Нередко я слышу интонацию этих людей в моем голосе и узнаю следы их жесто
в в движениях моих рук. Но во мне это никогда не складывается ни во что цел
ое. Любя их, я не могу любить себя, но любовь к ним примиряет меня с самим соб
ой, какой я есть, Ц временно, конечно. Кстати, по языку они неотличимы, но н
а каком бы языке они ни говорили, они никогда не говорят ни на каком жаргон
е. Общая культурная норма любого языка Ц безлична. Поэтому придерживающ
ийся ее может говорить на своем языке. Любой жаргон, пусть самый элитный, в
сегда вульгарен из-за своей коллективности.
«Попробуйте разыскать Елбановского», Ц сказал мой московский посетит
ель, заглянув в один из своих блокнотов. «Он Ц не осколок прошлого, а впол
не сохранившееся целое, если, конечно, это целое будет вам предоставлено
живым, в чем я нисколько не уверен. Справьтесь по клубам Ц в Сент Джеймсе,
прежде всего. Не уверен, что он фигурирует под своей фамилией. Начните с Пэ
лл Мэлл. Но уж если так случится, что повезет, то сошлитесь на племянника н
екого Захара Ивановича, то есть на меня».
Там я его и нашел. За предъявлением креденций и последующей аккредитацие
й в огромном баре его клуба последовало мое «ну теперь хоть немного о Мих
аиле Ивановиче».
«Я ни с кем о нем не говорил лет шестьдесят, Ц произнес Игорь Феоктистови
ч. Ц Мог бы, пожалуй, так и умереть, не поговорив Ц тоже беды бы не было. Но у
ж раз вы здесь, то почему бы и не ответить на вопросы незаинтересованного
человека?»
Я зажег ему сигарету и попытался его уверить, что, напротив, я очень даже з
аинтересован.
«Да нет, я не о том, Ц продолжал он, Ц вы же не хотите туда, назад, в Петрогр
ад и Москву конца 1917-го?» Ц «Нет, не могу, не хочу». «Звал ли его кто-нибудь Ми
шей, Ц спросил я, Ц ведь он был еще молод тогда, да и его друзья тоже?» Ц «Д
умаю, что никто. Во всяком случае, из людей мне известных. Да, вспомнил, Вади
м Ховят называл его на ты и Мишель, как и я. Но это не в счет. Я слышал, что они
были братья по Розенкрейцерской, а не Масонской ложе. Знакомые мне масон
ы, даже из одной с ним ложи, обращались к нему на Вы и Михаил Иванович». Ц «
Неужели уже в те ранние годы он хотел отделить себя от всех остальных?» «П
ожалуй. Но главное, я думаю... Ц Он посмотрел на часы. Ц Извините меня, я нем
ного устал и перейду на английский, Ц главным в нем было желание отделит
ься от самого себя позавчерашнего, вчерашнего, даже сегодняшнего час наз
ад. А быть на ты, это Ц закрепленная связь с человеком из твоего прошлого
и с тобой самим прошлым». «Но был ли он таким всегда? До тех восьми месяцев,
с марта по октябрь 1917-го?»
С Игорем Феоктистовичем не поспоришь Ц это я понял сразу. Как спорить о т
ом, чем он сам и был, о том времени? Отсюда абсолютность его ответов: его «по
жалуй» и «возможно» были намного безусловнее моих «конечно» и «разумее
тся». Теперь он растянулся на низкой кушетке со стаканом мартини.
«Да о чем вы, право же? Какие-то восемь месяцев, ну прибавьте еще год скитан
ий... А потом Ц в Лондон. Словно провалился назад из будущего... прямо оттуда
, где озверевшие толпы люмпенов, обезумевшие от страха обыватели, где цар
ят голод, стужа, сыпняк и ЧК Ц в отель на Гровенор Сквер. Место, крайне непо
хожее на его прежнее, да? Да только что считать прежним, а? Он ведь и раньше т
ам бывал, в Гровеноре, в том же отеле. Сперва ребенком, с матерью, потом в 1913-м.
