Работавшие в Афганистане держали пистолеты под подушками и автоматы у изголовья кровати. Один молодой шифровальщик, который прослужил в провинциальной резидентуре в Афганистане, дал послушать Гордиевскому записи ночных атак повстанцев, к которым он добавил собственный комментарий, живописующий жестокости и муки войны. Главного резидента КГБ в Кабуле, генерала Бориса Семеновича Иванова, назначенного вскоре после советского вторжения, пришлось эвакуировать оттуда в 1982 году с диагнозом острого невроза. Но что удивительно, кандидатов на работу в резидентуру КГБ в Афганистане было значительно больше, чем вакансий. Молодые и тщеславные офицеры из Центра смотрели на войну, как на возможность сделать быструю карьеру и получить хорошую репутацию. В общем и целом, ежемесячно Центр получал около 100 подробных отчетов о положении в Афганистане. По словам Гордиевского, составители отчетов не стеснялись в выражениях и давали гораздо более ясную картину, чем сообщения из посольства в Кабуле, главным образом потому, что КГБ имело в Афганистане обширную агентурную сеть. Как и обычно, отчеты ГРУ в основном касались военных аспектов положения в Афганистане.
Вскоре после убийства Амина, КГБ поставило жестокого и энергичного 32-летнего Мухаммеда Наджибуллу руководить новой службой безопасности Афганистана Хедемате Ателаате Давлати (ХАД), образованной в январе 1980 года на смену тайной полиции Амина. Наджибуллу смущала ссылка на имя аллаха в его фамилии, и поэтому он просил называть его «товарищем Наджибом». Президент Кармаль заявил, что в отличие от своего предшественника ХАД не станет «душить, подавлять или мучить народ». «Напротив, в правительственной структуре будет образована разведывательная служба для защиты демократических свобод, национальной независимости и суверенитета, интересов революции, народа и государства, а также для нейтрализации под руководством НДПА заговоров, вынашиваемых внешними врагами Афганистана.»
Всю организационную работу и подготовку персонала для ХАД выполнял КГБ. В жестоких условиях антипартизанской войны, которую выиграть было нельзя, КГБ возродил на афганской почве некоторые ужасы сталинского прошлого. Организация Эмнести Интернэшнл собрала свидетельства «широкомасштабных и систематических пыток мужчин, женщин и детей» в следственных изоляторах ХАД. Общей темой этих сообщений было присутствие на допросах советских консультантов, как и во времена сталинских чисток в Восточной Европе поколением раньше. Одна кабульская учительница, которой позже удалось бежать в Пакистан, осмелилась заявить ХАД на допросе, что советский дознаватель «не имел права допрашивать афганцев в Афганистане. Это их разозлило, они связали мои руки и начали прижигать губы сигаретой». По указанию советского дознавателя офицеры ХАД избили ее до бесчувствия. Когда учительница пришла в себя, ее по горло закопали в снегу. В последующие дни в ее тело втыкали иглы под током и применяли другие ужасающие формы электрических пыток, обычно в присутствии советского консультанта. К счастью, учительница выжила. Многим выжить не удалось.
Как в 1989 году публично признал отставной генерал КГБ, даже в эпоху гласности о роли КГБ в афганской войне «еще предстоит честно рассказать». Наджибулла увенчал свою карьеру начальника ХАД, сначала сменив на посту генерального секретаря в 1986 году менее решительного Бабрака Кармаля, а затем став президентом в 1987 году. Вывод Советской Армии из Афганистана в 1988 году, как это ни удивительно, продлил существование дискредитированного режима Наджибуллы. После того, как советские войска покинули страну, раздробленные и разобщенные силы моджахедов так и не смогли преодолеть свои глубокие противоречия.
Как и сопротивление афганцев советскому вторжению, международная реакция была хуже, чем Центр мог предположить. КГБ рассчитывал, что, как и после советского вторжения в Венгрию в 1956 году и Чехословакию в 1968 году, дела вернутся в свое нормальное русло после недолгих протестов. Но многие страны третьего мира и Запад считали, что советская интервенция в Восточной Европе и в Афганистане – совсем не одно и то


События в Польше еще более усугубили напряженность в отношениях Востока и Запада, вызванную советским вторжением в Афганистан в конце 1979 года. Целый ряд прославленных революций, включая Французскую 1789 года и Петроградскую февраля 1917 года, начались с хлебных бунтов. В Польше все началось с повышения цен на мясо летом 1980 года. Именно тогда родился независимый профсоюз «Солидарность» под руководством своего обаятельного, способного, но до тех пор совершенно неизвестного 37-летнего Леха Валенсы – безработного электрика, который каждое утро ходил в церковь. К концу августа 1980 года заместитель премьер-министра Польши Мечислав Ягельский отправился в гданьские доки имени Ленина для ведения переговоров с Валенсой и другими лидерами забастовочного движения. Забастовки прекратились после того, как в Гданьском соглашении был зафиксирован целый ряд политических уступок, включая признание права на забастовки и решение о государственной радиотрансляции церковных служб по воскресеньям.
