На протяжении последующего десятилетия, несмотря на обреченную на провал попытку подстегнуть революцию в Германии в 1923 году, дипломатические и торговые отношения Советской России с Веймарской Германией были теснее, чем с какой-либо другой державой. Однако захват в конце 1933 года власти нацистами положил конец эре Рапалльского договора. Хотя Сталин так и не осознал полностью опасность нацизма вплоть до немецко-фашистского вторжения в 1941 году, непримиримая враждебность Гитлера как к марксизму во всех его формах, так и к существовавшему международному порядку превращала нацистскую Германию в наиболее очевидную угрозу безопасности СССР в Европе. Параллельная угроза со стороны Японии на Востоке усиливала уязвимость Советского Союза. Возникшая обстановка привела к значительному сдвигу в советской дипломатии. Официальная советская внешняя политика до той поры основывалась на поиске системы коллективной безопасности совместно с западными державами против угрозы немецко-фашистской агрессии – политика, примерами которой может служить вступление Советского Союза в 1934 году в Лигу Наций, которую он впоследствии бойкотировал, и договоры 1935 года с Францией и Чехословакией, ставшие первыми договорами с капиталистическими государствами. Максим Литвинов, народный комиссар иностранных дел с 1930 по 1939 год и главный поборник коллективной безопасности, перед Октябрьской революцией провел десять лет в Великобритании, где был руководителем большевистской группы в эмиграции. После революции он вернулся в Россию со своей женой, подданной Великобритании. Литвинов более чем кто-либо другой из политиков его поколения стремился завязывать дружеские отношения с государственными деятелями Запада и западными радикалами, разочарованными малодушием своих правительств при отпоре сначала угрозам, а затем и самой агрессии, развязанной Гитлером и Муссолини.
Однако еще в 1934 году Сталин начал втайне рассматривать альтернативный путь противодействия германской угрозе, а именно, искать договоренностей с Гитлером, а не организации системы коллективной безопасности против него. На заседании Политбюро в начале июля 1934 года, вскоре после расстрела начальника штаба штурмовиков Эрнста Рема и еще около 180 человек во время проведенной Гитлером «ночи длинных ножей», Сталин, как говорят, воскликнул: «Слышали новости из Германии? Как Гитлер избавился от Рема? Молодец, этот Гитлер! Он показал, что надо делать с политическими противниками!» Решение Сталина ликвидировать всего через несколько месяцев после этого разговора Кирова, своего главного потенциального соперника, может быть, в какой-то мере обязано примеру Гитлера. Оценка Сталиным «соотношения сил» на Западе (концепция, которая, вопреки традиционной оценке баланса сил, учитывала политическую волю и военную мощь) тоже отражала его растущее уважение к Гитлеру. Сталин не верил в возможность долговременного союза с каким бы то ни было капиталистическим государством. Он был убежден, как того требует постулат марксистско-ленинской веры, что естественное желание всех капиталистов состоит в организации заговоров против Страны Советов. Но в тот момент внутренние противоречия раздирали капиталистический мир. Именно эти противоречия и были шансом для России. Известная ненависть Гитлера к марксизму вела к тому, что для СССР союз с нацистской Германией был делом гораздо более трудным, чем альянс с буржуазными демократиями. Но Сталин, казалось, надеялся, что Гитлер как достаточно опытный практик реальной политики осознает обоюдные выгоды нацистско-советского разделения Восточной Европы на сферы влияния.
В январе 1937 года глава советской торговой миссии в Берлине Давид Канделаки, действуя на основании инструкций Сталина и Молотова (Литвинов и не упоминался), начал прощупывать почву для заключения советско-германского политического договора, переговоры по которому должны были вестись тайно. Но в то время Гитлер не проявил интереса к такой возможности. Однако когда в сопровождении резидента НКВД в Берлине Канделаки возвратился в Москву для доклада Сталину, он дал, по словам Кривицкого, оптимистическую оценку перспектив соглашения с Германией. Правда, его оптимизм мог быть обусловлен нежеланием признать неудачу своей миссии. Ежов говорил Кривицкому: «Германия сильна. Она сейчас самая сильная страна в мире. Такой ее сделал Гитлер. Кто может в этом сомневаться? Кто, будучи в здравом уме, может с этим не считаться? У Советской России есть только один путь.» Он также упомянул, что Сталин говорил ему: «Мы должны договориться с такой сильной страной, как нацистская Германия.»
