«В конце концов она подписала это обязательство. После этого на протяжении довольно длительного периода она подвергалась преследованиям со стороны Юргенса. Ей также угрожали жестокой расправой, если она кому-нибудь об этом расскажет.»
В начале 1924 года знакомая одного сотрудника торговой миссии Татьяна Романовна Левитская оказалась в точно таком же положении. Она отказалась сотрудничать с ЧК, за что и была сослана на три года в Нарым как английская шпионка.
В сообщении Ходжсона Министерству иностранных дел говорилось, что «в сравнении с другими миссиями» к представительству Великобритании «относятся вполне достойно». Однако в отличие от дипломатического представительства Польши, которому были принесены официальные извинения после того, как оно выразило протест против действий ОГПУ, Ходжсон не получил никаких официальных извинений. Вместе с тем в августе 1924 года он докладывал, что ОГПУ прекратило свою подрывную деятельность против английской миссии (как потом выяснилось, это продолжалось недолго). Ходжсон сообщал, что протест, с которым он выступил в мае, «очевидно, был близко воспринят Чичериным, который искренне желает того, чтобы подобные инциденты впредь не повторялись».
Чекисты и их последователи с большим успехом осуществляли проникновение в европейские дипломатические миссии, расположенные за пределами Европы. В начале двадцатых годов любовница британского консула в Реште (Персия) снабжала офицера ЧК Апресова секретными документами английского консульства. Став резидентом ОГПУ и переехав в 1923 году в Мешхед, Апресов смог получить копии докладов английского консульства посольству Великобритании в Тегеране, а также ознакомиться с корреспонденцией, которой обменивался военный атташе в Тегеране с верховным командованием в Индии.
Еще до прихода Сталина к власти среди европейских миссий, расположенных вне континента, самыми уязвимыми для советских агентов были иностранные представительства в Пекине. В результате обыска, произведенного полицией в советском посольстве в Пекине в апреле 1927 года, были обнаружены копии нескольких чрезвычайно секретных английских дипломатических документов. В отчете Министерства иностранных дел говорилось, что среди этих документов были «два наиболее важных сообщения» из всех, подготовленных за последние несколько месяцев британским послом Майлзом Лэмпсоном. Сам же Лэмпсон утверждал, что «утечка» информации из дипломатических представительств Италии и Японии была более серьезной:
«Документы, полученные из итальянского представительства, включают, главным образом, расшифровки наиболее важных телеграмм, посылаемых из Пекина в Рим и обратно. А документы из японского представительства носят настолько детализированный характер, что в них есть даже точная рассадка на официальных приемах и записи бесед между официальными представителями миссии и их посетителями.»
Лэмпсон докладывал, что начальник канцелярии и еще один представитель китайского персонала при британской миссии были уличены в шпионской деятельности в пользу русских. Министерство иностранных дел Великобритании, однако, не извлекло из этого надлежащего урока. В период между двумя мировыми войнами в министерстве не было ни одного офицера безопасности, не говоря уже о специальном отделе безопасности. Организация безопасности в британских представительствах была, мягко говоря, не на высоте. Утечка информации из посольства Великобритании в Риме, к которой был причастен по крайней мере один итальянский служащий, началась еще в 1924 году и продолжалась вплоть до Второй мировой войны.
Хотя шпионаж против иностранных миссий в Пекине был организован в основном военной разведкой, а не ОГПУ, документы, полученные в результате обыска советского посольства, наглядно продемонстрировали методы работы обеих разведывательных служб. В инструкции по вербовке «младшего» китайского персонала иностранных представительств («посыльные, сторожа, кули, и т.д.») говорилось: «Самые подходящие завербованные агенты – это те члены (Коммунистической) партии, которые имеют достаточную подготовку по вербовке тайных агентов на основе идеалистических убеждений.» Завербованные агенты должны были собирать разорванные документы, выброшенные в мусорные корзины, стоящие в посольствах, «испорченные машинописные страницы, первые корректурные оттиски, оставшиеся после работы на различного рода множительных машинах, и т.д.». Особое внимание им следовало уделять трафаретам, которые использовались на множительных аппаратах.
