Ведь та
к быстрее пойдет то, что все равно шло и идет, Ц bien? A колебания только затяг
ивают агонию предающего, нисколько не облегчая положения других действ
ующих лиц, и замедляют, порою непростительно, сам ход действия и приближе
ние к развязке, Ц compris?» Вот что он заставил меня услышать. Вопрос о моем «от
речении» (в кавычках) был решен. Я восстановился в вузе и не жалею об этом в
ынужденном поступке, поскольку Ц и к этому нас вынуждает объективный вз
гляд на вещи Ц прогресс все-таки достигнут неслыханный, несмотря ни на ч
то, Ц он перестал резать ладонями воздух. Ц Что же касается слов, сказан
ных отцу Вадимом Сергеевичем, то не являются ли они идеологическим обосн
ованием предательства?»
«А он Ц жив?» Ц еще раз очаровательно улыбнувшись, спросил Шлепянов. «Не
знаю. У меня, когда роман с моей невестой Анной Васильевной начинался, еще
до ее брака с дураком этим Быстриковым, Ц она скоро его бросила, конечно,
поскольку он ее не удовлетворял ни в физическом, ни в нравственном отнош
ении, Ц так она с меня слово взяла: чтоб, говорит, всех этих Нейбауэров, Дре
йнеров, Кондауровых и Фонихиных и духа здесь не было. Я обещал и верен этом
у обещанию по сей день».
Он очень устал. Мы откланялись. «Изменить свою схему жизни, Ц сказал Шлеп
янов, когда мы шли по Маросейке, Ц невероятно трудно. Еще труднее, чем в зр
елом возрасте полностью перейти со своего языка на другой. В этом Ц огро
мный риск. Человек, меняющий схему, скажем, в середине своей жизни, может н
еожиданно оказаться в конце чужой или даже снова в начале своей собствен
ной. Неудивительно, что Вадим Сергеевич предпочел продолжение Ц и завер
шение Ц своей схемы крайней опасности ее смены. А уже самое бессмысленн
ое Ц это уехать в другой мир, продолжая жить в своем. Так вот именно и живу
т безнадежные души в чистилище, по Сведенборгу. Не забывайте, однако, что и
м-то, Вадиму Сергеевичу и Михаилу Ивановичу, в 1918-м было чуть больше тридца
ти, а вам уже тридцать семь, и ни о каких опасных изменениях схемы вашей жи
зни пока что и мысли не было». Я, разумеется, стал возражать, что какая уж та
м опасность, когда оставаться было опасно, а не уезжать. Ведь все эти, из ег
о компании, кого «взяли» или «брали», Ц это от них-то ни следа, ни пылинки
не осталось, а уехавшие выжили все-таки в основном. И не мог Вадим Сергеев
ич не знать, что он всегда, день и ночь, на очереди туда же. Но сам я чувствов
ал, что довод этот банален и упускает из виду что-то очень важное.
«Это две очень разные опасности Ц опасность сменить схему и опасность с
мерти, Ц подумав, ответил Шлепянов. Ц Я предполагаю Ц и только на основ
ании того, о чем мы с вами сейчас узнали, Ц что Вадим Сергеевич не считал с
ебя ни жертвой, ни даже объектом совершавшегося в те дни и года. Напротив,
он должен был бы себя считать хотя и не явным, но субъектом, более того Ц д
ействователем, агентом в событиях того времени. А у агента совсем иное, не
жели чем у других типов людей, отношение к событиям. Даже Ц а может быть, в
первую очередь Ц к событию своей смерти. Это Ц его смерть, и он не хочет д
ругой, как он не хочет и другой жизни. Но все это Ц об агенте как типе, а не о
Вадиме Сергеевиче, которого мы еще совсем не знаем».
