Сейч
ас главное Ц не перепутать себя с ним в отношении одного обстоятельства
.
Он Ц не сдавался. Не потому (как я и вы), что случая не было, а потому, что этог
о не было в нем. Преждевременная сдача была чертой моего поколения (оно же
Ц поколение Ивана, младшего сына Михаила Ивановича). Сдавались сразу. Сд
авались до предложения почетной сдачи с оставлением личного оружия и с с
охранением права ношения мундира и знаков отличия. Сами срезали пуговиц
ы, снимали пояса и выдергивали шнурки из ботинок. Не все, конечно, но очень
многие. Особенно в молодости. Некоторые такими и рождались, между двадца
тым и сорок вторым Ц таков был подлинный срок их появления, Ц уже сдавши
мися.
Немногие несдавшиеся несли это, свою не-сдачу, как скрытое значение, позд
нее ими самими же открытое как назначение. То есть как существующее уже д
ля (ради!) других С ним они вошли в шестидесятые годы бескрылыми победител
ями, не боясь дурных предзнаменований, которые исходили из них же самих и
потому не прочитывались, оставаясь в помарках, оговорках и недоговорках
. Ведь делото в том, что сама идея сдачи жила в нас (как в наших отцах Ц пред
ательства) одновременно как позор и... опека, даже защита. А значит, было одн
овременно стыдно и успокоительно.

Глава 14
Потеря походки

После нее он уже никогда боль
ше не выходил из своей квартиры в казармах своим прежним шагом.
М. Пруст

Человек, который приходит к любовнице таким же, каким он покинул свой дом,
отправляясь к ней, Ц не любовник. Путь, сколь бы он ни был короток или безд
умен Ц если, конечно, они не живут вместе или она не приходит к нему, что со
вершенно другое дело и не имеет никакого отношения к Михаилу Ивановичу,
Ц есть путь думанья (чувства, воображения, все равно). На этом пути челове
к сокращается (думанье Ц центростремительно) и приходит к ней сжавшимся
, втянутым в себя. Отсюда Ц бурные любовные ссоры, столь частые либо в пре
ддверии часа страсти, либо немедленно следующие за ним: он слишком быстр
о разжался (страсть Ц центробежна), спеша вернуться к себе, еще не отправи
вшемуся на свидание, не дав ей времени привыкнуть к перемене.
Элизабет Сазерленд вышла замуж, когда ей было двадцать два года. До этого
у нее был один любовник, капитан Ричард Эрмин, демобилизовавшийся в нояб
ре 1917го из-за ранения в шею и собиравшийся «послать все это в...», изучать мед
ицину в Эдинбурге или Сент-Андрюсе и лечить негров или кого там еще (он то
чно не знал) в Мозамбике или на Мадагаскаре. Их связь значительно облегча
лась технически тем, что в доме из-за войны почти не было слуг; дворецкий Э
дварде, кухарка и две приходящие служанки едва ли были помехой ночным пр
оникновениям невысокого, крепкого и очень смуглого джентльмена в белом
гипсовом ошейнике, так же как и его довольно поздним, зачастую по-полуден
ным, исчезновениям из божественного гровенорского дома (братья Адам, кон
ечно) родителей Элизабет (мать смотрела за старым па в Хэмпшире). О этот до
м! Как кусок кремового торта, вырезанный из гофмановской сказки, он стоит
передо мной сейчас с вывеской PRC Chemical United!
Неутолимая чувственность Ричарда была для Элизабет плохой подготовкой
к браку с Джеймсом, герцогом Сазерлендским, и к наступающей эре кондомов,
жиголо, рабочих беспорядков и чарлстона. В своих склонностях и предпочте
ниях Джеймс был гораздо дальше от супружеской спальни, чем Мозамбик и Ма
дагаскар Ричарда (а позднее и Михаила Ивановича) от лондонской резиденци
и или шотландского замка Сазерлендов, где «разнокалиберная» чета (как их
прозвал Ричард) обычно проводила летние месяцы. Ричард, на правах старог
о друга семьи Ц к этому времени он уже отказался от мечты о медицинском м
иссионерстве и «пробовал» себя в банковском деле, ввел своего нового зна
комого в дом к Сазерлендам.
