Это имя было мне, конечно, слишком знакомо, чтобы я мог удержаться от вопро
са, а не сохранил ли он свою приверженность этой точке зрения до конца сво
ей жизни. Вадим Сергеевич сказал, что, безусловно, сохранил. Он рассказал,
как посетил Алексея Максимовича в 1934-м в его особняке на Малой Никитской и
между прочим спросил его об этом. Тот долго смеялся (было чему!) и сказал, чт
о хорошо ли, плохо ли, а все выходит, как по писаному. Михаил Иванович, однак
о, так никогда не считал Ц даже много позже, когда основания для этого сде
лались гораздо более вескими. Все свои дела Ц а их было несметно много Ц
он вел, как если бы был совершенно уверен, что решительно ничего хорошего
из этого не выйдет, но что все равно делать их следует Ц хотя бы потому, чт
о ничего иного по судьбе ему не остается Ц так же, как и знать. Он любил гов
орить, что русские имеют врожденную склонность к гностицизму без гнозис
а (Высшего знания) и используют любую возможность, только чтобы не знать б
олее даже, чем чтобы не делать.
Михаил Иванович никогда не скрывал своего пессимизма, но ему никто не ве
рил. Считали это светской позой, тогда весьма модной.
«Кстати, чтобы покончить с вашим вопросом о схеме жизни и о том, кто из нас
наблюдатель и кто действователь (я уже ввел Вадима Сергеевича в курс шле
пяновской гипотезы и моих попыток ее применения), то, конечно, я был пассив
ным свидетелем, а он Ц истинным исполнителем предрешенного. Я никогда п
о-настоящему не страдал, а он мучился всю жизнь, часто невыносимо. Только
действие, временами исступленное, могло Ц на время, конечно, Ц облегчит
ь его мучение. Само то, что я оставался сравнительно спокойным, когда все в
округ страдали, и страдали страшно, не могло Ц о, это так понятно Ц не воз
буждать подозрений в том, что я живу какой-то особой и скрытой жизнью. Жиз
нью Ц либо порочной и преступной, либо дьявольски холодной и преднамере
нно отрешенной от их бед».
«Но этим, Ц продолжал Вадим Сергеевич, Ц я нисколько не желаю сказать, ч
то он действовал только из необходимости. В конце концов из той же необхо
димости можно было бы и спиться. Мне кажется, что именно страдание побужд
ало его к определенного рода действию, внешнему и общественному. Я увере
н, что если бы тогда кто-либо из его друзей по Ритуалу спросил его, что он на
самом деле делает и зачем, он бы тому ответил с полной откровенностью и се
рьезностью. Но не думаю, чтобы его часто спрашивали об этом, Ц люди нелюб
опытны и живут в своих занятиях и чувствах. Но в то же время он был столь бо
гат, красив и благополучен, что вряд ли кому в голову могла вообще прийти т
акая мысль, Ц вот так, просто остановить его и спросить. О, он бы ответил, б
езусловно, ответил! Скрытность, всегда жившая в нем, тогда еще не была мани
ей. При этом он обладал еще и незаурядной способностью к созерцанию, стол
ь редкой в людях действия. Да что там говорить? Чем только судьба его не на
делила!»
Он говорил тихо и легко Ц все, что осталось от прежней легкости. Ноги в ог
ромных меховых унтах служили теперь только в пределах чистой квадратно
й комнаты с дощатыми, насквозь сырыми стенами Ц была весна Ц в мезонине
летней дачи между Литвиновым и Дурыкиным. Крошечная пристань на Клязьме
накануне весеннего паводка. Паводок сравняет проклятие с искуплением и
осуждение с наградой. Розочки грязноватобелой пены на бурлящей воде. Роз
очки Ц для меня? Сейчас для меня Ц предвечерняя прогулка и обратное, в по
чти пустой электричке, путешествие в сердце всей России. Еще сорок минут
Ц и я опять в третьей четверти века, хотя и несколько опрометчиво, но и не
без приятности начатого Михаилом Ивановичем и Вадимом Сергеевичем. Но р
озы?
