Он использует любую информацию для того, чтобы уничтожить каждого, кто встанет у него на пути. — Она пожала плечами. — Он заплатил пятьдесят тысяч фунтов для того, чтобы собрать компрометирующую информацию на Рассела. Это если не принимать в расчет тех денег, которые он отдал своей команде «следователей», чтобы вообще обнаружить первые зацепки. В таких вещах Адам не мелочится.
Доктор попытался скрыть свой скептицизм:
— Позвольте мне полюбопытствовать, что же это была за такая ценнейшая информация?
— Вы мне не верите? — Она недовольно посмотрела на Алана. — Ну, это ваше дело, доктор Протероу. Очень многие недооценивают Адама. Он прилагает все усилия, чтобы убедить людей, будто они имеют дело с настоящим джентльменом, хотя это вовсе не так. Понимаете, он совсем не такой, как Бетти. Вы никогда не догадаетесь о его происхождении, просто смотря на него или беседуя с ним. Он слишком умен, чтобы раскрывать свои карты.
Протероу снова почувствовал, что оказывается перед выбором: она или ее отец, поэтому посчитал необходимым в данный момент обойти этот вопрос.
— Я не хочу сейчас верить или не верить, — осторожно начал он. — Просто мне стало интересно, что же такого ужасного мог в свое время натворить Рассел. Даже если учесть, что мы говорим о делах десятилетней давности и о таком либеральном университете, как Оксфорд, мне кажется, что уйти оттуда с позором практически невозможно. Это слишком старомодно.
— А если оттуда вы прямиком отправляетесь в тюрьму, как тогда? — вздохнула Джинкс. — Каждое лето Рассел уезжал в Европу с лекциями. Возвращаясь, он привозил с собой по пятьдесят килограммов отборной конопли, спрятанной в колесах автомобиля. Это были прямые поставки. Он забирал зелье в Италии, а платили ему за товар уже в Англии по прибытии. Полученные деньги он вкладывал в коллекцию картин. При этом у него не наблюдалось никаких угрызений совести за то, что он творит. По его мнению, конопля была куда безопаснее, скажем, алкоголя или простых сигарет. Он полагал, что правительство глупо поступает, считая продажу конопли противозаконным занятием. Но за контрабанду все равно полагается наказание в виде лишения свободы. И Адам предложил ему либо уйти добровольно, либо начать судебное разбирательство. Рассел поступил мудро и уволился из Оксфорда.
— А вы подозревали, что он занимается контрабандой наркотиков?
Она отрицательно покачала головой:
— Это было уже потом.
— Как же узнал об этом Адам?
— Если верить Расселу, он проследил его контакты в Италии и просто перекупил связного. Адам свято верит в то, что у каждого человека имеется «ахиллесова пята», и если очень постараться, можно ее отыскать. Лично я полагаю, что его люди подсчитали стоимость коллекции картин Рассела и, поняв, что на зарплату профессора такую не купишь, стали копаться во всех направлениях, в том числе и в Европе.
— Следовательно, об этом вам рассказал не отец, а сам Рассел?
— Да.
— А он объяснил, почему отец хотел удалить его из Оксфорда?
— Чтобы разлучить нас.
— Тогда почему же все-таки Рассел женился на вас, Джинкс? Почему шантаж не подействовал на него после увольнения из университета? Я не думаю, что он перестал бояться тюрьмы.
Женщина холодно рассмеялась:
— Вы говорите так, словно я все это придумываю ради какого-то сомнительного удовольствия.
— Вовсе нет. Я просто пытаюсь понять логику событий.
И снова она не поверила ему.
— Я уже говорила на эту тему, доктор Протероу. Мы женились тайком от отца. Мне пришлось убедить Рассела, что как только я стану миссис Лэнди, Адаму придется пойти на попятную. Возможно, он и не перестал сердиться на Рассела, но против меня он никогда бы не пошел. Отец не позволил бы, чтобы мое имя хоть немного было запятнано. И я не ошиблась. Все вышло именно так, как я и предполагала.
Алан хмыкнул и задумался. Джинкс сейчас вовсе не казалась ему пассивной. Напротив, эта женщина, как и ее отец, умело управляла людьми.
— А вам никогда не приходило в голову, что отец может отреагировать и по-другому, как он уже однажды это доказал?
Она нахмурилась, но ничего не ответила.
— Если я еще не забыл арифметику, — продолжал доктор, — то Рассел был всего на двенадцать лет моложе Адама. Неужели вы думаете, что ваш отец встретил бы такого зятя с распростертыми объятиями?
— Конечно, нет, но когда Адам узнал про нас, никто и не говорил о свадьбе. Послушайте, у нас был просто обычный роман, и это касалось только нас двоих. — Она принялась разглядывать свои ладони.
— Так кто же рассказал ему о вашем увлечении?
— Мои братья.
— А они откуда узнали?