Поступавшие Сталину из нацистской Германии донесения были менее надежными по сравнению с другими странами, хотя до прихода к власти Гитлера советская внешняя разведка действовала в этой стране с широчайшим размахом. Коммунистическая партия Германии, крупнейшая компартия на Западе, организовала целую сеть из нескольких тысяч рабкоров (сокращение от «рабочий корреспондент»), открытой целью которых – как во Франции и других странах Европы – было сообщать коммунистической прессе об условиях труда. Рабкоры, однако, имели и более секретную задачу – добывать техническую информацию, которая использовалась для промышленного и военного шпионажа. В 1930 году Ганс Киппенбергер, член Политбюро КПГ, ответственный за связи партийного подполья с советским разведывательным аппаратом, был избран депутатом парламента Германии. В течение следующих трех лет, до захвата власти нацистами, он продолжал свою разведывательную работу, пользуясь защитой, которую ему обеспечивали парламентский иммунитет, и членство в комиссии по военным делам рейхстага. Берлин был главной базой на Западе операций Отдела международных связей Коминтерна и центром передовых организаций и информационной империи Мюнценберга. В Берлине также располагалась значительная, высоко профессиональная паспортная служба, которая помогала агентам ОГПУ, Четвертого Управления и Отдела международных связей Коминтерна по всей Европе и за ее пределами в получении паспортов и разработке «легенд» (фальшивых прикрытий с тщательно выверенными деталями биографических данных и поддельными документами). Ганс Райнерс, один из специалистов по паспортам этой службы, впоследствии показал на примере некоего «Ивара Мюллера», какое огромное внимание оказывается деталям:
«Мюллер не мог запросто возникнуть из ниоткуда, имея в кармане лишь паспорт на свое имя. Он должен был иметь основные документы, удостоверяющие его личность, например, свидетельство о рождении, справки о местах работы, книжку социального страхования и т.п. Все эти документы, удостоверяющие личность, называются комплектом, а для того, чтобы комплект был полным, надо привлечь к делу историка, географа, специалиста по методам работы полиции…
После подготовки «комплекта» предпринимаются дополнительные меры безопасности. Когда Ивар Мюллер в первый раз пересекает границу, его паспорт не должен выглядеть новым. Паспорт, в котором достаточное количество виз или пограничных марок подтверждает, что данный человек благополучно проходил неоднократную проверку, вызывает меньшее внимание со стороны полиции. Именно поэтому паспортная служба проставила в паспорте несколько фальшивых виз и наклеила несколько пограничных марок. Тщательно продумывается и маршрут, по которому якобы следует «путешественник». Все должно логично соответствовать «легенде», которую запоминает агент».
По словам Райнерса, с 1927 по 1932 год берлинская паспортная служба изготовляла около 450 комплектов документов ежегодно.
Скованность советских разведывательных операций в Германии, несогласованность операций КПГ и партийного подполья, а также любительский энтузиазм рабкоров – все вместе добавили головной боли агентским сетям ОГПУ (известной под названием «Клара») и Четвертого отдела (известной под именем «Грета») в последние годы Веймарской республики. В период между июнем 1931 года и декабрем 1932-го в судах Германии рассматривалось более 300 дел о шпионаже, в которых были замешаны советские органы разведки. Большинство осужденных провели в тюрьме всего по нескольку месяцев, а в апреле 1932 года вышел указ о защите национальной экономики, который предусматривал максимальное наказание за промышленный шпионаж в пользу иностранного государства – пять лет тюремного заключения. В ноябре 1932 года полиция провела обыск на одной из квартир паспортной службы и обнаружила шестьсот чистых бланков паспортов (как поддельных, так и настоящих), тридцать пять частично оформленных паспортов, восемьсот фотографий на паспорт, семьсот полицейских бланков, две тысячи печатей и множество других официальных документов, которые использовались для создания «легенд».
Самой большой неудачей советской разведки в Германии стал переход на другую сторону в 1931 году Георга Земмельманна, агента ОГПУ, который на протяжении восьми лет действовал под прикрытием советской торговой миссии в Гамбурге. После дезертирства Земмельманн обратился с предложением к одной из венских газет написать серию статей о советском шпионаже в Германии, Австрии и в других странах, и таким образом раскрыть подлинную деятельность Киппенбергерз и других советских агентов. Однако сделать этого он не успел, так как был убит Андреем Пикловичем, сербским коммунистом, работавшим на ОГПУ. На суде в 1932 году Пиклович признал себя виновным в убийстве, но заявил, что он действовал для предотвращения предательства и гибели многих «борцов за пролетариат». После поднявшейся в коммунистической прессе кампании в защиту Пикловича, суд присяжных не смог прийти к единому мнению, и Пиклович был освобожден.