Так мы дошли до Охотного Ц и уже выпили по первой чашечке кофе в кафе «Мос
ква», когда я его спросил: «А что же тогда был Михаил Иванович, антипод пре
дателя, так сказать, Ц тоже агент? Разумеется, совсем уже предположитель
но, ибо о нем-то мы уж решительно ничего не знаем». Ц «Я Ц киношник, Ц ска
зал Шлепянов, Ц мне нужен эпизод, хотя бы один, и обязательно с прямым дей
ствием. Иначе я просто ничего не увижу. Посмотрите, хоть из вторых, а то и тр
етьих рук, но мы уже знаем пять, по крайней мере, эпизодов с Вадимом Сергее
вичем (я рассказал ему о сцене в зимней электричке), да? И если моя гипотеза
о его типе верна, то он, конечно, никак не мог бы быть агентом Чека или чего-
либо еще в этом роде: настоящий агент может быть только своим агентом. Хор
ошо, теперь допустим, что кузина Аленушка была права и что Михаил Иванови
ч был антиподом нашего треклятого Вадима, о'кей! Но что есть антипод агент
а, действователя, все равно Ц тайного или явного? Вы скажете Ц объект, же
ртва, пассивный материал, да? Ничего подобного, ибо такие Ц не в счет. Един
ственный реальный антипод Ц и почти всегда друг агента Ц это наблюдате
ль! А? Не ожидали? Оттого и вам в ваших поисках следов и отгадок я бы пореком
ендовал придерживаться именно этой, пока еще чисто спекулятивной конце
пции: в той кровавой каше 17 21-го ищите наблюдателя. А найдете, тогда и спроси
те, себя или его самого, если он вдруг еще жив, а не Михаил Иванович ли он?»
Ц «Ну, а все-таки, Ц продолжал настаивать я, Ц а не могло бы одно его имя-
отчество сказать вам хоть что-нибудь Ц вам, с вашей уникальной памятью н
а имена и обстоятельства? Ну попытайтесь, пожалуйста».
«Тогда, пожалуй, начнем с фамилий, уже упомянутых кузеном Кириллом, черт е
го побери, Ц начал Шлепянов. Итак, Кузьма Феоктистович Сакелович, подъес
аул из кубанцев. Как его не замели до 21-го, Бог один знает. Горшунов Ц поруч
ик Ее Величества лейб-гвардии Уланского. Георгий Казимирович Де Рейнер
Ц явно отец вашего Егора, пошел на фронт вольноопределяющимся. Его отец
был банкир и пароходчик. Кондауровы Ц это не загадка, их все знают. Я с Леш
кой Кондауровым (видимо, внучатым племянником) в одном классе учился. Все?
Нет, еще какие-то Фонихины были упомянуты. Странная фамилия... О! Конечно же
, как Де Рейнер стал Дрейнером, так же... кто бы это мог быть? Ну конечно, барон
Ц не русский жалованный, а истинно германский Ц фон Эйхен. Георг Леопол
ьд, а дальше забыл. Было третье имя Александр, кажется. Правильно! Сын его, В
ладимир Александрович, студент-медик, был приятелем Мариенгофа. Он, по-мо
ему, как-то выжил... Нет, неожиданно резко оборвал он сам себя, Ц надо найти
человека и, если он окажется Вадимом Сергеевичем, спросить его в лоб о Мих
аиле Ивановиче, ибо... Ц здесь он сделал риторическую паузу, Ц ибо не было
и нет могущего оказаться Михаилом Ивановичем. Я чувствую, что он был Ц а
если еще жив, то и есть Ц фигура абсолютно однозначная, и никакой вероятн
ости или неопределенности в отношении его быть не может; наблюдатель не
может наблюдать, скрываясь от наблюдаемого». Ц «Ну а если он решил перес
тать наблюдать и стал скрываться?» попробовал я. «Тогда он сменил схему ж
изни, и его надо искать по другим следам и приметам, но идти к нему придетс
я все равно от Вадима Сергеевича. Его вам никак не избежать».
Таков был вердикт Шлепянова, резюмирующий его теорию поисков обоих проп
ащих. Из этой теории мне и пришлось исходить Ц как в моих дальнейших поис
ках этих людей, так и Ц когда я на месяцы, а то и года забывал о них полность
ю Ц в попытках понять свою собственную ситуацию человека, периодически
пропадающего для самого себя.


Глава 3
Визит к Алеше

Но подумайте, сколь часто в пе
рипетиях и пертурбациях жизни нам приходится полагаться на чувства и со
знание тех, кто заведомо ниже и примитивнее нас.
