Именно Силвермастеру удалось уговорить Гарри Декстера Уайта снова поставлять разведданные, вероятно, вскоре после начала войны. Ко времени нападения на Перл-Харбор он сумел собрать группу из десятка правительственных чиновников, работавших на различные подразделения военной администрации Рузвельта и одновременно на НКВД. Уайт в группу не вошел, но поставлял информацию непосредственно Силвермастеру, который считал его робким человеком, не желавшим «позволять правой руке знать, что делает левая.» Чтобы немного успокоить его и убедить жену, что он больше не занимается шпионажем, Силвермастер сказал Уайту, что поступающая от него информация идет только одному человеку в руководстве Коммунистической партии США. Силвермастер не сомневался, что Уайт знает правду, но полагал, что тот предпочитает об этом не думать. Уайт спрятал на чердаке бесценный бухарский ковер, подаренный ему Быковым перед войной. Будучи правой рукой министра финансов Генри Моргентау, Уайт имел доступ не только ко всем секретным досье своего министерства, но и к секретной информации, поступающей из других государственных учреждений.
С 1941 года связным в группе Силвермастера работала Элизабет Бентли, тридцатитрехлетняя выпускница университета Вассар, которая жила в Нью-Йорке. Проведя год в Италии Муссолини, она стала убежденной антифашисткой и в 1935 году вступила в Коммунистическую партию США. В 1938 году ее убедили прервать открытые контакты с партией, выдавать себя за консерватора и работать на НКВД. Ее руководитель из НКВД Джекоб Голос, еще один украинский еврей, известный своим агентам как Тимми, нарушил существовавшие в НКВД правила и соблазнил ее. Позднее Бентли описывала то, что произошло между нею и Голосом во время пурги в Нью-Йорке фразами, позаимствованным у Миллса и Буна: «Он коснулся меня рукой, я подняла на него глаза, и вдруг оказалась в его объятиях. Он целовал меня в губы.» «Время, казалось, остановилось, а потом я почувствовала, что уплываю в черноту экстаза, которому не было ни начала, ни конца.» Длинная ночь кончалась, и Бентли сидела в обнимку с Голосом в его машине, глядя на «самый прекрасный в жизни рассвет.» Голос подпортил идиллию, рассказав о правилах НКВД, которые он только что нарушил: «Нам запрещено иметь близких друзей, а тем более влюбляться. По правилам коммунистов мы не должны чувствовать друг к другу то, что чувствуем.»
Вдохновленная дурным примером Голоса, Бентли тоже стала путать дружбу со шпионажем, да к тому же таким образом, что в Центре в Москве пришли в ужас. Она дарила агентам, с которыми работала связной, тщательно выбранные рождественские подарки – от спиртного до белья, причем покупала их на казенные деньги. Когда новый оператор попытался после смерти Голоса в 1943 году ужесточить меры безопасности, она с сожалением вспомнила «старое доброе время, когда мы все работали, как хорошие друзья.»
Однако неуважение некоторых агентов ее группы к правилам подпольной работы беспокоило даже Бентли. Дж. Джулиус (Джо) Джозеф, бывший агентом в управлении стратегических служб времен войны, завербованный в 1942 году, «похоже, вообще был неспособен усвоить правила подпольной работы.» Он постоянно попадал в истории, которые беспокоили нас и даже приводили в недоумение. Однажды, к примеру, когда ему сказали, что документы следует сжечь или спустить в туалет, он засунул горящую кипу бумаги в унитаз – в результате загорелось сиденье. Владелец квартиры, прибывший для осмотра повреждения, был немало обескуражен и, выходя из квартиры, повторял вполголоса: «Совершенно не представляю, как это могло произойти.»
При общем безразличии в отношении советского шпионажа, которое процветало в Вашингтоне во время войны, такие нарушения режима секретности, однако, оставались без последствий. Элизабет Бентли привозила из своих поездок в столицу, которые совершала каждые две недели, все больше информации. Вначале это были несколько машинописных страничек, излагавших содержание секретных материалов, да пара копий наиболее важных документов. Москва вскоре потребовала больше. И тогда члены группы Силвермастера стали приносить секретные материалы к нему домой – в дом 5515 по 35-й стрит северо-запада, где он сам и его жена по ночам снимали все на микропленку. Поначалу все умещалось на три-четыре катушки микропленки по тридцать пять кадров на каждой. Супруги Сильвермастер сами проявляли их. К весне 1943 года, однако, Бентли каждые две недели привозила в своей хозяйственной сумке по сорок непроявленных микрофильмов, которые обрабатывались в лаборатории резидентуры НКВД.