Нельзя до бесконечности метаться по северозападному Кенсингтону: геог
рафическая ясность здесь совершенно необходима. Она вводит во временны
е рамки эфемерного рассудка твою одержимость не-твоими делами и домами.
О, мне не повторить путей и дорог того, кто никогда, без крайней нужды, не пр
ошел бы пешком и четверти мили! Говорят, но этого не проверишь Ц даже Елба
новский точно не знает, Ц что в 1918-м он пешком прошел сотни, если не тысячи,
километров, пробираясь из Архангельска в Омск. Еще одна легенда? К черту А
рхангельск и Омск! Я прохожу не-его шагом по Ленсдаун-Род, не позволяя себ
е усомниться в моей гипотезе, что Элизабет Сазерленд жила именно там, в то
м самом четырехэтажном сливочно-белом особняке, через два дома от «Дома
молодых художников», где, согласно мемориальной табличке, обитал легенд
арный Чарлз Риккеттс. Все эти улицы и дома Ц пример кузминского кларизм
а. Кларизм Ц это восторжествование внутренней разделенности объекта н
ад неопределенностью твоего видения этого объекта С точки зрения клари
зма, «смешанные чувства» Ц это выражение, которые ты имеешь право употр
еблять, только если сам точно знаешь, что с чем смешано. Так же как и «черно-
белый дом с дверью неопределенного цвета», где важно, что цвет двери Ц оп
ределенно неопределенен в сочетании с кремовыми простениями и черными
квадратами фасада (это Ленсдаун-Род).
Нет, роман Ц как жанр, а не отвлекающее занятие не должен страдать от беск
онечных отступлений... Человек, никогда не мерзнувший в Сибири и простужа
ющийся от сквозняка в Петербурге, в любую погоду прошагивал из конца в ко
нец Ленсдаун-Род, совершая путь во времени, от Пьеретты к Элизабет. Перейт
и от одной любви к другой можно только связав их топографически Ц думал
я, шагая за его длинной тенью. Интервал в семьдесят лет ничего не значит Ц
у любви нет истории. Только место. В конце концов, кларизм здесь Ц реакци
я на многозначительность, которой нет места в романе.
От лет тяжелой страсти к Пьеретте Ц к неделям больной ревности к Элизаб
ет. Согласно Ричарду, ее «максимум» с очередным любовником Ц пять недел
ь (потом тебя отставят). Шла одиннадцатая неделя, муж грозился его застрел
ить, роман переместился из Пертшира в Вестминстер. После нее он всегда ра
ботал с утра, не ложась спать. Хорошо, если удавалось прикорнуть на полчас
а после ланча. В четыре он пил кофе с Елбановским. Тот обычно, после кратко
го приветствия, легким движением искусного картежника веером выбрасыв
ал на стол пять-шесть карточек. Сегодня Михаил Иванович прочел на одной и
з них: «Вчера был убит Вальтер Ратенау». Ц «Важно проследить реакцию бир
жи», Ц сказал Елбановский. «Гораздо важнее, как мы реагируем, а не биржа, у
смехнулся Михаил Иванович. Ц До биржевиков ведь не дошло, что, убив Ратен
ау, немцы убили не еврея-либерала, а еврея-германофила, который во время в
ойны помог им создать лучшую в мире военную промышленность. Непонимание
Ц факт сознания, а не экономики. Этого Ратенау понять не мог, как и Валлен
берги, тоже евреи-германофилы». Ц «Неужто это так важно?» Ц «Важнее все
го. Евреи-капиталисты с верой в Германию создали финансы и промышленнос
ть для немцев. Евреикоммунисты с верой в Советы сделают то же для русских.
