Пустой, горячий и чисто вымытый, он допьет свой коньяк в баре Гранд-От
еля и пойдет напрямик от канала, к главной синагоге. Оттуда пять минут Ц и
ты у Валленберга.
Он любил Маркуса Валленберга как пример и залог быстро исчезающей европ
ейской устойчивости. Больше ста лет непрерывного успеха самого солидно
го в стране банковского дома (хотя Михаил Иванович не мог не отметить про
себя, что еще семь лет назад он лично был богаче всех Валленбергов вместе
взятых) великолепно воплотились в его последнем президенте. Спокойная р
асчетливость здесь удобно сочеталась с готовностью пойти на некоторый
риск, неназойливая добропорядочность со снисходительной терпимостью и
светская корректность с семейной душевностью. Здесь не было соблазна иг
ры, как и выхода из нее, то есть Ц отступничества. У дома Валленбергов, как
и у всякого другого, был свой предел. Череда здоровых и прекрасно воспита
нных молодых людей оседала на ступеньках параллельных иерархических л
естниц: дипломатической, гвардейской, финансовой, военно-морской. При вс
ем этом, однако, оставалось одно, кроме семейного, объединяющее начало Ц
немецко-еврейское. Здесь намеки полубезумного Бурцева обретали свой ко
нкретный, скажем, «этнополитический» смысл: после франко-прусской войны
, знаменитый шведский нейтралитет неумолимо поляризовался на про-франц
узский и про-германский. Ни для кого не было тайной, что последний был сил
ьнее, глубже и распространеннее.
«Когда в Германии восторжествует порядок, продолжал Маркус, Ц а на это н
е понадобится много времени, будет поздно думать о монополиях. Этот поря
док будет означать одну обще-европейскую сверх-монополию, в которой не б
удет места опоздавшему. Сейчас, пока порядка нет нигде, нам обоим необход
имо... Тогда уже нас никому не выбросить Ц новая Европа не забудет старых
друзей...»
Служанка внесла десерт. Что это, уверенность порядочного человека, что н
икто, никогда не будет вести себя с ним непорядочно, или наивность просто
фили, уравнивающего порядок с добропорядочностью? Или, в конце концов, пр
имитивный рефлекс дельца Ц скорее заработать на хаосе, пока не установи
тся порядок? Но какой порядок? Нет, этот человек хочет верить, что порядок
в Европе, это Ц порядок в Германии. Хочет? Но имеет ли банкир право хотеть?
Маркус Ц человек воли, но... Михаил Иванович ощутил будто укол, как если бы
он оказался свидетелем никому (да и самому Маркусу тоже) невидимого и нев
едомого сомнения. Сомнение Ц не есть ли оно первая трещинка в столетней
уверенности, первый симптом страха поражения? Не время ли, закончив разг
овор о делах, обронить одно случайное слово, один пусть неуместный намек,
от которого протянется ниточка интимности или, что тоже может случиться
, оборвется и эта едва начавшаяся дружба.
«Рапалло, Ц звучал нагретый жаром гостиной низкий мягкий голос Маркуса
, Ц могло бы быть началом этого органического для обеих разоренных стра
н союза. Этот союз успокоит жажду реванша у немцев и поможет разумной орг
анизации русских». Боже милостивый, не сошел ли этот человек с ума! Или он
уже пытается заглушить сомнение? «Господин Валленберг, видели ли вы когд
а-нибудь своими глазами, ну, Людендорфа?» Ц «Не имел удовольствия». Ц «А
Ленина?» Ц «Разумеется же нет, но думаю, что эти два человека вполне могли
бы договориться при личной встрече, если, конечно, этому не помешает трет
ья сторона. Сам я от всего сердца был бы готов содействовать этому сближе
нию всеми имеющимися у меня средствами (а не содействовал ли уже? Ц Опять
бурцевские намеки). Но вернемся к делу. Ваши соображения насчет конкретн
ых монополий не только разумны, но Ц талантливы. Право же, я не могу понят
ь, почему вы, с вашим незаурядным даром проникновения в европейскую экон
омическую ситуацию и с вашей удивительной коммерческой интуицией, хоти
те работать на других? На меня, на Хамбро, например. Почему бы вам не основа
ть собственный торговый банк? Я вас немедленно поддержу и деньгами и свя
зями».
Время для намека Ц упущено. Как и для нового банка. Как и для... Ладно, пора к
ончать. «Я вам бесконечно благодарен. Но я не хочу искушать мою, хоть и при
хотливую, но благосклонную судьбу и вообще начинать что-либо большое и н
овое. Возможно, однако, что я женюсь когда-нибудь, и единственное, чему я хо
тел бы сейчас посвятить время, Ц это заработать какие-то деньги для соде
ржания будущей супруги и детей, если таковые появятся. Заработать, работ
ая для других, в крайнем случае, для своей, но очень маленькой компании (он
вспомнил слова Линдси: наша очень маленькая компания, с крайне ограничен
ной ответственностью).
