чтобы раньше времени не раздражать западных союзников, создать коалиционное правительство, состоящее из представителей Национального комитета Тито и королевского правительства в изгнании во главе с Иваном Шубашичем, которое находилось в Лондоне. Но Тито не предпринимал серьезных попыток выполнять свое собственное обещание, данное правительству в изгнании в конце 1944 года. Шубашич, хотя и получил пост министра иностранных дел, в октябре 1945 года подал в отставку в знак протеста против нарушения Тито договоренностей. Месяц спустя правительство Тито одержало убедительную победу на подтасованных выборах. Английские и американские представители, как и другие иностранные наблюдатели, были уверены, что на свободных выборах коммунисты потерпели бы разгромное поражение.
Первое разногласие между Югославией и СССР касалось вмешательства НКГБ во внутренние дела Югославии и огласки не получило. До этого были столкновения между советником НКГБ в Белграде генерал-лейтенантом Тимофеевым и руководителем службы безопасности в правительстве Тито Александром-Лека Ранковичем. Запугать Ранковича было непросто. В 30-е годы он сидел в югославских тюрьмах, где его нещадно били. В гестапо, куда он попал в 1941 году и был освобожден в результате отважного рейда партизан, его тоже пытали. Войну он закончил Директором бюро народной защиты (ОЗНА) в Министерстве вооруженных сил правительства Тито. В феврале 1946 года стал министром внутренних дел, сохраняя за собой руководство ОЗНА, которое месяц спустя было переименовано в Управление государственной безопасности (УДБА), хотя его и продолжали называть прежним, крайне непопулярным названием. Джилас пишет, что у Ранковича советник Тимофеев «не проявлял неожиданного прилива дружеских чувств, столь характерного для русских»:
«Тимофеев входил в кабинет Ранковича серьезным и обеспокоенным. Выходил он в зависимости от разговора ободренным и веселым, если обсуждались вопросы сотрудничества, или злым и напуганным, если Ранкович нападал на него с доказательствами вербовки югославских граждан советскими органами. Все вопросы обсуждались детально и подробно, несмотря на слабый русский Ранковича и еще более слабый сербский Тимофеева. Вдруг раскрывался очередной случай вербовки, и Ранкович снова начинал обвинять Тимофеева, который выдвигал одни и те же доводы – это частный случай, вина какого-то агента, а не государственная политика и уж, конечно же, не его, Тимофеева, приказ».
На самом же деле вербовка югославских агентов была в послевоенные годы основной задачей НКГБ/МГБ в этой стране. Два агента были в кабинете министров Тито. Министр промышленности Андрийя Хебранг, бывший партизанский лидер в Хорватии, которого НКГБ взял на шантаже, узнав, что в гестапо под пытками он предал некоторых своих товарищей. Стретен Жуйович, министр финансов, также был советским информатором. В 1945 году произошел случай, особенно разозливший Тито, который в то время еще не подозревал о советских агентах среди своих министров. НКГБ попытался соблазнить и завербовать Душицу Перович, женщину, которая руководила югославской криптографией. Когда Ранкович доложил о случившемся, Тито взорвался: «Шпионской сети мы здесь не потерпим. Надо объяснить им это сейчас же.» Тито лично жаловался советскому послу и главе советской военной миссии.
Хотя Тито сопротивлялся вмешательству НКГБ, он сам широко пользовался методами этой организации. За четыре военных года погиб каждый десятый из пятнадцатимиллионного населения Югославии. Тито и коммунисты победили не только немцев и итальянцев, но и в чудовищно жестокой гражданской войне. После победы ОЗНА начала террор против «четников» Михайловича и других бывших оппонентов. Доктор Милан Грол, бывший член королевского правительства в изгнании, провозгласил в 1945 году, когда был еще вице-премьером: «Это не государство, это бойня.» Самого Михайловича поймали в 1946 году, после того, как один из его командиров, схваченный и завербованный ОЗНА, выманил его из убежища. Михайловича судили показательным судом и казнили. Джилас позднее писал: «Итоги проникновения секретных служб во все сферы жизни – просачивание во все ее поры, внедрение в семейную и личную жизнь, были губительны и для руководящей партии». Английский обозреватель Фрэнк Уоддамс писал в 1946 году:
«ОЗНА осуществляла полный контроль над жизнью, свободами и собственностью всех граждан, и если она решала кого-то арестовать, бросить в тюрьму без суда, выслать или „уничтожить“, никто не мог протестовать или спрашивать о причинах. В этом причина всеобщего ужаса населения».
