Ц «
А оно с ним часто случается, это экстренное?» Ц «Этого я не знаю, но думаю, ч
то твой приезд к нему окажется именно таким случаем». «Хорошо, пусть меня
тоже искусает его собака за 80 000 марок. Мне очень нужны деньги». Ц «На это лу
чше не рассчитывай и смотри, как бы тебе самому не пришлось платить деньг
и, чтобы выпутаться из какой-нибудь неприятной истории, связанной с твои
м посещением Эбера. Но имей в виду, что он уже сказал дяде Оскару, что будет
весьма рад тебя видеть в Эльсхейме Ц так называется его имение Ц после
завтра к ужину. Не позже семи тридцати. Фрак или смокинг Ц необязательны.
От станции надо идти шесть километров пешком, так что добавь час с четвер
тью. Машину за тобой он прислать не может, так как в этот вечер его дворецк
ий и шофер (если это не одно и то же лицо) оба выходные, а сам он будет занят п
риготовлениями к ужину.
«У тебя гениальная память, Ц поздравил я Квинта, ежась под лавиной обруш
ившейся на меня информации. Поблагодари от меня дядю Оскара и продолжай
спать». «Я еще и не начинал спать. Дядя позвонил мне из Бонна полчаса назад
, и я решил сразу же позвонить тебе, пока все это помню».
Отчего это дядя Оскар вздумал звонить в третьем часу ночи, напоминая о ве
щах, полузабытых и ждавших полного забвения лет эдак тридцать пять? Не бы
ло ли в этом запоздалого предъявления счетов безымянным должникам? Если
и так, то пока я откупился тремя часами блаженного утреннего сна. Посмотр
им, чем будут кормить в Эльсхейме?
Не знаю, был ли последний вопрос написан на моем лице, когда день спустя я
проходил через паспортный контроль мюнхенского аэропорта. А если и был н
аписан, то вряд ли правильно прочитан двумя сотрудниками службы безопас
ности, предложившими мне поднять руки и не двигаться. С восторгом! Но один
из них, словно не понимая моей полной готовности подчиниться высшей необ
ходимости закона и порядка, тут же заломил мне руки за спину и защелкнул н
а них наручники. Другой же на вполне понятном английском уведомил меня, ч
то если я хоть пальцем пошевельну, то горько пожалею о том, что родился, и п
отом еще не раз буду жалеть об этом. На это я отвечал, что он мне живо напоми
нает тролля, родившегося в результате пяти поколений гомосексуального
инцеста, и что имеется известный лейпцигский комментарий на Младшую Эдд
у, содержащий описание этого феномена. К этому я добавил, что, хотя и комме
нтарий, и Эдда были написаны задолго до разделения Германии на восточную
и западную, следы этой прискорбной дегенерации троллей наблюдаются в их
потомках по обе стороны границы по ею пору.
Трудно сказать, чем могла бы окончиться эта этно-генетическая дискуссия
(вокруг собиралась толпа любопытных), если бы не неожиданно появившийся
коренастый пожилой джентльмен в блейзере и с атташе-кейсом подмышкой. Е
два взглянув на двух моих бульдогов, он бросил мне, что вынужден меня заде
ржать для более тщательной проверки моих документов и... идентификации м
оей личности. Моей? Уж не думают ли они, что меня Ц два? Или Ц ни одного? С со
дроганием вспомнив о зловещем предостережении Квинта позапрошлой ночь
ю и решив, что уж лучше бы меня, пусть бесплатно, укусила Эберова овчарка, я
грустно побрел за полицейским франтом в другой конец зала для прилетающ
их.
Сорок битых минут я сидел на высоком вертящемся табурете, пока они меня с
личали с бесчисленными фотографиями, арабских террористов, должно быть.
Ни единого вопроса или даже звука с их стороны. Вдруг я заметил, что пожило
й франт открывает мой паспорт и аккуратно выкладывает на стол заложенны
е в нем билет и бумажку с телефоном и адресом Эбера. Выражение его лица изм
енилось настолько резко, что можно было бы подумать, что он обнаружил фот
ографию своей последней любовницы с нежной надписью мне. «Вы, э-э, вы... давн
о знакомы с господином Хюбертом, господин доктор?» Ц «К сожалению, у меня
нет возможности обсуждать с вами хронологию моих знакомств, господин ин
спектор». Франт исчез через маленькую дверь в глубине комнаты и, вернувш
ись через две минуты, протянул мне мой паспорт: «Господин Хюберт будет жд
ать вас на станции ровно без четверти семь. Извините, пожалуйста, за причи
ненное беспокойство. Всего доброго, господин доктор». Ц «Нет, твердо ска
зал я, Ц нет и нет, мой дорогой инспектор. Даже если мне повезет с автобусо
м, я уже никак не успеваю на этот проклятый поезд, и при всем моем нежелани
и причинить вам беспокойство я вынужден категорически настоять на том, ч
тобы ваши люди сейчас же отвезли меня на вокзал. Иначе мне придется отмен
ить наш ужин с Эбером».