Так почему бы, оказавшись там опять, в 1919-м, не считать это ну... очередным при
ездом в свое прошлое? Не исключаю, что и до войны он мог считать своим прош
лым Монако, Лондон, Лейпциг, а не только Петербург, Киев и Глухов. Не исключ
аю также, что он подозревал, что оно же может весьма скоро оказаться его бу
дущим. И когда оно стало, когда я разыскал его в отеле на Гровенор Сквер, в т
ом самом, где мы уже раз обедали в 1913-м, он бросился ко мне с протянутыми рука
ми, но отступил и, как бы загородившись от меня, едва слышно произнес по фр
анцузски: „Игорь, умоляю, ни слова, никогда. Я не могу вернуться в мир моей п
амяти”. Ни до, ни после он ничего подобного не говорил. Мы в тот вечер очень
долго сидели за обедом Ц наш негласный договор уже вступил в силу. Он гов
орил о необходимости полностью сосредоточиться на настоящем („Помни на
стоящее! Помни страдание этого мгновения. Его более чем довольно для нап
олнения твоей жизни сейчас, чтобы помнить еще и о прежнем!”).»
«Он вас учил?» Ц «Пожалуй, изредка. Наверное, он это делал, когда чувствов
ал опасность, что я нарушу наш уговор молчать о том. Сейчас мне кажется, чт
о опасность была с его стороны, а не с моей. Он, а не я, боялся прежнего страд
ания Ц его, как и денег, у него было намного больше, чем у меня. После обеда
мы просидели за коньяком до 4-х утра (ну, как Иван с Алешей, только беседа бы
ла много длинней). Тогда-то, совсем пьяный, я и придумал свою маленькую сис
тему. Берется твердый белый картон, из которого нарезаются маленькие, ра
змером с визитные, карточки. Их потребуется очень много, тысячи. Каждое ут
ро, отправляясь в библиотеку в Сити, ты набиваешь ими карманы. Потом, просм
атривая главные финансовые газеты и журналы мира, ты заносишь все данные
о каждом сырье и продукте (commodity) на отдельную карточку. Для этого я разработ
ал систему шифров с цифрами и буквами вверху каждой карточки, обозначающ
их вещь, показатель ее производства, количество готового продукта на сег
одняшний день, цену в данном месте, цену на мировом рынке, и так далее. Чере
з неделю ты раскладываешь все карточки на данный предмет на столе Ц и вс
я динамика у тебя перед глазами. То же самое за месяц, квартал и год. Очень п
росто. Денег у меня совсем не было. Мишель где-то достал великолепные карт
очки. Я работал по шестнадцать часов в сутки и через месяц мог предостави
ть любому торговому банку или маклерской конторе полный отчет о любом ин
тересующем их сырье или продукте за 2 Ц 3 часа, в то время как другие консул
ьтанты тратили на это недели, за которые ситуация с данным товаром могла
значительно измениться. Через четыре месяца я уже не мог справляться с с
ыпавшимися на меня заказами и нанял двух помощников и машинистку. А чере
з год у меня была своя консультативная фирма, просуществовавшая двадцат
ь девять лет. Потом я ее хорошо продал. За этот первый год Мишель, я думаю, до
стиг гораздо большего в своей сфере Ц он выполнял заказы разных банков
на изучение конъюнктуры источников дешевого сырья, главным образом, в Аф
рике и Южной Америке. Тут сказалась разница в образовании. Он все-таки око
нчил по экономической науке в Лейпциге, а я Николаевское Кавалерийское.
Кроме того, уже тогда он знал языков шесть-семь, а я едва три. Но все равно, э
то было славное начало. Когда наступил крах конца двадцатых, а потом стра
шный застой, мы оказались в числе тех немногих, кому не грозило разорение,
Ц мы торговали знанием, а не товарами или бумагами, а знание не обесцени
лось. Напротив, оно стало нужнее, чем когда либо».
