«У Вадима все
было неизвестно откуда». Ц «И сигары тоже?» Ц поспешил вставить я. «И си
гары Ц тоже. И жизнь Ц тоже! Как он выжил Ц я вас спрашиваю? Не работая Ц
при карточной-то системе и непрерывном надзоре милиции и ГБ? Ничего не за
рабатывая? А так: то неделями дома сидит, читает или с отцом в покер, то вдру
г исчезает на неделю, а то и месяц. Является всегда чистенький, выглаженны
й, в свежем белье, туфли начищенные, опрысканный одеколоном, и опять Ц это
т гнусный сигарный запах! Что делал? Как жил? Ясно, предавал. Жил Ц предава
л. А вы говорите!»
Несмотря на восклицательные знаки Алеши, я чувствовал, что негодование е
го выдыхается, что он устал несколько и что, пожалуй, настало время для лоб
овой атаки. «Помогите мне его найти», Ц твердо сказал я. «А зачем он вам?»
Ц «А так, интересуюсь жизнями неправдоподобно живших людей. Кроме того,
мне бы очень хотелось расспросить его о некоем Михаиле Ивановиче, о кото
ром, думаю, вы никогда ни от кого не слышали».
Смеркалось. Алеша отошел от окна и очень тихо сказал: «Ей Богу, он уж давно
должен был бы умереть. Он уже давно предал всех, кого можно было предать, и
нечего ему больше здесь делать. И вообще теперь в ходу другие методы, Ц и
вдруг совсем для меня неожиданно и как бы уступая: «Я вижу, что вас нисколь
ко не убедил. Я знаю, что ругань Ц не доказательство. Но вы не пережили то, ч
то я пережил в моем детстве, и оттого не можете понять, каким издевательст
вом над нами было само его присутствие здесь во время войны и после. Даже ш
околад и сгущенное молоко, которые он нам приносил, были издевательством
, особенно в отношении отца. Отец, конечно, никогда себе не позволял ни мал
ейшего намека на это в его присутствии. Но он был деликатнейшим человеко
м. Ну хватит. Меня и так страшно выбили из колеи эти воспоминания и ваш при
ход. Но из чистой любезности и в порядке особой услуги приятелю моего кол
леги Андрея я сообщу вам одну вещь только, и поступайте с ней как хотите, н
икогда, разумеется, на меня не ссылаясь и не требуя никаких дальнейших ра
зъяснений. Итак, если этот подонок еще жив, то живет он где-то в северо-запа
дном Подмосковье и под чужим именем, отчеством и фамилией. В отношении по
следнего я совершенно уверен. Почему? Ц не хочу объяснять. Буду рад вас в
идеть в другое время и по иному поводу».
Возвращаясь по темным аллеям Сокольнического парка, я сожалел о почти по
терянном вечере. Визит к мрачному Алеше только подтвердил концепцию Шле
пянова, что искать надо не самого Вадима Сергеевича, а того, кто мог бы им о
казаться.



Глава 4
В простых местах

Истерика еще не раз спасет от
смерти.
Е.Рейн

Простыми не рождаются. Чтобы быть простым, надо сначала родиться в прост
ом месте. В России нет простых мест. Или ты родился в месте, которое не в сче
т, в никаком месте, или Ц если что-то уже заставило тебя начать думать о пе
ределке, в которую ты попал, Ц все становится настолько сложным, что с ни
м ты не распутаешься и при самом простом, до искусственности, подходе к ве
щам, о которых говоришь и пишешь. Еще и потому, что говорить и писать ты буд
ешь о тех, кто уже родился в сложном месте и, позволю себе добавить, самым с
ложным образом. Забыв в очередной (и последний) раз о Вадиме Сергеевиче, Ми
хаиле Ивановиче и прочих так или иначе с ними связанных лицах, я настольк
о увяз в обстоятельствах своей собственной жизни, что, не находя никаког
о иного из них выхода, предавался одиноким и порою весьма долгим прогулк
ам по зимней вечерней Москве.