Моим зловещим предчувствиям не суждено было сбыться, так же как и мечтам
быть покусанным овчаркой. В огромном подвале, превращенном в охотничий м
узей Эльсхейма и освещенном гигантским восьмисвечником, я сидел, вытяну
в ноги под несколько напоминающим гроб дубовым столом (ужин через двадца
ть минут здесь же), с трудом удерживая в обеих ладонях тяжеленный гранены
й фужер с местным брандвейном. Я его спросил напрямик (как меня инструкти
ровал Джон в своем письме): «Зачем вы оказались в Каминье зимой 1940-го?» Ц «А
зачем вы оказались здесь, у меня в Эльсхейме, сейчас, осенью 1989го?» Ц «Чтоб
ы узнать, что произошло в Каминье зимой 1940-го». Ц «Этим вы сами и ответили н
а ваш вопрос Ц я тоже хотел узнать, что произошло, произойдет, или может п
роизойти в Каминье зимой 1940-го». Ц «Но не думаете ли вы, господин Эбер, что
я к вам приехал, чтобы самому отвечать на свои же вопросы?»
Эбер легко поднялся из-за стола, долил себе брандвейна, зажег сигарету от
свечки и сказал: «Стоит поехать в Мозамбик, на Мадагаскар, куда угодно Ц а
не только в Эльсхейм, Ц чтобы мочь ответить на свои собственные вопросы
. Но не хочу быть грубым с новым гостем (»Что вы, помилуйте, мне Ц одно удово
льствие!»). Нет доли незавиднее, чем быть орудием чужой судьбы, но если нич
его другого не остается, то приходится довольствоваться и этим, хотя чащ
е всего мы служим таким орудием и не знаем об этом. Надеюсь, господин профе
ссор, что вы приехали ко мне в качестве орудия вашей собственной или ничь
ей судьбы, но не моей, во всяком случае. Ибо мне пора уже собираться Ц холо
дная дорога, одинокий путь».
Он отпил из фужера и, жестом предложив мне сделать то же, стоя, начал.

Рассказ Эбера
В начале зимы 1940-го я узнал, что некто по имени Михаил Иванович, по непрости
тельной небрежности замешкавшись в Саарбрюкене, оказался под непосред
ственной угрозой ареста и неминуемого расстрела. Этого человека я знал п
о краткому его и своему пребыванию в Бергене, в 1931-м г., где он успешно скупал
задешево (была депрессия) грузовые пароходы, чтобы через три года еще бол
ее успешно перепродать их втридорога своим заморским клиентам. Мне было
тогда двадцать лет, и я проводил в Норвегии свои первые студенческие кан
икулы. Узнав, что я изучаю романские языки, он меня попросил перевести нес
колько деловых писем с испанского и португальского и щедро заплатил за э
ту для меня крайне легкую работу. Мы быстро подружились, насколько это по
зволяла разница в возрасте, жизненном опыте и образовании, Ц кажется, чт
о испанский и португальский были единственными западноевропейскими яз
ыками, на которых он не говорил и не читал. Недели через три после нашего з
накомства количество писем для перевода увеличилось настолько, что он п
оселил меня в своем отеле и буквально завалил работой, добавив к этому ещ
е и исправление и переписывание его собственных немецких писем.
Однажды, примерно за неделю до моего возвращения в Лейпциг, он постучалс
я ко мне в номер около трех ночи. Не снимая плаща и шляпы, присел на край пос
тели и необычно для него взволнованно и даже несколько невнятно стал объ
яснять про какое-то неотложное дело, требующее его срочного отъезда в То
рнио. Бросив на ночной столик пачку писем, он попросил меня ответить на ни
х самому в его отсутствие. «Помилуйте, Ц взмолился я, Ц но я же не в курсе
дела! Я могу перевести только то, что вы сами напишете». На что Михаил Иван
ович еще более взволнованно стал меня уговаривать, что, дескать, ну давай
те сделаем эксперимент, ответьте хоть на то, что сами поймете. Попытайтес
ь сделать это интуитивно Ц ошибка и неуспех попытки будут на его совест
и и ответственности.
Не дожидаясь ответа и уже направляясь к двери, он вдруг резко обернулся и
совсем другим тоном бросил, чтоб я не забыл сделать копии моих ответов и в
месте с письмами оставил их на его письменном столе. Он их прочтет первым
делом, когда вернется.
На следующий день я проработал до ночи, не вставая из-за стола, и еще через
день отправил все с первой почтой. На четвертый день он появился к завтра
ку, присел за мой столик, спросил кофе и сказал, что моей работой он очень, о
чень доволен. Что в четырех из шести ответов я проявил просто незаурядну
ю деловую интуицию, совершенно не зная сущности дела (речь шла о портовом
простое и о задержке с уплатой денег за ремонт судов), а в двух очень удачн
о выкрутился, опять же проявив способность к интуитивному схватыванию с
овершенно мне неизвестной ситуации. Затем он положил рядом с моим прибор
ом конверт с деньгами (фантастическая сумма, которой мне хватило на два г
ода) и спросил, что я обо всем этом думаю. Когда я, смутившись, стал бормотат
ь о моей благодарности ему и о том, что я вряд ли когда-нибудь рискну пойти
на подобного рода авантюры, он весьма типичным для него изящным жестом м
еня оборвал, выпил залпом свой кофе и сказал, что, пожалуй, на настоящий ра
зговор времени нет, но что со мной ничего не произошло. Решительно ничего.