«Простите мне мою дерзость, Ц сказал я, Ц вы и есть тот самый легендарны
й Золотой Игорь фондовой биржи двадцатых годов?» Ц «Да, но заметьте Ц са
м я никогда на бирже не играл. Считал это неприличным, как гинекологу заво
дить романы с пациентками». Ц «А был ли Михаил Иванович игроком?» Ц «До
1914-го Ц безусловно. Потом, по-моему, он никогда не играл. Ни в казино, ни на б
ирже, хотя поручиться не могу. Он испугался Облака Возмездия (The Cloud of Retribution)». Ц
«Что?!»
Лакей пришел звать к обеду. Игорь Феоктистович сказал, что уже десять лет,
как не ест после четырех, и я, не желая прерывать беседу, попросил принести
нам в бар блюдо с легкими закусками и заказал еще мартини для него и себе
водки. «Облако Возмездия Ц это не о грехе и добродетели. Это Ц об удоволь
ствии и страдании, о счастье Ц несчастье, о продлении извечного дуализм
а «да» и «нет» в бесконечности космического бытия через конечность инди
видуальных жизней. Как содеянное тобой добро не компенсирует содеянног
о тобой зла, но накопляется отдельно в космическом балансе, так и испытыв
аемое тобой наслаждение ждет себе темного противовеса. Их неравновесие
возрастает, грозя удачливому неудачей и неуязвленному уязвлением. Это н
акопление неравновесия и есть Облако Возмездия. Такова двойная бухгалт
ерия жизни личности. Но здесь следует быть осторожным». Ц «Но это же Ц м
анихеизм!» Ц не удержался я. «Да, Ц согласился он, Ц но что из того? Не мож
ет быть рыцаря в мире доброты и милосердия. Рыцарь всегда Ц остров добле
сти и самопожертвования в море скотства и себялюбия. Он страдает по обет
у. Его радость от выполненной клятвы не воздаяние, а существует особо. Пло
тское наслаждение от обладания женщиной само по себе не нарушает этого б
аланса. Но если рыцарь, обожая прекрасную даму, в то же время наслаждается
и прельстительной простолюдинкой, то это может нарушить баланс, и он в ст
рахе ожидает, как Облако Возмездия уронит на его голову свинцовые капли
своего дождя. О Мишеле можно было бы сказать, что его неизменная удачливо
сть в делах денежных не была компенсацией его чисто личных неприятносте
й, а подчинялась совсем другим правилам. Но его игра, также неизменно успе
шная, грозила нарушением баланса удачи неудачи».
Ц «Он это все сам вам говорил?» Ц «Да, и притом не раз». Ц «Но вы не были чл
еном его розенкрейцерской ложи?» Ц «О нет, это было полностью исключено
». Ц «Но почему же?» Ц «У меня не было той уверенности в собственном быти
и, которая, я думаю, требовалась от поступающих, и это вне зависимости от и
х удачливости, ума или склада характера». Ц «А была ли такая самодостато
чность личности у всех членов его ложи, у Вадима, например?» Ц «У Вадима
Ц да. У Жоржа Этлина, пожалуй, тоже. А вот про Бьюкенена сказать ничего не м
огу, никогда его не видел». Ц «Бьюкенен? Британский посол?» Ц «А чего ж зд
есь такого? О нем французский посол Нуланс говорил, что он единственный и
з друзей Мишеля Ц не масон. Так он и не был масоном, но стал членом той особ
ой и вовсе не масонской ложи, которую Мишель основал в Москве».
«Так что же, Ц захотел сыронизировать я, Ц он просто испугался за честь,
свою и своих друзей, и пытался сохранить ее в своей маленькой московской
ложе, как последние тамплиеры, хранившие сокровища своего ордена на мале
ньком средиземноморском островке?»