В немалой степени благодаря фальшивым документам, предоставленным паспортной службой, большинство значительных деятелей КПГ и Коминтерна смогли скрыться за границей после прихода к власти нацистов в 1933 году. Однако установление полицейского государства, запрещение КПГ, растущая восторженность народа по отношению к диктатуре Гитлера, а также целый ряд перебежчиков из числа коммунистических подпольщиков развалили советскую разведывательную сеть. Агент ОГПУ по фамилии Грюнфельд (кличка Бруно) был послан в Германию с секретным заданием попытаться восстановить остатки организаций «Клара» и «Грета». Московский центр остался не удовлетворен его донесениями и заменил его более опытным агентом Грегором Рабиновичем, евреем по национальности и врачом по специальности, который произвел впечатление на одного из завербованных «печалью и умом, отражавшимися в его глубоко посаженных карих глазах. Его прекрасно сшитый, но несколько консервативный костюм усиливали впечатление надежности и солидности.» Рабинович сократил сеть Четвертого Управления почти на три четверти от прежнего состава и, казалось, решил полностью избавиться от сети агентов ОГПУ. Полностью развалилась и организация рабкоров. Паспортная служба была переведена в Саар в 1934 году, а когда год спустя Саар проголосовал за воссоединение с Германией, – в Москву, а позднее в Париж. Абрам Слуцкий, руководитель ИНО, говорил на конгрессе КПГ, проведенном в 1935 году неподалеку от Москвы, что массовая разведывательная сеть в Германии полностью разрушена. Даже сеть «Грета», поддерживаемая Рабиновичем, функционировала скорее как малоэффективная подпольная оппозиция нацистскому правлению, а не как сеть по сбору разведывательной информации. В 1936 году Рабиновича перевели в Соединенные Штаты, чтобы помогать руководить внедрением в троцкистское движение.
Уничтожение советской разведывательной агентуры в Германии, начатое Гитлером, было почти довершено Сталиным. Многие немцы, которые работали на советскую разведку, погибли наряду с руководством КПГ в изгнании в Москве во время «Великого террора». Одной из первых жертв был Ганс Киппенбергер, принужденный в 1936 году признать надуманные обвинения в «шпионаже в пользу германского рейхсвера».
Уничтожение широкой агентской сети в Германии причинило еще больший урон, так как Германия была, пожалуй, единственной страной, высокосложные коды которой так и не были расшифрованы объединенным подразделением электронной разведки НКВД и Четвертого Управления Генерального Штаба в Спецотделе НКВД. Когда Берия возглавил НКВД в 1938 году, это объединенное подразделение было расформировано. Секция электронной разведки Спецотдела НКВД переехала в бывшую гостиницу «Селект» на улице Дзержинского и сосредоточилась на перехвате дипломатических сообщений. Большая часть, но не все военные сообщения добывались ГРУ, советской военной разведкой. Ни один из кодов, созданных с помощью сложных шифровальных машин «Энигма», использовавшихся немецкими вооруженными силами, не был расшифрован шифроаналитиками ни НКВД, ни ГРУ вплоть до немецкого вторжения в июне 1941 года. За редким исключением, эти шифры остались неразгаданными до самого конца войны. Основные немецкие дипломатические шифры – «одноразовая таблица» и система, которая среди британских шифроаналитиков имела название «Флорадора», – еще труднее поддавались расшифровке. Даже информация о принципах построения дипломатических кодов и документы, полученные в результате проникновения в посольства Германии в Токио и Варшаве, не позволили расшифровать систему «Флорадора». Британские шифроаналитики «раскололи» в мае 1940 года вариант «Энигмы», использовавшийся в люфтваффе. И тем не менее, несмотря на полученный примерно в то же время экземпляр основной шифровальной книги «Флорадоры», только в августе 1942 года был достигнут первый успех в расшифровке этой системы.


Советская разведка стремилась компенсировать свои слабые успехи внутри Германии операциями, направленными на Германию извне, особенно из Нидерландов, Франции и Швейцарии. В конце 1930-х годов несколько талантливых агентов Четвертого Управления начали создавать сеть, ставшую во время войны основным каналом получения Советским Союзом разведывательной информации из нацистской Германии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123