Убив Ратенау, немцы начали убивать веру евреев в Германию. Кончат они тем,
что вместе с верой убьют и самих евреев. Всех. Советы Ц тоже, я думаю, пойду
т в этом за немцами, если успеют». Ц «Неужели все это так... автоматично?»
Ц «Абсолютно и безусловно так, коль скоро ты уже оказался вставленным в
этот механизм любви, подозрения и ненависти. В особенности, если ты Ц во м
ножественном числе, группа, род, нация». Ц «Ну-сс, улыбнулся Елбановский,
вставая и собирая со стола карточки, Ц так продавать или покупать?»
Михаил Иванович допил согретый в руке коньяк. «Еще года два-три Ц продав
ать и покупать. Потом Ц все продать, все. Иметь дело только с чужими деньг
ами, банками и компаниями (и женами Ц добавил про себя Елбановский, хотя э
то относилось к настоящему). Ничего своего, кроме наличных. Да и те лучше т
ратить как можно скорее, пока Европа и Америка будут соревноваться, кто и
з них себя полней разорит и обезоружит к началу будущей войны с Германие
й. Ну, желаю приятного вечера. Сегодня я Ц на Боровском».
Сегодня после концерта (или это было уже завтра) он был «на Элизабет». Длин
ными ногтями она проводила полоски от его затылка к плечам, в обе стороны,
раз, два... «Ты считаешь?» Ц «Это Ц число недель сверх положенных пяти?» Ц
«Ричард Ц свинья и трепло. Встань с меня и зажги мне сигарету». Потом, быс
тро и мелко затягиваясь: «В среду в девять Ричард за тобой заедет. По дорог
е в замок будете останавливаться только для заправки. Нигде не ночевать.
Ночи с тобой для меня слишком драгоценны. Когда приедете, тогда приедете.
В моей спальне тебя будет ждать холодный ужин. Ричард переночует в спаль
не моего кузена, где и ему будет оставлен ужин. Он уже давно получил свое н
аперед. Не забудь взять плед, который я тебе подарила, и укутай в него ноги.
В дороге не разрешай Ричарду пить. Иди, я устала».
Он взял такси у Холланд-Парка. После ночи на Боровском и Элизабет, шопенов
ские прелюды мотыльками порхали в пустой от счастья голове. На губах Ц в
кус ее сигарет. Когда он с ней, она не разрешает ему курить свои, слишком кр
епкие. О сигарах не может быть и речи, так же как о кондомах и случайно выры
вавшихся у него французских выражениях (русские Ц пожалуйста!). В ней не б
ыло ни автоматизма, ни противостоящей автоматизму переменчивости. Одна
власть. Страсть? Ц О ней знала только она сама. Что-что, а страсть, даже есл
и она у нее и была, никогда не смогла бы стать ничьим оружием, даже ее собст
венным. Знание? Она знала все, что хотела, но это ровно ничего не значило в н
ей или для нее.
Но, Боже, как знать, но самому этого не делать? [Знание существует только дл
я частичной продажи, как любил повторять Елбановский.] Только в любви зна
ть и делать Ц одно и то же. Поэтому там нет места свободе, всегда предпола
гающей их разделение. Сейчас банки и компании разоряются не от неоправда
нного риска, а от страха и незнания. Люди Ц тоже. Точнее Ц от страха знани
я. Когда едешь в машине, отчаяние стихает.