Показательные процессы 1947 года «сорвали маски» со множества «шпионов на службе иностранного империализма» из числа «четников», «капиталистической нечисти», католической церкви и других противников режима.
В руководстве Югославской КП чувство единения с Советским Союзом и с нарождающимися сталинистскими народными демократиями возобладало над возмущением по поводу вмешательства МГБ. Даже в начале 1948 года, когда до жесткой конфронтации оставалось всего несколько месяцев, никто о ней даже не подозревал. В сентябре 1947 года на первой встрече Коминформа, послевоенного преемника Коминтерна, Югославию поставили в пример другим, менее решительным партиям. Белград был избран как местоприбывание секретариата Коминформа. Основной причиной конфликта в начале 1948 года, с югославской стороны, явилась попытка советников из СССР в югославской армии поставить под сомнение лояльность высшего командного состава. По свидетельству будущего представителя Югославии в ООН Алекса Беблера, «по сталинскому приказу русские все глубже и глубже проникали в организацию нашей армии. С этого и начались неприятности.» Раскол был задуман советской стороной. Из всех признаков независимости Тито наибольшее опасение вызывал, видимо, его план создания Балканской федерации, которую Сталин, похоже, расценил как потенциальную угрозу советской гегемонии. В марте 1948 года Советский Союз отозвал своих военных и гражданских советников и раздраженно обвинил югославскую партию в том, что она пропитана идеологической ересью и английскими шпионами. 28 июня Коминформ исключил югославов и призвал «здоровые элементы» в партии свергнуть руководство.
Сталин сильно преувеличил свои возможности. Как вспоминал Хрущев, он похвалялся: «Мне достаточно шевельнуть мизинцем, и Тито исчезнет». Когда это не удалось, он «тряс всем, чем мог», но положение Тито в партии, армии и государственном аппарате было прочнее, чем у лидеров других народных демократий. УДБА и МГБ начали беспощадною разведывательную войну. Были оперативно арестованы два советских агента в кабинете министров Тито, Хебранг и Жуйович. Трое югославских офицеров, завербованных советской разведкой, были схвачены при попытке перехода румынской границы. Даже в охране Тито обнаружили советских агентов. Джилас пишет, что существовал заговор МГБ «с целью уничтожения всех членов Политбюро из автоматов, когда они играли на биллиарде на вилле Тито.» Террор, который применила УДБА против «предателей» из Коминформа, соперничал с террором НКВД в 30-е годы, правда, по жестокости, а не по масштабам. Летом 1948 года Джилас сказал Ранковичу: «Мы обращаемся с последователями Сталина так, как обращались с его врагами.» Ранкович, почти в отчаянии, ответил: «Не говори так! Вообще не говори об этом!» Позднее Ранкович признал, что 12.000 подозреваемых (причем во многих случаях безосновательно) сторонников Ста тана и Коминформа были отправлены в концлагерь на Голи Оток (Пустой остров). В действительности их, наверное, было значительно больше. Джилас писал: «Заключенных в лагере ждали злоба и позор. Беспредельная злоба и вечный позор.» При погрузке на судно заключенных бросали в трюм вниз головой, а на выходе их избивали стоявшие в две шеренги охранники и заключенные лагеря. В лагере их постоянно оскорбляли и унижали, их окунали головой в нечистоты, если они не каялись в своих истинных или вымышленных ересях и преступлениях.


Первым значительным успехом МГБ в его тайной войне против УДБА стала организация в Албании путча против Тито. Вплоть до разрыва с Тито Сталин соглашался с тем, чтобы Албания оставалась сателлитом Югославии. Во время Второй мировой войны югославские «советники» реорганизовали Албанскую коммунистическую партию под руководством Энвера Ходжи в качестве генерального секретаря и Кочи Дзодзе на посту министра иностранных дел в контролируемом коммунистами правительстве. «Без борьбы народов Югославии, – говорил Ходжа после войны, – сопротивление малочисленного албанского народа было бы невозможно.» Под давлением ОЗНА албанская партия была очищена от «уклонистов» и «троцкистов»: Анастас Людо, глава коммунистической организации молодежи, расстрелян за «левый уклонизм»; Лазарь Фундо, один из основателей Албанской коммунистической партии, возвратившийся в 1944 году из советской ссылки и растерявший там былые иллюзии, избит до смерти на глазах английской военной миссии; Мустафа Гжиниши, член Политбюро, казнен за создание единого антифашистского фронта с «буржуазными» группами.