Он допил свой коньяк: «Но если вы позволите мне в последний раз вернуться
от паровозов, копры и спичек к Европе, то, боюсь, что сделано, то уже сделано
, или, скорее, того, что не сделано, уже не сделаешь. Остается Ц безнадежная
попытка индивидуального искупления: один Ц против всех, своих, в первую
очередь».
Любимому племяннику Маркуса, Раулю, шел тогда двенадцатый год. Он учился
в закрытой школе в Равенбо и изумлял учителей способностями к языкам и р
исованию и неуемной ранней похотливостью. Его ровесники и современники
Ц будущие трупы Ц ходили в государственные или частные школы, хедеры, г
имназии или военные училища. Михаил Иванович не знал, что в своей заключи
тельной фразе Маркусу провозгласил другую тему века (и вторую Ц этого р
омана). Все еще улыбаясь собственной риторике, он спускался по парадной л
естнице валленберговского дома, когда увидел ярко освещенную миниатюр
ную фигуру молодого еще человека в армейском кителе без погон и с легкой
черной тростью. «Если вы в свой отель, господин министр, то позвольте мне в
ас сопровождать в качестве почетного эскорта». Ц «О, с удовольствием, мо
й капитан, и давайте не будем спешить. Этой ночью южный ветер мягок и ласка
ющ».
Капитан Гамильтон, переведшийся из гвардии в армию и уволенный в запас и
з-за шрапнельного ранения в ногу (где и кем он был ранен, оставалось делик
атной подробностью шведского нейтралитета в действии), был необычайно п
опулярен среди молодых Валленбергов, но избегал обедов и ужинов с участи
ем старых. Они прошли Синагогу. «Я отвык от маленьких расстояний этого го
рода, Ц сказал Гамильтон, Ц но боюсь, что этот проклятый щелчок по ноге п
риговорил меня к смерти здесь, среди этих стен и набережных. Я принимаю пр
иговор» Ц «Сегодня я тоже приговорил себя к смерти в собственной постел
и, Ц сказал Михаил Иванович, Ц хотя неизвестно, где и с кем. Не странное л
и совпадение, капитан? Поверьте, как и вы, я вышел в отставку, чтобы быть одн
им Ц коммерсантом, мужем, отцом, может быть...» Ц «И беседа со стариком Мар
кусом запечатала решение?» Ц «Да, если хотите». Ц «Но только ли? В ваших г
лазах, когда вы спускались по парадной лестнице, я прочел и другой пригов
ор. Он что, тоже был запечатан этой беседой?» Ц «Я не хочу отвечать, иначе я
не засну сегодня ночью». Ц «Хотите. И вы все равно не заснете сегодня ноч
ью». Ц «Я люблю Маркуса. Он то, чем я хотел бы стать, ну, не в таких масштабах
, конечно». Ц «Ну да. Поэтому этой ночью вы выпьете бутылку, ну две, коньяка
, с одной очаровательной девушкой, наверное, чтобы подготовить себя к утр
еннему свиданию с другой, тоже очаровательной девушкой, за которым после
дуют уже совсем другого рода свидания с двумя или тремя старыми знакомым
и. Этим будет положено прекрасное начало вашего превращения в Маркуса Ва
лленберга. Знаете, дорогой министр, я начинаю серьезно опасаться, что мой
совсем еще юный друг Рауль слишком рано последует вашему примеру ».
Они остановились перед отелем. «Я не учить сюда приехал, а по делам, Ц ска
зал Михаил Иванович, Ц что же до вашего весьма, я бы сказал, соблазнитель
ного описания моего стиля жизни, то что еще можно ожидать от закоренелог
о, но еще не совсем постаревшего бонвивана пусть даже и с мечтой об искупл
ении». Ц «Это вы старика собираетесь искупать, господин министр?» Ц «Не
т, капитан. Старик Ц не предатель. Предатель знает, что предает Ц старик
просто Ц ошибается». Ц «Но вы же ему сказали Ц он знает теперь?» Ц «Пов
торяю, я здесь Ц не учитель. И сказал от себя и, позволю себе добавить, Ц о
себе».
Капитан сделал шаг назад, выпрямился и отсалютовал тростью: «Все понял, г
осподин министр. Разрешите повторить, вы искупаете себя, так как знали, чт
о делали (он опустил «предавая»); господину президенту банка себя не иску
пить по причине полного невежества Ц будем называть вещи своими именам
и, Ц так что делать это придется, согласно вашей же идее перехода долгов
в следующее поколение, кому-нибудь из младших членов семейства, Раулю, на
пример; а я займусь искуплением кого придется, следуя собственным прихот
ям и склонностям. Теперь разрешите отбыть по месту назначения Ц в распо
ряжение штаба моей собственной армии».
1988 г. Март. Я. Что делать, об одном месте можно писать только из другого. О вре
мени Ц тоже. Теперь Ц мой Стокгольм. Шестиэтажный дом постройки двадца
тых годов на Риддарсгатан Ц почти копия моего на Соймоновском, в Москве.