Московский центр был неприятно поражен этим ущербом, нанесенным «ведущей роли ПОРП» – дискредитированной Польской рабочей партии. Все свободные от других назначений офицеры КГБ, говорящие по-польски, были немедленно направлены в варшавскую резидентуру, а также в советские консульства в Гданьске, Кракове, Познани и Щецине. Как и во время венгерской революции 1956 года и «Пражской весны» 1968 года, многим нелегалам КГБ на Западе было приказано отправиться в Польшу в турпоездки. Считалось, что контрреволюционеры будут с европейцами пооткровенней, чем с русскими. Хотя формально Центру запрещалось вербовать поляков, консерваторы из ПОРП и польской службы безопасности СБ (приемник УБ) наводнили КГБ паникерскими и почти истерическими сообщениями о подрывных действиях контрреволюционеров. Объем сводок КГБ по польскому кризису значительно превышал сообщения, поступающие по партийным каналам или из посольства в Варшаве. Развернутая и пессимистичная оценка перспектив развития событий в Польше в августе 1980 года начальником польского отдела ПГУ Нинелом Андреевичем Тарнавским в основном сводилась к тому, что Польше не избежать кровавой резни.
В течение всего 1981 года влияние «Солидарности» продолжало расти. Когда число ее сторонников достигло почти 10 миллионов, создалась ситуация, когда практически в каждой польской семье кто-то поддерживал это профсоюзное движение. В своих сводках КГБ утверждал, что агенты «Солидарности» проникли даже в СБ и полицию, активисты «Солидарности» угрожали партийным лоялистам. Гордиевский был поражен плохо скрываемым антисемитизмом в аналитических материалах Центра. Так, в них указывалось на то, что в «Солидарности» видную роль играют еврейские «интернационалисты» – такие, как Яцек Куронь, Адам Михник и Мойзеш Финкельштейн, все бывшие члены Комитета защиты рабочих (КОР). Это обстоятельство указывало на наличие сионистского заговора в Польше. Тему эту нередко поднимали и соседи Польши. Так, освещая конференцию антисемитской грюнвальдской патриотической ассоциации в Варшаве, пражское телевидение с одобрением отметило, что выступавшие осудили «предательскую деятельность сионистов и обнаружили, что настоящее имя Михника было Шехтер».
Центр сообщал, что IX съезд ПОРП, намеченный на июль 1981 года, по всей вероятности, приведет к усилению влияния «Солидарности» в партии. Центр потребовал оказать максимальное давление на Станислава Каню, который вслед за подписанием Гданьского соглашения стал первым секретарем ЦК ПОРП, с тем, чтобы отложить проведение партийного съезда. Однако больной Брежнев, которому оставалось жить меньше полутора лет, не хотел слышать дурные новости. В свою очередь, Андропов не хотел снизить свои шансы на получение должности генсека, ставя на обсуждение Политбюро такой сложный и противоречивый вопрос. К очевидному раздражению Центра, на Каню так и не оказали давления. IX съезд ПОРП прошел, как и было запланировано, в июле. Сбылись самые дурные предчувствия КГБ: при тайном голосовании 7/8 старого состава ЦК ПОРП было вынуждено покинуть свои посты. По оценкам Центра, 20 процентов новых членов ЦК открыто поддерживали «Солидарность» и еще 50 процентов сочувствовали ей. По окончании съезда Крючкова и генерала Вадима Павлова, начальника резидентуры КГБ в Варшаве, вызвали для доклада на Политбюро. При поддержке Андропова оба генерала заявили, что Каня потерял контроль над партией и ситуацией в стране и если не заменить ЦК ПОРП, избранный IX партийным съездом, на более надежных людей, социалистическая система в Польше неминуемо рухнет. Однако Центр потерял веру практически во все руководство ПОРП. По его мнению, ни одно гражданское лицо не было достойно серьезной поддержки Советского Союза.