Ассоциации памяти сыграли за меня: «Милый Вадим Сергеевич, а не могли бы в
ы объяснить, почему покойная Елена Константиновна называла Михаила Ива
новича рыцарем? Только ли из-за благородства его характера, или для этого
имелись и другие, ну, скажем, более формальные основания?» Ц «Ну конечно ж
е, конечно, Ц мягко и учтиво заговорил мой хозяин. Ц Формальные, или назы
вайте их как хотите. Рыцарство, как вы знаете, означает верность клятве, да
нной Богу, Даме, сюзерену или чему угодно, но не абстрактному идеалу, конеч
но. Верность клятве Ц Крест рыцаря. Оттого он и отмечен Крестом при посвя
щении, и Крест он носит на груди...» Ц «А роза?» Ц «Роза Ц это готовность п
освящаемого, невинность его стремления к Кресту и принятие им страдания
и радости его, освященной Крестом жизни». Ц «Но имела ли Елена Константи
новна в виду его посвящение, когда называла Михаила Ивановича рыцарем?»
Ц «Нет, конечно, хотя здесь могло иметь место и совпадение, а совпадение
Ц это тоже своего рода формальность. Так скажешь что-нибудь, вроде бы фиг
урально, а совпадает с конкретным событием. Назовешь кого-нибудь рыцаре
м, а он и есть рыцарь. Или еще один случай с Михаилом Ивановичем. Приносит е
му Поэт свою пьесу «Роза и Крест», а он и есть рыцарь Розы и Креста, и про нег
о и есть эта пьеса. А Поэт, может, до того его только раз в жизни и видел, тоже
Ц совпадение. А с вами разве не то же? Вы, когда меня искали, Никитича за мен
я приняли. Так он хоть и не я, а вместе со мной был в тот вечер приглашен Миха
илом Ивановичем в дом Алавердова. Третьим приглашенным был Жорж Этлин...»
«Расскажите же! Ц взмолился я. Ц Знаю, что награда пришла поздно и незас
луженно, но расскажите, Бога ради, что произошло в доме Алавердова Ц хоть
самое главное».
Вадим Сергеевич включил допотопную электроплитку Ц для тепла и чтобы с
делать нам чаю. Сигары, Ц начал он, разливая чай, Ц это легенда. Как часто
нам необходима легенда, чтобы сказать хоть что-то определенное о челове
ке, с которым близко знакомы, но которого совершенно не знаем. Так я, напри
мер, всегда курил сигары вперемежку с папиросами, а после Ц с сигаретами,
но сигары были моей легендой. Легендой Ивана было его неуемное женолюбие
, которое ему Ц я это точно знаю Ц было нисколько не свойственно, разве ч
то некоторая влюбчивость. Легендой Жоржа было, что он отчаянный игрок и р
егулярно ездит в Монако, где, насколько я знаю, он был и играл одинединстве
нный раз и где тогда же познакомился с Михаилом Ивановичем. Легендой пос
леднего было его легендарное богатство Ц редкий случай, когда легенда с
овпадала с действительностью. Пожалуй, единственное, что нас троих тогда
объединяло, было полное отсутствие у нас каких бы то ни было обязательст
в по отношению к какому-либо делу и к кому-либо персонально Ц в России и в
о всем белом свете. Это, однако, не означает, что мы были всегда беззаботны
и безоблачно веселы Ц о, нет! Все, что я хочу сказать, Ц и это очень важно д
ля того вечера, Ц что в мире тогда не было общества, учреждения или частн
ого лица, которые бы считали, что у нас есть перед ними какие-либо обязате
льства. Все остальное было сугубо личным делом каждого из нас в отдельно
сти, включая сюда и дружескую Ц хотя и не без некоторой отчужденности Ц
связь с Михаилом Ивановичем, бывшим нас старше и гораздо, я бы сказал, заду
мчивее. Но возвращаюсь к «символической стене не-свободы», с которой нач
ал. Михаил Иванович объяснил, что сейчас, пока мы еще не обременены обязат
ельствами, нам было бы легче эту стену преодолеть Ц даже бездумно, следу
я его наставлению, Ц и оказаться «по ту сторону». Оставшись же по эту, мы а
втоматически подпадаем под власть истории. Истории, которая не наша, даж
е если это история нашей собственной жизни.