В одну из таких вот экскурсий я прошел от Филевского парка до Зачатьевск
их и очутился перед тем самым неповторимым и единственным в своем роде о
собняком, получившим по своему, видимо, последнему, владельцу имя «магон
овский». Заросший сад, простирающийся круто вниз к Москве-реке чуть ли не
на две трети переулка, великолепная чугунная ограда, два огромных дуба, б
ожественные легкие ступени, сбегающие от колоннады перед парадной гост
иной к небольшому овальному пруду, Ц таково было это чудо позднего ампи
ра, превращенное в конце двадцатых в санаторий для туберкулезных детей и
оставшееся хоть и запущенным, но почти сохранившим свой прежний облик д
о конца шестидесятых.
Калитка чугунная, с Амуром и Психеей, была приотворена. Я проскользнул на
боковую террасу, тихо сбежал Ц как десятки раз до того Ц к замерзшему пр
уду с расплывающимся желтым пятном луны и уже подымался по ступенькам, к
огда увидел перед собой старую женщину, стоявшую в дверях террасы. Без шл
япы, совершенно седая, в меховой шубке космической изношенности, наброше
нной на белый халат, она смотрела на меня строго, но без недружелюбия или о
суждения. Так смотрят владеющие по праву, но давно потерявшие все, кроме п
рава, на тех, кто никогда ничем не владел и не знает о праве, Ц смотрят со с
покойным, незаинтересованным неодобрением.
«Посетительский час кончается в восемь, и дети давно спят. Вам придется у
йти». Ц «Я, как видите, и так собирался это сделать. Но, простите меня, Бога
ради, сколько раз Ц еще со времен раннего детства, Ц проходя мимо, я не мо
г отказать себе в удовольствии тайком пробежать в сад. И не странно ли, что
меня «накрыли»-таки наконец и впервые в жизни!» Ц «А вы живете здесь неп
одалеку?» Ц «Давно уже не живу, но жил когда-то в пяти минутах, через два пр
оходных двора, ныне, увы, закрытых». Ц «А где именно?» Ц «Соймоновский, 5/2, к
вартира 37. Прямо перед тем огромным, разрушенным бомбой домом». Старая дам
а легко прикоснулась к рукаву моего пальто и спросила: «Вы сын Шуры?» Ц «О
, Боже! не удержавшись вскричал я. Ц «Я Ц племянник Шуры. У нее никогда не
было детей». Ц «Тогда вы Ц сын Саррочки, да?»
Не дожидаясь, пока пройдет мое изумление, она протянула мне очень малень
кую руку с красными короткими пальцами и приветливо сказала: «Я Мария Ни
колаевна Шаврова. Я не видела ваших теток с тех пор, как Сарра переехала сю
да с Малой Никитской. Ее я видела в последний раз ровно тридцать пять лет н
азад уже на Соймоновском. Вам тогда, наверное, года два было, не больше. Пош
ли в мой закуток чай пить. Я сегодня ночью дежурю». Она положила мне руку н
а плечо и улыбнулась, обнажив большие крепкие зубы. «Сейчас Иван Семенов
ич Никитич придет, мой старинный друг. Чаю крепкого заварит. У него свой ос
обый. А я из дому пирожков принесла. Вместе и попируем. Тогда все и расскаж
ете».
Я не хотел ничего рассказывать. Иван Семенович, коротко стриженный, с кор
откой же бородой полукругом под чисто выбритым подбородком, поцеловал р
учку Марии Николаевне, слегка поклонился мне и, подавая руку, сказал: «Оче
нь приятно. На самом деле, очень приятно. Мы с Машей так и коротаем вечера, д
а теперь, можно сказать, и года, никого, кроме друг друга, почти не видя. Впро
чем, не в этом причина грусти, даже если грусть и осталась какаянибудь». Го
воря, он едва заметно жестикулировал в такт словам. Мне отчего-то стало не
обыкновенно легко. Первый стакан чая оказался таким крепким, что у меня з
акружилась голова, как от счастья, и я невольно закрыл глаза. «Чересчур кр
епко, да?» Не дожидаясь ответа, Иван Семенович налил мне второй стакан, пол
ожив в него четыре куска сахара, и придвинул тарелку с пирожками. «Вы ведь
много сахару кладете, да? Я умею заранее угадывать, кто много кладет, кто м
ало, а кто пьет пустой».