Она разгладила кусочек простыни:
— Во время каникул и своего отпуска Рассел обычно писал мне. Так вот, они перехватили одно из писем, прочитали его и передали Адаму. В общем, мне следовало этого от них ожидать. Они всегда пытались найти у меня хоть какой-то недостаток. — Женщина немного помолчала. — Самое забавное состоит в том, что с тех пор отец стал их ненавидеть еще сильнее. И мне даже иногда кажется, что если бы они не повели себя так, может быть, наш роман так бы и закончился ничем. Но они привлекли к нам внимание Адама.
— Так вы хотите сказать, что не стали бы выходить замуж за Рассела, если бы не испытывали чувства вины за его увольнение?
Джинкс едва заметно улыбнулась:
— Он был настолько жалок и несчастен, что, да, Дорогой Доктор, я вышла за него замуж. В общем, я себя чувствовала немногим лучше. Мне оставалось учиться еще год после того, как он оставил Оксфорд, и это время состояло для меня из сплошных слез и телефонных звонков. Я подумала тогда, что если мы официально оформим наши отношения, то сразу же станем счастливы.
— Но этого не произошло?
Она не ответила.
— И сколько же времени вы пробыли замужем?
— Три года. — Она посмотрела в глаза врачу.
— И вы не наслаждались своим браком? — настаивал Протероу.
— Я чувствовала себя подавленно. Он боялся, что я брошу его и уйду к более молодому мужчине, поэтому без конца ревновал ко всем подряд. — Похоже, это ее тоже постоянно мучило, но теперь ей показалось, что она несколько несправедлива по отношению к Расселу. — А в общем, все было не так-то плохо. Когда у него было хорошее настроение, он много шутил, и я всегда вспоминаю о нем с нежностью. В целом, хорошее, конечно, значительно перевешивало плохое.
Сам того не подозревая, Протероу думал теперь о том, о чем и сержант накануне. Какая печальная эпитафия погибшему мужу: «Я всегда вспоминаю о нем с нежностью». При этом становится совершенно ясно, что она старается о нем вообще не вспоминать, и делает это только тогда, когда ее вынуждают.
— Мне интересно, — с любопытством произнес доктор, — как вы относились к его увлечению контрабандой наркотиков?
Джинкс посмотрела на свои ногти.
— Я разделяла его мнение о том, что глупо запрещать коноплю. Как, собственно, и другие наркотики. Черный рынок всегда подрывал общественный порядок. Но при этом я считала, что ему этим заниматься было просто глупо. Все равно, рано или поздно все открылось бы.
— Скажите, он был хорошим любовником?
Женщина не смогла сдержать усмешки:
— Я все гадала, когда же мы дойдем и до этого пункта. Зигмунду Фрейду есть за что ответить перед потомками. Почему вы придаете такое большое значение выдумкам кокаинового наркомана? Я никогда не могла этого понять.
Алан улыбнулся:
— Уже не верим. По крайней мере, не в такой степени, как вам это кажется. Сейчас Фрейд — это уже история. — Он откинулся на спинку кресла и скрестил ноги, намеренно увеличивая расстояние между собой и Джинкс. — Но, согласитесь, сексуальные отношения между мужчиной и женщиной являются неотъемлемой и существенной частью их отношений вообще.
— Не соглашусь. У меня никогда не было ничего подобного с Эриком Клэнси, но с ним я себя чувствую превосходно.
— Вы говорите о своем пожилом соседе?
Она кивнула.
— Да, но я имел в виду такие отношения, в которых присутствует секс.
— Считайте, что я вам уже ответила. Мой опыт говорит о том, что самые хорошие отношения между людьми возникают там, где нет никакого секса. — Она протянула руку за сигаретами. — А в общем, Рассел был великолепным любовником. Он хорошо знал, когда и на какие кнопочки нажимать. При этом он оставался внимательным, осмотрительным и не слишком требовательным. Постель была одним из тех мест, где он мог адекватно себя показать, поскольку там не могло возникнуть никакой ревности. — Она прикурила. — К тому же, в спальне у нас не было телефона, поэтому и Адам не мог нам мешать и отвлекать меня.
Снова Адам.
— А были ли у него поводы ревновать вас? Вы нравились мужчинам? Или встречались с кем-нибудь?
— Ну, конечно, на моем месте вы поступили бы именно так, — улыбнулась Джинкс. — Трава всегда кажется зеленей на участке соседа, но я никогда не делала ничего предосудительного. — Она глубоко затянулась. — В основном Рассел ревновал меня к моему отцу. Он сразу понял, что Адам точно так же одержим мною, как и он сам, и это его пугало. Рассел даже не сомневался в том, что в конечном итоге победит Адам.
— Вы мне недавно рассказывали, что очень любите своего отца. Вы говорили правду или старались отвечать так, чтобы я услышал то, что хочу?
— Частично это и есть правда. — Внезапно глаза ее озорно заискрились. — Я иногда и сама не могу понять, чего мне хочется больше: свернуться калачиком у него на коленях, чтобы при этом он крепко обнимал меня, или сплясать джигу на его могиле, празднуя свою свободу. Наверное, Фрейд был бы от меня просто без ума.