Он говорил, что история готовит для себя два контингента. Первый состоит
из тех, кто думает, что скоро, совсем скоро будет ею управлять. Второй Ц эт
о те, кто предназначены заранее быть жертвами истории, Ц они вообще не ду
мают, или то, что они думают, настолько темно, что не может приниматься во в
нимание. Общее положение в Европе, и особенно в России, напоминает ситуац
ию в начале XIII в. во Франции, завершившуюся карательным походом Симона де М
онфора против графа Раймунда VI Тулузского. Эта война, хотя и крайне жесток
ая, была лишь «символической прелюдией» к тому, что произошло через сто л
ет во всей Европе. В XIII в. решалась «схватка сил духа», и экономические зако
номерности, которых Михаил Иванович никогда не отрицал, хотя и сохраняли
свою силу, но оказались как бы «временно подвешенными» (temporarily suspended). Ситуация
разрешилась в XIV в. тем, что дух христианского рыцарства покинул рыцарей к
ак социальную группу, ушел из истории, дав на два столетия вперед свободу
экономическому развитию, инквизиции и реформации. В начале же нашего XX в.
интервал между «символической подготовкой» к исторической ситуации и
разрешением этой ситуации оказался сжат до нескольких лет. Эту подготов
ку, настаивал Михаил Иванович, надо совершать как можно быстрее, пока ты е
ще не проснулся в одно распрекрасное утро министром внутренних или инос
транных дел (тогда начиналась министерская чехарда в Санкт-Петербурге)
или пока твой труп не обнаружили в городском морге. Необходимо скорее «у
ходить из истории» и совершить, вступив в Орден, «символическое возвраще
ние» к вне-историческому духу рыцарства. «Поскольку сейчас, как я понима
ю, у вас нет других обязательств, которым бы помешало выполнение тех, кото
рые вы готовы на себя принять?»
Жорж Этлин уже был несколько пьян. Развалившись на низком диване и вытян
ув ноги, он вытащил из кармана фрачных брюк смятую темно-красную розу и, п
омахав ею, томно проговорил: «Эту розу я сегодня украл у моей неверной нев
есты Эльфриды и, пока ехал сюда на извозчике, поклялся ей Ц розе, а не Эльф
риде Ц в вечной верности. Я согласен принять на себя обязательства, нала
гаемые Орденом Михаила Ивановича, только если они не придут в столкновен
ие с этой уже принятой клятвой». Михаил Иванович, словно не заметив фриво
льности этих слов, сказал серьезно: «Никакого столкновения здесь быть не
может, Иегуди Самсонович (Жорж был внебрачным сыном херсонского негоциа
нта Самсона Рувимовича Ингера, которого хорошо знал дед Михаила Иванови
ча). Раз вы уже принесли клятву Розе, то теперь время клятве Кресту Ц имен
но в такой последовательности.
«Смотрите, мой милый гость, Ц вернулся Вадим Сергеевич к тому, с чего нач
ал, Ц а не было ли и в этом точного совпадения?» Ц «Дальше, дальше!» Ц умо
лял я. «Ну что ж, дальше так дальше».
После кофе и коньяка неожиданно появился Андрей Стокалов, кузен Ивана, п
озванный, как оказалось, чтоб помогать при совершении Ритуала. Пришел ещ
е один человек, нам совершенно неизвестный и который не был нам представ
лен по имени. Он руководил совершением Ритуала Посвящения. О самом Ритуа
ле я, разумеется, вам рассказать не могу. Все кончилось далеко за полночь.