Просто молодому человеку представилась возможность заработать немног
о денег, как, впрочем, и ему тоже. Такие ситуации Ц не для вникания. Они суще
ствуют только на поверхности. Глубину они могут обрести лишь при пережив
ании их «мною».
«Сущность дела, Ц продолжал Михаил Иванович, вот что всегда останавлив
ает мысль начавшего мыслить человека. Сущности дела Ц нет. Есть дело. Ест
ь твоя неповторимая ситуация, из которой надо выйти по возможности живым
и предпочтительно с честью Ц чтобы перейти к следующей. И так дойти до св
оей смерти, которая тоже Ц ситуация и, думаю, не последняя. Не так ли, der Alte? Вы
обнаружили исключительную способность стать ситуацией, до того полнос
тью вам неизвестной, чему немало способствовало именно ее не-знание. Зна
ние сущности дела сразу же ставит вас в положение одного из участников с
итуации, предубежденного и пристрастного. Интуиция делает вас всей ситу
ацией со всеми ее участниками, сторонами и обстоятельствами».
Он говорил долго и все время курил и пил кофе. Говорил о страшных вещах, ко
торые были и будут снова, об ужасе, лжи и отчаянии, которых не надо бежать, н
о которыми не надо становиться. «Для человека с вашей природной способно
стью интуитивного проникновения, Ц заключил он, Ц главное Ц это прави
льно выбрать ситуацию, то есть выбрать свою, а не чужую, не другого или дру
гих. И пошлите к черту вашу романскую филологию, der Alte. Она вам ни к черту не пр
игодится. Просто выучите десяток языков и подумайте над десятком вещей,
а там сами увидите, как ваше придет к вам само». Еще он сообщил мне нечто о д
вух особых вещах, о чем не велел рассказывать никогда и никому, даже ему, М
ихаилу Ивановичу, если он сам об этом забудет когда-нибудь. Потом он вырва
л листок из маленького блокнота, написал на нем три имени, адреса и телефо
на и сказал, что через этих лиц я всегда смогу его найти, если случится в то
м нужда.
Это Ц первая половина моего рассказа.

На ужин был какой-то мне доселе неизвестный рыбный суп, густой, с травами
и специями, и окорок дикого кабана с соусом из меда и брусники. Принесли ко
фе, и он продолжал.

История нескольких последующих лет моей жизни как таковая просто неинт
ересна. Единственное, что стоило бы упомянуть, говоря об этих годах, Ц эт
о то, что раз возникшая во мне полная убежденность в истинности сказанно
го Михаилом Ивановичем оставалась со мной и никогда не ушла. Но и это впол
не объяснимо крайней восприимчивостью очень молодого человека, с котор
ым еще никто так не говорил. Но какими были эти годы, дорогой профессор! Ко
ллективный энтузиазм и индивидуальное отчаяние, преступная решимость
одних и позорная нерешительность других, упоение властью и восторг подч
инения власти Ц вот с чем любой ценой, вплоть до цены жизни, было необходи
мо себя не отождествлять. Банально, но в 1934-м г. молодой человек с таким умон
астроением чувствовал себя на необитаемом острове. Не будем, однако, заб
ывать, что еще пять-шесть лет, и самый необитаемый из островов покажется Э
демом многим обитателям Европы.
Он появился без вызова с моей стороны, в кафе напротив главного входа в ун
иверситет в Лейпциге, присел к моему столику, спросил себе кофе и коньяку
и, не ссылаясь на наш последний разговор, равно как и на обстоятельства, св
едшие нас в Бергене три года назад, осведомился, не собираюсь ли я пережда
ть шторм в его эпицентре, так сказать, где вроде бы поспокойнее Ц «Не так
ли? О, не будем становиться догматиками, der Alte. Увы, наши с вами отношения не бо
лее чем обрывочные разговоры, и такими они обречены оставаться до конца.
Стена Неведения Ц неразрушима, ибо не нами возведена, хотя и вполне соот
ветствует тому, что мы есть, и отвечает самым нашим заветным помыслам, не т
ак ли? Подозреваю, что мир был сотворен по правилам (о, там были правила, уве
ряю вас!) совершенно иным, нежели те, по которым он жил после сотворения. Со
времени сотворения стоит эта стена между живыми и мертвыми, видимая толь
ко для тех очень немногих, кто, еще живя среди живых, желает узнать загадки
мертвых. Но проходить сквозь нее умеют лишь те единицы, которые знают, что
знание, полученное там, здесь неприменимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26