Две очаровательные дамы, сестра и кузина Рауля, Ц из моих же тридцатых. О
пять мания! Время моего детства, всех воспоминаний о котором едва ли хват
ило бы на двадцать страниц плохой автобиографии, из которых половина выд
умана мной же самим. Все слишком просто: Михаил Иванович двадцатых Ц три
дцатых мне необходим для восстановления времени, которое моя память не м
огла удержать, но удержало чувство. То беспредметное чувство, которое се
йчас, через пятьдесят лет, требует восполнения себя чужой волей и память
ю.
Нет, моих дам нисколько не интересовали ни Михаил Иванович, ни начало век
а, ни какая бы то ни было история, включая их собственную Что поделаешь? По
томки основателей банковских династий занимаются благотворительност
ью, зоологией перепончатокрылых, теологией или восстановлением справе
дливости. Их ли дело восстанавливать память? Таковы Гетти и Мораны, Ротши
льды и Монтефьоре Таковы же и «поздние» Валленберги. От них я отправился
в архив банка, где хранитель Герт Ниландер вручил мне пачку копий восемн
адцатилетняя переписка Михаила Ивановича с Маркусом.
О чем она? О копре в Мозамбике, о спичках в Румынии, о долгах и обязательств
ах разных компаний и фирм. Иногда такой фирмой оказывалась страна. В пись
мах Михаил Иванович не жаловался и не шутил. Так, когда шведские банки, одо
лжившие «Азов-Дону» тридцать миллионов крон в 1917 г. (выбрали шведы время!), п
отребовали возвращения долга в 1927-м (опять хорошо время рассчитали!), он во
все не считал это чушью. Ничего подобного! Акционеры и кредиторы обанкро
тившихся компаний должны быть Ц по возможности, конечно удовлетворены.
Политика, война, революция Ц здесь не при чем. И не надо смеяться (вы и я, мы
же Ц смеемся!): долговое обязательство, это Ц метафизика, а не экономика.
Не только свои долги ты должен вернуть, а отца, деда, брата, если сам получи
л от них хоть копейку. Более того, если ты захватил чужое имущество, то авт
оматически наследуешь долги тобою ограбленного. Последнее Ц это не тол
ько о знаменитых «царских займах», но и об уплате Третьим Рейхом австрий
ских долгов. Конечно, если ты уже родился в семье банкрота, то легче, на пер
вый взгляд, послать все к черту и начать сначала. Но только на первый Ц мн
огие из тех, кто так сделал, потом об этом горько пожалели. Слишком быстро
пришло им время, когда, чтобы говорить с другими, ты должен знать, кто ты са
м. А это невозможно без прошлого, связь с которым (и самим собой!) ты уже давн
о разорвал.
Не знаю, отчего именно здесь мне пришла в голову мысль о... не удивляйтесь
Ц о пароходах. Не оброненный ли Елбановским туманный намек «о неожиданн
ых поздних интересах в Скандинавии», уже никакого, по-видимому, отношени
я к его с Валленбергом проектам не имевших. Кстати, не хотите ли вы купить
почти новый пароход, в особенности если он чертовски, шельмовски дешев (а
также каши не просит и водки не пьет, как выразились бы мои «новые» старые
соотечественники)? Ни в его письмах, ни в моих шведских разговорах, о парох
одах Ц ни слова. Но зачем тогда Ц и это ясно из все тех же шведских расска
зов Ц его столь частые поездки в Норвегию в начале тридцатых, куда давно
уже не вели его чисто финансовые интересы?
В кафе «Шопен», где я читаю эти письма, весело и очень жарко. За акронимами
фирм и техническими подробностями сделок и соглашений я чувствую нарас
тающую интимность в их отношениях, ту степень незаинтересованной откро
венности, где чисто деловое письмо превращается в естественный способ п
ередачи чувств и намерений друг другу. Так, в письме Маркусу, где Михаил Ив
анович просит его об устройстве одного крайне выгодного дела, он пишет: «
Ты прекрасно знаешь, мой дорогой Маркус, что, если ты не сможешь или даже н
е сочтешь нужным помочь мне в этом деле, ты все равно можешь, как и прежде, н
е сомневаться в моей любви и преданности тебе. Я сам прекрасно знаю, что я
Ц эмигрант и что это сильно ограничивает возможности моих друзей в отно
шении меня и моих дел. Я смотрю на это как на факт, без горечи и сожаления».

Это Ц не кокетство успешливого дельца, сделавшего к тому времени (серед
ина тридцатых) феноменальную финансовую карьеру, и неловкий ход уверенн
ого в успехе своей просьбы просителя. Просто он точно знал свое положени
е, как он сам его выбрал. Слово «эмигрант» здесь только закрепляло столь р
ано в нем развившуюся склонность к равноместности, то есть его искреннее
полное безразличие к «где». Да и не все ли равно, где точка, из которой мы на
блюдаем любое другое, но всегда чужое место?
Я покидаю «Шопен». Где же тогда капитан Гамильтон с его тростью и ночная у
гроза «другой» темы? Пока провал. Но я нахожу другого, совсем древнего и оч
ень маленького человека русско-германского происхождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26