«Агентов, которым удается украсть подобные материалы, следует поощрять денежным вознаграждением, которое, однако, должно быть небольшим по двум причинам: во-первых, большая сумма денег в руках агента может вызвать подозрения у других китайских сотрудников данного представительства, а через них об этом могут узнать их хозяева; во-вторых, если по какой-либо причине агент заподозрит, что его информация носит ценный характер, он может, при удобном случае, начать торговаться с нами. Поэтому мы должны постоянно указывать ему на то, что мы ждем от него более важной информации, и если мы платим ему больше, так это потому, что надеемся на то, что в будущем он будет работать более успешно. Следовательно, вознаграждение таких агентов должно быть немногим больше, чем их зарплата, которую они получают от своих хозяев.»
«За хорошую работу тайных агентов вознаграждение должны получать те агенты, которые их завербовали, поскольку именно они являются движущей силой этой работы.»
Тайных агентов следовало ориентировать на то, чтобы они проявляли «рвение, пунктуальность и не скрывали своей преданности и привязанности» к своим хозяевам и делали все, чтобы избежать подозрений. Их связные должны были «постоянно быть начеку, помня о ложной информации», и отдавать себе отчет в том, что агент может быть раскрыт сотрудниками представительства и использован для передачи дезинформации.
Документы, выкраденные из иностранных дипломатических представительств, сравнивались с перехваченными шифровками. Такой анализ был прекрасным подспорьем в работе советских дешифровальщиков. Иногда, как это бывало еще при царе, удавалось выкрасть и сами шифры.
К середине двадцатых годов перехват и дешифровка вновь стали играть важную роль в русской дипломатической разведке. В ОГПУ перехват и дешифровка осуществлялись спецотделом, возглавляемым Глебом Ивановичем Бокием. Спецотдел начал функционировать в ЧК еще в 1921 году, но в то время его деятельность была узкоспециализированной и, главным образом, касалась трудовых лагерей. Постепенно он стал специализироваться в области перехвата и дешифровки. Бокий родился в 1879 году в семье украинского учителя, старого большевика. Участник революции 1905-го и Октябрьской революции 1917 года, он двенадцать раз отбывал срок в царских тюрьмах и дважды был сослан в Сибирь. Он возглавлял спецотдел с 1921 вплоть до 1937 года, когда он был репрессирован во время сталинского террора. Уже в середине двадцатых годов сотрудникам спецотдела удалось установить подслушивающие устройства в некоторых посольствах в Москве. Кроме того, им удалось раскрыть целый ряд дипломатических шифров. Рассказывают, что однажды Бокий продемонстрировал Чичерину технические возможности своего отдела, пригласив его послушать «прямую передачу» из представительства Афганистана в Москве, где в тот самый момент афганский посол занимался любовью с одной оперной певицей, которая работала на ОГПУ.
В марте 1921 года, когда с подписанием англо-советского торгового соглашения Советская Россия начала выходить из дипломатической изоляции, советская дипломатическая разведка лишь набирала силу. Единственной разведывательной информацией о Великобритании, «главном противнике» Советской России, которой располагал недавно созданный ИНО, были лишь вводящие в заблуждение данные, собираемые Артуром Рэнсомом. К моменту смерти Дзержинского в июле 1926 года положение коренным образом изменилось. Советская служба перехвата и дешифровки хотя еще и не достигла того уровня, который был при царе, но уже стала одним из главных источников дипломатической разведывательной информации. В результате внедрения агентов в западные посольства в Москве и других странах советская дипломатическая агентурная разведка стала самой мощной в мире. Москва же для большинства западных разведслужб была слишком опасным местом для осуществления своей деятельности. В период между двумя мировыми войнами СИС ни разу не имела своего постоянного резидента в Москве. Как и другие западные разведслужбы, СИС без особого успеха пыталась проникнуть в Россию через ее границы, главным образом, через границу с Финляндией и прибалтийскими государствами.
Однако в середине двадцатых годов недостатки британской разведывательной агентуры компенсировались значительным превосходством Великобритании в области перехвата и дешифровки, а также широким доступом к документам Коминтерна. Зарубежным службам дешифровки были не по зубам сложнейшие дипломатические шифры царского правительства, во всяком случае, до начала Первой мировой войны. В отличие от них, советские дипломатические и разведывательные шифры не представляли никакой сложности и легко поддавались расшифровке в течение, по крайней мере, десяти лет после революции. Коминтерн в то время был так же уязвим, как западные посольства в Москве. Руководству Коминтерна было известно, что «многие секретные документы были доступны агентам иностранных правительств». МИ5 и британская спецслужба в Лондоне, а также британское разведывательное бюро в Дели успешно перехватывали корреспонденцию, которой обменивались британские и индийские коммунисты, члены Коминтерна. Сегодня индийские коммунисты используют перехваченные в то время шифровки как один из важных источников изучения своей собственной истории. Часто коминтерновцы пытались скрыть свои собственные провалы, опасаясь того, что ОГПУ настоит на усилении своего контроля за системой безопасности Коминтерна.