Ц «Наш неожиданный гость занимается философией, Ц сказала Мария Нико
лаевна, он мне вот только что об этом рассказал. А Сарра и Моисей уже много
лет как в отставке и живут под Москвой на даче».
Ц «Философией? Ц Иван Семенович зажег сигарету и стал курить, почти не
затягиваясь и плавно выпуская дым. Ц Я не спрашиваю Ц какой. Но где та ре
зкость, та окончательность, без которой нет ни философии, ни философа? Обр
ели ли вы ту точность и непререкаемость отношения к самому себе, без кото
рых не может быть действительного отношения к другим Ц и это вне зависи
мости от того, любите ли вы их или презираете. Я столь откровенен с вами из-
за полной непреднамеренности нашей встречи, что, однако, нисколько не ис
ключает ее предопределенности. Впрочем, это так, соображения задним числ
ом. Я слишком поздно перестал быть человеком действия, чтобы успеть нача
ть философствовать или даже говорить с философом».
«Да нет же! Ц поспешил включиться я, чтобы как-то заполнить время для быс
трейшего принятия решения, ибо слова его о „человеке действия” и особенн
о манера курить сигареты как сигары уже не оставляли никаких сомнений в
том, что он и есть Вадим Сергеевич. Ц Да нет же, какой я философ? Только так,
одно название. Жизнь еще мотает меня из стороны в сторону. Хотя, конечно, л
естно называть себя философом Ц или когда другие тебя так называют. В ос
обенности, когда знаешь, что и профессии-то такой, собственно, нет». Ну еще
чуть-чуть, и все станет на свое место. Ведь он просто не может быть никем ин
ым! Пробный шар, посылаемый неопытной рукой бильярдиста-самозванца: «Бы
вают времена, когда чтобы стать предателем, не надо и предавать». И его неп
ринужденная реплика: «Время здесь ни при чем. Просто люди в кого-то верят,
не замечая этого. Замечают, только когда верить перестают. Тогда они назы
вают его предателем». Ц «Ну да, Ц уже успокоившись, согласился я, Ц униж
енные и оскорбленные всех стран и времен скорее простят их унижавших и о
скорблявших, чем тех, ну, кто не унижался и не оскорблялся».
Иван Семенович достал из кармана висевшего на спинке стула пальто плоск
ую серебряную фляжку и разлил водку в маленькие граненые стопки (»вот и п
ирожки пойдут»): «Я приглашаю вас выпить в память моего вот уже как десять
лет покойного друга». Я послал второй шар, уже не пробный: «Когда умирает н
аблюдатель, то и действователь перестает действовать, не так ли?» Он нали
л по второй. «Я давно отвык удивляться Ц не на чем было упражнять эту спос
обность. Сейчас, признаюсь, я несколько удивлен. Я не могу не согласиться с
вами в том, что наблюдатель и действователь Ц всегда в паре. Один без дру
гого не живет. Во всяком случае, не живет прежним образом. Съешьте пирожок
, сделайте милость». Я поднял стопку: «Ну да, вместе с действованием ушли и
сигары, не правда ли? Медленно раскуриваемые, благородные в своей тугой и
упругой стати, лелеемые в мягких неторопливых пальцах. Не то что невроти
чески сглатываемые одна за другой сигареты. Нет, истинный действователь
не курит сигарет. Пью в память наблюдателя и льщу себя надеждой, что это то
т не названный вами друг!»