К каждой пленке прилагался список содержащихся на ней материалов на случай, если какой-то из кадров окажется испорченным. Так иногда случалось. НКВД предпочитало само снабжать Силвермастера микропленкой, чтобы они не привлекали внимания массовыми закупками, не просто сложными, а порой и невозможными для гражданских во время войны. Из-за дефицита, однако, НКВД иногда поставляло неподходящие, низкочувствительные пленки, снимать документы на которые было очень трудно. «Как мы можем нормально работать, если они не обеспечивают нас необходимым? – спрашивал Силвермастер Бентли. – Может быть, что-то случилось с государственной программой ленд-лиза?» Саркастическое предположение Силвермастера о том, что в НКВД стремились получить помощь американского правительства для шпионажа в Соединенных Штатах, было, кстати, не таким уж бредовым, как ему казалось. На встрече с главой американской военной миссии в Москве в 1944 году начальник иностранного управления НКВД Павел Фитин и его помощник Андрей Траур потребовали «всю имеющуюся у нас (американцев) информацию о технике фотографирования и проявки портативным оборудованием секретных микрофильмов и т.д.»
Несмотря на технические трудности, Элизабет Бентли во время регулярных визитов в Вашингтон собирала, по ее словам, «невероятное количество» разведывательной информации от группы Силвермастера. В марте 1944 года она стала связной еще у одной группы из восьми правительственных служащих, возглавляемой Виктором Перло, который в то время работал в отделе статистики управления военной промышленности. Позже Бентли назвала еще одиннадцать государственных служащих, не входивших ни в группу Силвермастера, ни в группу Перло, которые поставляли значительное количество секретной информации из государственных досье.» Наиболее производительным источником» группы Силвермастера Бентли считала Пентагон. По ее непросвещенному мнению, группа поставляла «буквально все данные о производстве самолетов, схемы приписки самолетов к районам боевых действий и зарубежным странам, технические характеристики, сообщения о новом секретном строительстве на множестве аэродромов.»
НКВД, несомненно, было особенно довольно своим проникновением в американскую службу разведки. Элизабет Бентли позднее назвала семь сотрудников штаба Управления стратегических служб – предшественника ЦРУ в годы войны, – которые также работали на НКВД. Расшифрованный советский радиообмен позволил выявить еще больше. Наиболее важным из них был, пожалуй, Дункан Чаплин Ли, потомок генерала времен Гражданской войны Роберта Э. Ли, стипендиат Родса в Оксфорде и блестящий молодой адвокат в фирме «Уильям Дж. Донован» в Нью-Йорке. Возглавив вскоре, в 1942 году, ОСС, Донован взял к себе Ли в качестве личного помощника. Ничего удивительного, что Голос «придавал большое значение передаваемым Ли разведданным.» В целом ОСС знало об НКВД разительно меньше, чем НКВД об ОСС.
Советское проникновение в ОСС и администрацию Рузвельта не позволило Доновану провести крупную операцию против НКВД. В ноябре 1944 года Донован купил у финнов слегка обгоревшую шифровальную тетрадь НКВД в полторы тысячи страниц. Некоторые советские агенты в Вашингтоне заволновались, опасаясь провала. Элизабет Бентли рассказала, что Лочлин Карри, помощник Рузвельта по административным вопросам и член группы Силвермастера, ворвался в дом другого члена группы Джорджа Силвермана «едва переводя дыхание, и заявил тому, что американцы скоро разгадают советские шифры.» Вскоре Бентли была в курсе. Донован, скорее всего, рисковать не стал бы и не доложил бы о покупке государственному секретарю Эдварду Стеттиниусу. Но агенты НКВД в ОСС сообщили госсекретарю, и Стеттиниус убедил президента, что джентльменам негоже читать переписку союзников. Доновану приказали вернуть шифровальную тетрадь русским, что он и сделал, к величайшему своему сожалению. Отдавая ее Фитину, однако, Донован скрыл истинные мотивы и сказал, что «будучи честным союзником, вынужден был пойти на сделку, когда узнал, что шифры продаются».
«Генерал Донован хотел бы, чтобы генерал Фитин знал, что мы не изучали имевшиеся в нашем распоряжении материалы, а поэтому не можем судить об их ценности, но действуем из предположения, что они представляют большое значение для русского правительства.»
Так оно и было. Фитин передал свою «искреннюю благодарность» Доновану за его действия в этом «очень важном деле». По его просьбе подгоревшая книга была передана лично советскому послу в Вашингтоне Андрею Громыко, и больше никто в советском посольстве о ее существовании не знал. Фитина, конечно же, не обманула проявленная Донованом союзническая лояльность, а вот наивность Рузвельта и Стеттиниуса, должно быть, удивила. В мае 1945 года НКВД/НКГБ заменило шифры, а копия старой тетради, которую Донован оставил себе, отдавая оригинал, использовалась до 1948 года для расшифровки некоторых сообщений НКВД/НКГБ в последний год войны, благодаря чему удалось впоследствии раскрыть советских агентов времен войны. Если бы покупку тетради удалось скрыть от русских в 1944 году, ее ценность для американского перехвата была бы значительно выше.