У членов Коминтерна пропадали не только важные документы. Болгарский представитель в Исполнительном Комитете Коминтерна Василий Коларов был приглашен на военный парад в Минск. Он сел в ночной поезд, а проснувшись, обнаружил, что вся его одежда и чемодан пропали. Высунувшись из окна, он увидел почетный караул, стоящий по стойке смирно на платформе, и военный оркестр, играющий торжественный марш. Оркестр все играл, а Коларов не появлялся. Ситуация казалась безвыходной. В конце концов, встречающие выяснили, что произошло, и, раздобыв пальто и ботинки, провели гостя через задние двери вагона. Итальянский представитель в Исполнительном Комитете Пальмиро Тольятти, известный под псевдонимом Эрколи, пережил то же самое. Айно Куусинен вспоминала, как она однажды пришла к Тольятти и его жене, которые остановились в номере московской гостиницы: «Я постучала в дверь. Мне ответил Тольятти, который сказал, что не может мне открыть, поскольку на нем ничего нет. Ночью кто-то украл все их вещи… По-видимому, пока они крепко спали, вор залез по балкону в открытое окно.»
Среди более серьезных потерь были деньги, предназначенные Коминтерном на оказание поддержки коммунистам за рубежом, которые были растрачены или нечестными курьерами, или же занимающими высокие посты коммунистами. Видный индийский коммунист М.Н. Рой не стеснялся в средствах, живя в Париже, и много путешествовал, по-видимому, на присвоенные им деньги Коминтерна, в то время как другие индийские коммунисты жаловались, что большие суммы денег, как они говорили, «куда-то деваются». Для того чтобы отчитаться за растраченные деньги, Рой представил Коминтерну список несуществующих индийских коммунистов, которых он якобы поддерживал материально. Вполне возможно, что таких списков, составленных Роем, было гораздо больше.
Во время всеобщей забастовки 1926 года в Великобритании Коминтерн перенес особенно сильный удар. Аллан Валлениус, библиотекарь Коминтерна, прекрасно говорящий по-английски, получил задание передать 30.000 фунтов стерлингов руководителям коммунистов, работающих докерами в лондонском порту. Приехав в Стокгольм, он сел по поддельным шведским документам на корабль, идущий в Англию, где подружился с кочегаром, который сказал ему, что он сам убежденный коммунист и, кроме того, что он хорошо знает тех, кому предназначались деньги. Вернувшись домой, Валлениус рассказал Отто Куусинену, что его знакомый кочегар согласился доставить деньги по назначению. Жена Куусинена впоследствии вспоминала: «Как звали кочегара?» – сухо спросил Отто. – «Он назвался, но я забыл его имя,» – последовал ответ. Потеряв от злости дар речи, Отто указал ему на дверь. Естественно, деньги так и не дошли до тех, кому они предназначались.»
Вместе с тем, пользуясь постоянными провалами в системе безопасности Коминтерна, западные правительства иногда попадали впросак. Перехваченная корреспонденция Коминтерна зачастую оказывалась подделкой. Белогвардейцы в Берлине, Ревеле и Варшаве часто занимались подделкой советских и коминтерновских документов. Разные по качеству исполнения, эти фальшивые документы были как средством заработка, так и способом дискредитации большевиков. В результате, например, в сентябре 1921 года Министерству иностранных дел Великобритании пришлось краснеть за то, что в официальной ноте протеста Москве был процитирован ряд советских и коминтерновских документов, которые, как потом выяснилось, были сфабрикованы в Берлине. Уиндом Чайлдз, помощник специального уполномоченного британской спецслужбы в 1921–1928 годах, назвал эти подделки «нестерпимым безобразием», поскольку «они позволили русским кричать „фальшивка“ каждый раз, когда им предъявляли подлинные документы».
Объявление всех подлинных перехваченных документов подделками вскоре стало одним из излюбленных методов дезинформации, взятых на вооружение ОГПУ и Коминтерном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123