Как и в Центре, в Политбюро считали, что в качестве последнего средства Советской Армии придется вмешаться. Но Москва хотела посылать войска в Польшу еще меньше, чем это себе представлял Запад. Как указывали контакты Гордиевского в ЦК КПСС, в руководстве партии создалось общее мнение, что интервенция в Польше вслед за Афганистаном разрушит все надежды на разрядку и контроль над вооружениями на многие-многие годы. В Центре предвидели и серьезнейшие трудности, с которыми могут столкнуться советские оккупационные войска. Считалось, что западные разведслужбы сотрудничали с «Солидарностью» для того, чтобы организовать хорошо вооруженное подпольное сопротивление и вести партизанскую войну против Советской Армии. Центр пришел к выводу, что единственным решением возникшей проблемы является военный переворот в Польше. Армейскому руководству КГБ верил гораздо больше, чем партийному. Большинство польских офицеров прошло подготовку в советских военных академиях, а многие старшие офицеры были и ветеранами польской армии, базировавшейся во время войны в Советском Союзе. По расчетам Центра, как только армия восстановит порядок и раздавит «Солидарность», появится реальная возможность провести чистку в партии и избрать надежный Центральный Комитет.
Кандидатом КГБ на руководство переворотом был генерал Войцех Ярузельский, член Политбюро ЦК ПОРП, который долгое время находился на посту министра обороны. В феврале 1981 года Ярузельский стал премьер-министром. Прямой, подтянутый, в темных очках и с непроницаемым выражением лица, Ярузельский считался загадочной фигурой для большинства поляков. Поначалу он, правда, произвел хорошее впечатление, назначив известного «либерала» Мечислава Раковского на должность заместителя премьер-министра по профсоюзным делам. Раковский посвятил себя созданию «системы партнерства» с «Солидарностью». В октябре 1981 года после очень активной советской поддержки Ярузельский сменил дискредитированного Каню на посту первого секретаря ЦК партии и призвал к новому «национальному согласию» и единому фронту «Солидарности» и церкви. В начале ноября он встретился в Варшаве с Валенсой и архиепископом Глемпом.
На самом деле Ярузельский вел двойную игру. В Центре считалось, что ко времени избрания его первым секретарем он уже договорился с Москвой о военном перевороте и начал детальное планирование. Последние детали были оговорены на двух заседаниях секретных переговоров в Варшаве с генералом Крючковым и маршалом Виктором Куликовым, главнокомандующим войск Варшавского Договора. Однако аппарат ЦК КПСС доверял Ярузельскому меньше, чем ПГУ. Высокопоставленный партийный чиновник Валентин Михайлович Фалин, бывший тогда заместителем заведующего Отделом международной информации, заявил на встрече с офицерами КГБ, что пока еще не известно, сможет ли Ярузельский контролировать ситуацию. Фалин также сообщил, что на секретных переговорах с Ярузельским обсуждался вопрос об отсрочке очередного призыва на армейскую службу из-за боязни, что многие активисты «Солидарности» смогут ослабить военную дисциплину. Призыв прошел без особых помех. Коллеги в секретариате Крючкова и польском отделе ПГУ сообщили Гордиевскому, что Ярузельский дважды запрашивал Москву о согласии на переворот. Брежнев был нездоров, жить ему оставалось только год, и он избегал принятия далеко идущих решений. Наконец Андропов и другие члены Политбюро убедили его, что решение это откладывать дальше невозможно.
Введение в Польше военного положения 13 декабря 1981 года было спланировано и осуществлено блестяще. С большим облегчением Центр приветствовал сноровку Ярузельского, польского высшего командования и СБ. Нависшая за несколько дней до этого плотная облачность над Польшей помешала американским спутникам-шпионам наблюдать за подготовкой армии и милиции к перевороту. Да и сами поляки были порядком удивлены. Большинство руководителей «Солидарности» были арестованы у себя дома. Утром 13 декабря поляки проснулись и увидели на каждом перекрестке армейские посты, а на каждом углу – прокламации, объявляющие о введении военного положения. Сам Ярузельский, видимо, полагал, что спас Польшу от советского вторжения. Мобильные подразделения вооруженной полиции ЗОМО быстро подавили забастовки протеста и народное недовольство. К концу года армия явно взяла ситуацию в свои руки. Оптимисты поляки писали на стенах и заборах: «Зима – ваша, весна будет наша!», однако весна в Польшу не пришла до 1989 года, когда под руководством Тадеуша Мазовецкого было сформировано правительство «Солидарности», а однопартийная система не канула в прошлое.


В начале 80-х годов напряженность в отношениях между Востоком и Западом достигла опасной черты, напоминавшей кубинский ракетный кризис. В Америке шли президентские выборы, и Москва полагала, вспоминая опыт с президентом Никсоном, что антисоветская риторика победителя-республиканца Рональда Рейгана вскоре сойдет на нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123