Хотя большинство агентов НКВД/НКГБ времен войны входили в группы Силвермастера или Перло, несколько наиболее важных работали в одиночку. Среди них был Элджер Хисс (псевдоним Алее), который после предательства Чэмберса в 1938 году попал в очень сложную ситуацию, поскольку дружил с Уиттакером Чэмберсом. С лета 1939 года по май 1944-го Хисс работал помощником Стэнли К. Хорнбека, советника по политическим вопросам в управлении Дальнего Востока Государственного департамента. «Элджер, – рассказал позже Хорнбек, – пользовался моим полнейшим доверием и видел все, что видел я.» Нет оснований полагать, что он не передавал НКВД значительную часть материалов. В 1942 году ФБР провело скоротечное расследование одного из обвинений в его адрес, но после того, как он заявил, что «есть только одно правительство, которое я хочу свергнуть, – это правительство Гитлера», расследование прекратили.
НКВД, наверное, предпочло бы, чтобы отдельно от групп Сильвермастера и Перло работал Уайт, а не Хисс. Но после вызванного предательством Чэмберса потрясения Уайт не хотел иметь дела ни с кем, кроме Силвермастера.
Оператором Хисса во время войны был ведущий нелегал НКВД Ицхак Абдулович Ахмеров, родившийся в Баку в самом конце прошлого века. В Соединенных Штатах он жил под псевдонимами Билл Грейнке, Майкл Грин и Майкл Адамец. Когда в 1938 году в вашингтонском ресторане он встретил выпускника Кембриджа Майкла Стрейта, которого Блант пытался завербовать для НКВД, «он встал, улыбаясь теплой, дружеской улыбкой.. Протянул руку и пожал мою твердым дружеским пожатием… Это был полный человек с черными волосами и смуглой кожей, полные губы его всегда были готовы растянуться в улыбке. Он хорошо говорил по-английски, и манеры его были легки и отточены. Он, похоже, наслаждался своей жизнью в Америке».
Ахмеров вызвал легкое замешательство в Управлении С – подразделении ИНУ, занимавшемся нелегалами, женившись на Хелен Лоури, племяннице лидера Коммунистической партии США Эрла Броудера. Однако и ему, как Голосу, это нарушение правил НКВД сошло с рук.
Когда в ноябре 1943 года умер Голос, Ахмеров (под псевдонимом Билл) стал вместо него оператором Элизабет Бентли. Вскоре он уже требовал передать ему непосредственное руководство группой Силвермастера в Вашингтоне. «Каждый вечер после жестокого сражения с ним, – писала позже Бентли, – я ползла домой, чтобы скорее рухнуть в постель, порой даже не раздеваясь, так я бывала измотана.» Мисс Бентли была одновременно встревожена и восхищена, с какой легкостью Ахмеров завоевал доверие Силвермастера во время первой же встречи:
«Билл (Ахмеров) пребывал в самом веселом расположении духа и делал все, пытаясь очаровать Грега (Силвермастера). Он настоял, чтобы Силвермастер взял себе самые дорогие блюда, вина и закуски. Он превозносил его до небес за работу, говорил, что Силвермастер – опора Советского Союза. Я спокойно наблюдала за этим театром, думая о том, настоящем Билле, который прятался сейчас под маской дружелюбия… Если Билл будет продолжать встречаться с Грегом, дело вполне может закончится вербовкой его».
Еще в начале своей карьеры в КГБ О. Гордиевский, в то время сотрудник Управления С ПГУ, побывал как-то на Лубянке на лекции Ахмерова. Ахмеров, которому было уже под шестьдесят, совершенно седой, упомянул Хисса лишь вскользь. Свою лекцию он посвятил наиболее важному, с его точки зрения, советскому агенту в Америке в годы войны – Гарри Гопкинсу, ближайшему советнику президента Рузвельта. После лекции Гордиевский обсуждал историю Гопкинса с некоторыми своими коллегами по Управлению С и со специалистами по Америке из ПГУ. Все согласились, что Гопкинс был агентом чрезвычайно важным. Гордиевский же пришел в конце концов к выводу, что Гопкинс был скорее агентом неосознанным, а не сознательным. Такое объяснение связи Гопкинса с КГБ наиболее логично, если учесть его карьеру.
Гопкинс, насколько известно, ни с кем не обсуждал свои случайные встречи с Ахмеровым. Об этих контактах на Западе узнали только от Гордиевского. Гопкинс умел хранить секреты, это была одна из причин, почему Рузвельт сделал его своим доверенным лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123