— А отец вас когда-нибудь обнимал?
Она отрицательно покачала головой:
— Он терпеть не может всяческих проявлений нежности. Иногда мне удавалось чмокнуть его в щеку, если я подкрадывалась незаметно. Но в большинстве случаев он даже не дотрагивался до меня.
— А вашу мачеху он обнимает?
— Нет.
— Братьев?
— Тоже нет.
— А они сами любят пообниматься со своей матерью?
— Нет. У нас все семейство довольно сдержанно в эмоциях.
— А существует ли любовь между членами вашего семейства, Джинкс?
— Существует страсть, и все дерутся между собой как кошки с собаками. Ну, а Адам это одобряет.
— Но вы не подключаетесь к этим распрям?
— Мне это не нужно, — рассеянно ответила она. — Я свое уже взяла. Адам заплатил немалые деньги для того, чтобы превратить свое любимое чадо в нечто такое, чем он мог бы гордиться. И то, что я неспособна принимать решения, когда дело касается моей личной жизни, всего-навсего досадная мелочь. — Она сердито нахмурилась и, подперев подбородок рукой, отвернулась к зеркалу. — Он сделал из меня леди, и теперь сам одурманен ею так, что вконец поглупел.
— Может быть, поэтому вы и называете его Адамом? Чтобы доказать, что вы так и не стали настоящей леди?
— Я не понимаю вас.
— Я допускаю, что такое обращение подразумевает равноправие между вами. «Мы с тобой одинаковые, Адам. Если уж ты не можешь вести себя, как джентльмен, то и я не могу стать леди». Я угадал?
Она продолжала рассматривать собственное отражение в зеркале:
— Вы действительно выдвигаете иногда очень смелые предположения. При нормальных обстоятельствах я вообще мало думаю об Адаме, и уж, во всяком случае, не в таких аналитических терминах.
— Но вы сами говорили, что отношения для вас только тогда становятся хорошими, если секс в них вообще не присутствует, — напомнил доктор. — Тем не менее, насколько я понял, у вас не блестящие отношения с отцом. Можно ли отсюда сделать вывод, что у вас когда-то были сексуальные связи?
— Нет, — совершенно спокойно произнесла Джинкс. — Такие выводы делать нельзя. Я не позволю вам навязывать мне теорию о ребенке, которого в детстве сексуально домогался отец, хотя это сейчас, кажется, очень модно. Да и что вы вообще можете об этом знать? Мне помнится, вы говорили, что сами не психиатр.
Он почувствовал, что женщина начинает злиться.
— К чему такая оборона? Не потому ли, что вы сознаете: не будь у него такой отменной выдержки и контроля над собой, у вас могли бы возникнуть подобные отношения? Не исключено, что и желание не было односторонним.
Неожиданно она закрыла глаза.
— Я еще раз прошу вас не забывать о том, что может сделать отец с человеком, который ему не понравится, доктор Протероу. Если вы пытаетесь приобрести в его лице врага, вы просто безумны.
Долгое время после этого разговора доктора не покидало чувство, что, произнося последнюю фразу, Джинкс имела в виду саму себя.
* * *
Джинкс напряглась, пытаясь воскресить в памяти домашний телефон Дина Джарретта.
— Дин? — неуверенно произнесла она, услышав, что трубку на другом конце провода сняли. — Дин, мне очень неловко беспокоить тебя дома…
— Кто это?
— Джинкс.
— О Господи! — взвизгнул такой знакомый голос. Телефон стоял у него в гостиной, представлявшей собой супермодную коллекцию всевозможных декоративных изысков. Скорее всего, Дин в этот момент возлежал в шезлонге, устроив голову с выбеленной перекисью водорода шевелюрой на какой-нибудь подушечке в ажурной наволочке. В одной руке телефонная трубка, в другой — неизменный бокал шампанского. Дин был настоящим актером. Он играл всегда, даже когда оставался совершенно один, и Джинкс любила его за это, потому что сама была слишком далека от такого образа жизни.
— Мы волновались за тебя, не знали, что и подумать, — сразу же затрещал он. — Я говорю Анжелике: «Анжелика, милая моя, любимая, ты только представь себе, что будет, если, не дай Бог, мы ее потеряем?» Мы вообще не знали, что нам делать и как себя вести. Перед нами вставала проблема позвонить этому ужасному человеку, который считается твоим отцом, но это же невозможно! Мы боимся, поэтому продолжаем упорно работать и молить Бога о том, чтобы ты побыстрее выздоравливала. Ты знаешь, он потом все же позвонил сам и разговаривал с Анжеликой. Он такой грубый и резкий. Обозвал ее негритоской и ни за что не хотел говорить, где ты находишься. Просто сообщил, что ты еще не пришла в сознание и лежишь в больнице. А нам посоветовал заниматься теми делами, за которые нам платят деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61