Я закурил. Иван Семенович налил снова и сказал: «Все же я настаиваю на полн
ой непреднамеренности Ц несмотря ни на что». Ц «На непреднамеренности
чего? Нашей встречи?» Ц «Всего, включая и нашу встречу». Мы съели пирожки
и выпили еще по стопке. «Твоя фляжка прямо корнюкупея какая-то», Ц сказа
ла Мария Николаевна (она не пила). «Вы, мне кажется, скоро уедете отсюда нав
сегда, Ц продолжал Иван Семенович. Ц Вы, человек, крадущийся по аллеям м
агоновского сада, где вы не оставили ни владенья своего, ни любовницы, ни с
частья, ни даже несчастья Ц ничего! Уедете себе на остров какой-нибудь. В
Англию, скорее всего». Ц «Но почему же в Англию? внутренне соглашаясь, но
все же желая возражать, спросил я. Ц Ведь я еврей. И если уж так случится, м
огу податься в Иерусалим». Ц «Этому так легко не случиться, я думаю. Это к
ак с магоновским садом: вам навряд ли удастся найти то, что не вы сами поте
ряли. Ваши батюшка и матушка отменно за вас постарались: они потеряли, пус
ть сами и находят. Ими забытое еврейство само к вам не вернется, правда, Ма
шенька?»
Это был явно ход в сторону, но я не уступал: «Я люблю Англию Ц на расстояни
и, разумеется, Ц но ведь на Михаила Ивановича я уже все равно опоздал». Он,
однако, словно не замечая моего tour de force: «Так что все равно уедете. Здесь вам н
е отойти в сторону Ц как-никак, а свое». Ц «А как же Михаил Иванович?» Ц «
А он и уехал. Тут ему стало вовсе невозможно...» Ц «Так что же он, стало быть,
сменил схему жизни?» Ц «Пожалуй, если вам нравится это выражение, хотя я б
ы предпочел другое: решился переиграть партию, зная, что она не переигрыв
аема».
Пора было уходить. Иван Семенович легко поднялся со стула и, подавая мне п
альто, сказал совсем уже неожиданно: «Ваш визит только приблизил конец, к
оторого я равно не желаю и не страшусь. Вы человек из мира, мне совсем не зн
акомого. Я даже не вполне уверен, что такой мир вообще существует. Но и это
мое суждение сомнительно, ибо как можем мы судить о людях из чужих миров? Н
е забавно ли, что некоторые из моих современников по десятым годам вполн
е серьезно считали меня агентом преисподней, а Михаила Ивановича агенто
м Интеллидженс Сервис. Так им, видимо, было легче думать. Но, говоря о конце
и совсем уже о другом мире, он очень мягко улыбнулся, Ц я желал бы умереть,
обнимая двух женщин Ц Машеньку и еще одну даму, которая умерла сорок три
года назад. Она часто зовет меня оттуда, а я все не иду». Ц «Предатель», Ц
сказала Мария Николаевна, хотя было непонятно, потому ли он предатель, чт
о изменяет ей с мертвой соперницей, или потому, что не спешит к последней.
«А вас не тянет туда порой?» Когда я признался, что пока Ц нет, то он замети
л, что это оттого, что пока там у меня никого нет. «Она-то все зовет меня, уго
варивает. Приходи, говорит, скорее, я жду, а то ведь так изменишься, что я теб
я и не узнаю. А я думаю: ведь если бы я тогда молодым к ней ушел, то потом Маше
нька там меня бы не узнала. Когда я спрашиваю себя, отчего меня никогда не
привлекали занятия сверхъестественным, ответ совсем прост: оттого, что в
се и здесь кажется мне сверхъестественным или, во всяком случае, не совсе
м естественным». Так мы расстались.
Нет, даже сверхъестественная встреча в магоновском доме, хотя и доставил
а мне огромное удовольствие, не объяснила главного Ц и не только в отнош
ении Вадима Сергеевича, но и, в первую очередь, в отношении меня самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26