Непоименованный нас поздравил. Алавердовский лакей внес ведерки с шамп
анским и удалился. Стокалов раскупорил бутылки, а Михаил Иванович обноси
л нас «Луи Редерером». Все было легко и не очень торжественно.
Вдруг Непоименованный резко обернулся к Ивану, стоявшему с бокалом в рук
е спиной к зеркальным дверям гостиной, и приказал высоким звонким голосо
м: «Возьми шпагу, она висит на ручке двери позади тебя. Но не оборачивайся!
» Иван поставил бокал на паркет и достал изза спины короткую блестящую ш
пагу с черной рукоятью и позолоченным эфесом. «Теперь возьми ее в обе рук
и и метни прямо в его сердце, Ц и он указал на меня Ц Ведь в юности ты вели
колепно метал в цель кинжалы, schnell!» Иван сделал два шага вперед Ц я сидел с
Жоржем на диване прямо напротив, Ц положил клинок на ребро левой ладони,
у основания перпендикулярно отогнутого большого пальца, плавно отвел н
азад правую руку и с феноменальной резкостью профессионала послал шпаг
у мне в сердце. Удар был очень сильный. Острие пробило стенку плоского сер
ебряного портсигара в левом внутреннем кармане фрака, прошло через Гава
ну, но, видимо, потеряв скорость, оказалось не в силах проколоть заднюю сте
нку Ц ту, что к сердцу. Шпага упала мне на колени. Я вытирал со лба холодный
пот, а Жорж кричал: «Теперь в меня, в меня, я тоже хочу!» Иван поднял с полу бо
кал, осушил его, и подбежавший с бутылкой Михаил Иванович вновь его напол
нил.
Непоименованный вынул у меня из кармана портсигар, тщательно его осмотр
ел, бросил едва слышно: «Серебро серебром не берется». И, взглянув на никак
не унимавшегося Жоржа, сказал с необычайной мрачностью. Ц «Tiens, ты не знае
шь, что говоришь. Вадима не берут холодный металл и холодная вода Ц тольк
о огонь. Да и огонь он, я полагаю, загасит своей воздушностью. Твой главный
враг Ц металл. А другой Ц опрометчивость с дамами». Потом он что-то сказ
ал Михаилу Ивановичу по-немецки, и тот, подойдя к нам, велел Жоржу не ехать
к себе и остаться у него до следующего дня.
Странно, но затем, так часов до пяти, Михаил Иванович говорил об экономиче
ской истории, упомянув в этой связи своего лейпцигского учителя Карла Бю
хера и еще какого-то Лорана Моля, если я правильно запомнил. Когда я спрос
ил его про Маркса, то он сказал, что его теория основана на фактах европейс
кой экономической жизни середины XIX в. и может применяться только пока эти
факты остаются. Но экономическая ситуация изменяется гораздо быстрее, ч
ем это предполагал Маркс, и далеко не всегда в сторону, им указанную. Вообщ
е же он, по словам Михаила Ивановича, был мыслитель очень консервативный
и упорно не желавший понять то, что Моль называл «внутренней экономическ
ой динамикой», а Бюхер «флюктуациями экономического развития». Последн
ие он связывал с периодическими подъемами и спадами духовной энергии на
селения, а также вспышками массовой клаустрофобии, превращавшими тяжел
ых на подъем бюргеров, неповоротливых крестьян и робких ткачей в конквис
тадоров, ландскнехтов и просто бродяг. Что же касается России, то хотя вне
шне здесь все, кажется, обстоит благополучно и развитие идет очень ускор
енным темпом, но за одно столетие, на которое она «опоздала», в стране нако
пилось столько негативной энергии, что даже быстро растущая промышленн
ость едва ли успеет ее «канализировать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26