Они проехали Карлайль, и Ричард ему сказал, что Джеймс, не шутя, намерен ег
о убить. «И не надейся, что он это сделает в ее спальне. Он подождет, пока утр
ом ты спустишься за ней в сад, замахнется на нее хлыстом, а когда ты рванеш
ься, чтобы заслонить собой даму сердца, выпалит тебе между глаз из двухст
волки так, чтобы всю ее залить твоими мозгами». Ц «Эка жалость, что ты не и
збрал карьеру судебного медика, Ц засмеялся Михаил Иванович. Ц Яркост
ь и точность воображения Ц как у Дягилева». «Шотландские родичи Джеймса
очень на это рассчитывают, Ц продолжал Ричард. Ц Судья безусловно объя
вит его недееспособным, и он вместе с гигантским состоянием перейдет под
их опеку». Ц «А жена куда перейдет?» Ц «К молодому Чарлзу Линдбергу, я по
лагаю. У нее слабость к авиаторам». Ц «Как противно! Он Ц антисемит и гер
манофил». Ц «Не все ли тебе будет равно, когда тебя соберут по кусочкам и
зароют где-нибудь на границе Пертшира и Дамфриза?» Ц «Меня должны похор
онить в Монако, Ц сказал Михаил Иванович, Ц Кстати, очень тебе рекоменд
ую купить фирму Робинсон и Альтаузен. И как можно скорее, если достанешь д
енег. Через три месяца, самое большее, они разорятся в пух и тебе станет до
роже выкупать ее у ликвидаторов».
Как выкупить себя у прошлого? Его кровь, смешавшаяся с капельками росы и п
ота на лице Элизабет, после утренней страсти (смягченная версия сцены, на
рисованной Ричардом), Ц образ, способный развлечь на пять минут. Но где т
е мгновенья просветления, на которые прошлое выпустит его из своих когте
й. Где тот детский сон освобождения, от выхода из Петропавловской до Торн
ио? Только осатанелая ебля с Элизабет и реальная близость физической сме
рти давали временное облегчение.
Машина резко свернула на северо-восток. Три недели, как он вернулся из Фра
нции, где женился гражданским браком на Пьеретте (и через пять дней разве
лся), чтобы дать детям свое имя. (В 1989-м Иван сказал, что он это сделал потому, ч
то тогда не мог давать своим незаконным детям приличного, с его точки зре
ния, содержания.) Он тогда пребывал в истерике самообвинения («Что за бесп
омощный акт моральной компенсации!» Ц прокомментировал Елбановский п
осле его возвращения). Езды оставалось часа четыре. Она будет лежать, накр
ывшись с головой, и только выпростает руку, чтобы принять от него бокал с ш
ампанским. Потом, не ожидая, пока он кончит есть, бросит бокал на ковер и сд
елает привычный повелительный жест («Сейчас, сюда»): тридцать секунд, что
бы раздеться («размотаться», unwrap yourself Ц ее выражение) и впрыгнуть в постель. Г
оворить и смотреть на него она станет только минут через двадцать («посл
е первого глотка» Ц опять ее выражение).
Элизабет ждала у ворот парка Ц оттуда еще добрых пять минут езды до замк
а, Ц закутанная в мужской непромокаемый плащ и в веллингтонах (не прощат
ься ли будем?). Поцеловав его в лоб и чмокнув в щеку Ричарда, уселась на задн
ее сидение и велела ехать к входу для слуг (сегодня у Джеймса гости). У него
занемела спина. Он расшагивал по огромной спальне, согревая в руке фужер
с Энесси (от шампанского отказался), и рассказывал о своей долгой дороге. В
камине затрещало и рассыпалось красное полено. От ужина он тоже отказал
ся. Она, расстегивая на нем рубашку «Я забыла спросить, как было на Браилов
ском?» Ц «Это был Боровский». Ц «Наверное, в них есть что-то общее, если я
всегда их путаю» Ц «А что же, все-таки?» Она, стягивая чулки: «Гений выраже
ния себя в Шопене и Ц забвения себя в нем. Я тоже забываю себя, когда их слу
шаю. Но мне кажется иногда, что музыка Ц не вся в этом». «Любовь тоже», Ц п
одумал Михаил Иванович, поймав себя на том, что он произносит про себя это
слово впервые в жизни в отношении конкретной женщины, а не вообще, конечн
о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26