«Испугался? Скажите лучше Ц ужаснулся. Уже в начале десятых он стал виде
ть новых людей. Новое выражение лиц, новую усмешку, новое возбуждение, нов
ую серьезность. Бедный Достоевский, Ц восклицал он. Ц Свидригайлов, Сме
рдяков, Верховенский, да все они Ц сущие дети по сравнению с... Дягилевым, с
одним взглядом Дягилева». Дело было, конечно, не в Дягилеве. Просто Мишелю
был нужен образ Ц из своего мира. Он тогда ведал балетом. «Рыцарь, Ц гово
рил он друзьям и братьям по ложе, Ц это Ц невинный человек. Невинность
Ц его основа, поэтому он и есть рыцарь. А дальше, если он рыцарь без страха
и упрека, то он Ц лучший рыцарь, а если отступил или солгал, то Ц худший. Но
все в нем, и хорошее и плохое, возведено на невинности. Когда к невинности
прибавляются рыцарские клятвы и обеты, то человек становится рыцарем фо
рмально, хорошим или плохим. Но без изначальной невинности сердца он ник
огда им не станет». Я не знал его в Москве и не понимал, что там происходило.
Сейчас мне думается Ц или это вы наводите меня на эту мысль Ц что уже в 1912-
м Мишель точно знал, что все равно ничего не выйдет, и пусть хоть одиночки
выживут невинными».
«Но должен же он был видеть какую-то объективную связь событий, знаки и об
разы которых приводили его в отчаяние?» Ц «Мишель не видел этой связи, ко
гда в этих событиях жил. И жил в них, когда они еще не случились. И был в отча
янии от них, еще не случившихся. И видел в глазах знакомых и незнакомых ему
людей, будь то в театре или ресторане, в поезде из Москвы в Петербург или в
поезде из Лейпцига во Франкфурт, видел везде одно тупость. Тупость к отча
янию, которая у всех этих людей заменяла отчаяние и, возможно, спасала их о
т него. Потом тупость в их глазах сменилась страхом, ужасом, дикой злобой,
но никогда не переживали они сознательного страдания, которое одно толь
ко и могло бы возвратить их к памяти о самих себе и пробудить их от дурного
сна выдуманной ими же самими истории. Выдуманной примитивно и безвкусно
. И таковыми оказались даже самые талантливые из них, даже Александр Алек
сандрович, хотя Мишель любил его тогда, как никого другого».
«Прекрасно, Ц сказал я. Ц Разумеется, смешно обороняться от Стены Незна
ния. От стены не обороняются Ц ее пробивают». Ц «Ну, это можно вообразит
ь и повашему, Ц с некоторым сомнением произнес Елбановский, Ц да только
у стены-то этой, как и у всякой, две стороны. И не является ли тупость встре
чающего вас взгляда оборотной стороной недостаточной остроты вашего? Д
а и стену-то не пробивают, через нее проходят. Точнее, она оказывается за в
ашей спиной».
«Откуда мне его понять, Ц сказал я. Ц Одно страдание не дает ключа к пони
манию». Ц «Почему же не дает? Ц тихо возразил Елбановский. Ц Позвольте
мне добавить, я Ц человек не страдающий. Если не говорить о пустяках, почт
и не страдавший. Ну, в детстве, разве что, немного. Но я понимал Мишеля интим
но, по-семейному, как дорогого старшего брата да, пожалуй, и наставника. Вы
ему совсем чужой по эпохе, страсти, жизни. Но вы, если я верно вас вижу, Ц во
обще чужой, чужой чему угодно, каким, мне кажется, был и он. Вот вам и общая п
очва чуждость. Она-то вас на него и навела, да и на меня тоже».
Бар закрывался, и он предложил мне перекочевать в его номер в клубной гос
тинице. Чтобы закончить нескончаемый разговор. В огромной холодной викт
орианской комнате, необживаемой до скончания века, с неописуемо неудобн
ым для сидения (un-seat-on-able) диваном!
«А вы примиритесь, Ц ласково посоветовал Игорь Феоктистович, Ц мне вед
ь тоже нелегко было две трети жизни проходить через чужое время, mу dear boy.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26