Из войны Албанская коммунистическая партия вышла практически в виде отделения югославской партии. Албанская секретная служба «Сигурими» находилась под таким же жестким контролем ОЗНА, как секретные службы других восточноевропейских стран под контролем НКГБ. Ходжу все более беспокоила угроза со стороны его соперника Дзодзе, который, занимая пост министра внутренних дел, руководил «Сигурими» и пользовался расположением Тито. В мае 1947 года Дзодзе устроил показательный процесс над девятью антиюгославски настроенными членами Народного собрания. Всех приговорили к длительным срокам тюремного заключения за «подрывную деятельность». На организационном заседании Коминформа в августе 1947 года Албанию представляла югославская партия. Четыре месяца спустя Сталин сказал Джиласу: «Вы должны проглотить Албанию, и чем быстрее, тем лучше!».
Советско-югославский конфликт 1948 года помог Ходже выиграть у Дзодзе борьбу за власть. В то время, когда советские советники покидали Белград, офицеры МГБ устремились в Тирану. После разрыва Тито с Москвой Ходжа распорядился немедленно выслать всех югославских служащих и набросился на своего соперника. Дзодзе предпринимал безуспешные попытки спастись, прикрываясь верностью Советскому Союзу. Он и его сторонники были арестованы, а пост министра внутренних дел занял просоветски настроенный Мехмет Шеху, который с помощью советников из МГБ провел чистку и реорганизацию «Сигурими». Через пять месяцев допросов и пыток в «Сигурими» под наблюдением советников из МГБ Дзодзе и его сторонники дали подробные показания. В марте 1949 года Дзодзе прибыл в Москву, чтобы обсудить ход подготовки к показательному суду над «Кочи Дзодзе и его бандой», который начался два месяца спустя. Дзодзе признался, что во время войны был завербован английской и американской разведками, что глава английской военной миссии сказал ему еще в 1943 году, что Тито был английским шпионом и что он принимал участие в заговоре с целью поглощения Албании Югославией. В июле 1949 года Дзодзе расстреляли за эти мнимые преступления.


Суд над Дзодзе и его казнь стали прелюдией к целой серии показательных судов над реальными (а чаще) мнимыми соучастниками Тито, организованных МГБ в большинстве стран Восточной Европы. Вплоть до смерти Сталина в 1953 году Тито слыл, вслед за Троцким, великим еретиком. Но, в отличие от предшественника, он вышел невредимым и даже победителем из пятилетней войны с МГБ. В то же время МГБ добилось нескольких замечательных успехов в борьбе с западными разведслужбами. Но, как и в случае с НКВД в 30-е годы, значительная часть энергии МГБ расходовалась на борьбу с воображаемым врагом.

Глава X
Холодная война. Сталинский этап (1945–1953)

С конца Второй мировой войны в НКГБ/МГБ Соединенные Штаты стали именоваться не иначе, как «главный противник». Сорок лет спустя, когда Гордиевский исполнял в Лондоне обязанности резидента, это выражение все еще активно использовалось. Великобритания, основной объект интересов НКВД до войны, в связи с уменьшением ее значения в послевоенном мире, отошла после 1945 года на второе место.
В годы Второй мировой войны, когда все усилия англичан и американцев (в Советском Союзе, правда, утверждают, что уже и тогда они были вовлечены в холодную войну) были направлены на войну в Европе и на Тихом океане, и русская разведка работала на Западе с меньшими помехами, чем когда бы то ни было. С окончанием войны у Московского центра появились новые проблемы. Первой, как это ни странно, стала демобилизация американских и английских разведывательных подразделений. Принятое президентом Трумэном в сентябре 1945 года решение о ликвидации ОСС лишило НКГБ многих агентов проникновения в секретных службах «главного противника». После создания в 1947 году Центрального разведывательного управления (ЦРУ) советской разведке пришлось начинать с нуля, причем проникновение в ЦРУ было делом гораздо более сложным, чем проникновение в ОСС. В Англии послевоенная ликвидация Министерства информации и СОЕ лишило Питера Смоллета и Джеймса Клагмана их влиятельных постов. Смоллет снова сменил имя на Смолку и возвратился к занятиям журналистикой в Вене, а Клагман демобилизовался и вернулся к своей карьере военного коммуниста, став впоследствии официальным историком партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123