Г. И. Гурджиев

По мере поглощения Новым Арбатом всего того каменного и деревянного, что
лежало между старым Арбатом и Поварской, прежнее обиталище Нейбауэров м
ожно было обнаружить разве что в царстве теней. После смерти Елены Конст
антиновны, поминок по Людмиле Ивановне и визита к кузену Кириллу я, сломи
в почти непреодолимое упорство девушки из адресного бюро напротив Боль
шого театра, отправился в Сокольники.
Форсировав по крайней мере три Оленьих улицы и очутившись на четвертой,
совсем уже неожиданно перед тем именно, нужным мне деревянным двухэтажн
ым, почти дачным домом, я уже поднял руку, чтобы позвонить, когда заметил р
жавую дощечку с полустертой надписью: «С. Ф. Нейбауэр Ц 2 звонка, В. С. Ховят
Ц 3 звонка». Кому следовало звонить один раз, обозначено не было. Я позвон
ил три раза и через минуту оказался перед невысоким молодым человеком в
черной тройке и белой рубашке галстучной, но без галстука.
Ц Вы от Андрея? Херсонес?
Ц Я от самого себя, и о Херсонесе Таврическом знаю не более того, что случ
айно прочел в брошюре, выпущенной Музеем изобразительных искусств пару
лет назад. Об Андрее я ничего не знаю, если, конечно, речь не идет о моем друг
е и соседе по подъезду Андрее Яковлевиче Сергееве, поэте и нумизмате, что
чрезвычайно маловероятно.
Ц Напротив, это он и есть. Кто вы и что вам нужно, если это не он вас прислал?

Ц Повторяю, меня никто не присылал. Этот адрес я получил в адресном бюро.
Я бы очень хотел разыскать Вадима Сергеевича, если он жив, а если нет, то ко
го-нибудь из знавших или помнящих его. Скажем, кого-нибудь из оставшихся
Нейбауэров. И не говорят ли фамилии на двери, что, по крайней мере, когда-то
здесь жили и он, и они, Ц не правда ли?
Молодой человек неожиданно извлек из нагрудного кармана пиджака пенсн
е, долго глядел на меня через сверкавшие на закатном солнце изящные узки
е стекла дверь выходила на запад Ц и сказал: «Пройдите в мою комнату». И, з
акрыв дверь, повел меня по длинному темному коридору. «Теперь сядьте на э
тот стул». В комнате ничего не было, кроме небольшого стола с телефоном, дв
ух стульев и матраса, покрытого черным байковым одеялом. «Андрей, Ц тихо
произнес он, набрав номер, Ц тут вместо человека от вас, сами знаете с чем,
пришел один какой-то, Ц он сверкнул на меня стеклами пенсне, Ц кто говор
ит, что вас знает. Кто?» Я назвал себя, и он повторил мое имя в трубку. «Я реши
тельно не знаю, что он от меня хочет... Да, длинный, да, косой. Вполне? Абсолютн
о? Ну ладно, но только как услуга вам с моей стороны. До свидания, Андрей».
Ц Я не могу предложить вам чаю. Я не могу предложить вам ничего. Сам я не пь
ю ничего, кроме сырой воды и молока. У меня даже нет сахара, который я счита
ю вредным и вызывающим инстинктуальные позывы. Как вы, наверное, уже сооб
разили, я нумизмат. Когда я упоминал Херсонес, то имел в виду одну вещь, кот
орую Андрей обещал, как мне казалось, прислать сегодня. Оказывается, завт
ра. Но это все не имеет никакого значения, и забудьте об этом. Теперь о моих
родственниках. Последний Нейбауэр, Сергей Федорович, царство ему небесн
ое, а точнее, адов огонь вечный, сдох четыре месяца назад. Вадим Сергеевич,
упомянутый вами выше, являлся двоюродным, если не троюродным, братом мое
го отца, Владимира Сергеевича Ховята, имя которого вы увидели на двери и п
о инициалам решили, что это и есть Вадим Сергеевич. Последний действител
ьно жил здесь во время и после войны. Я его хорошо помню. У меня, как у настоя
щего нумизмата, прекрасная зрительная память. Здесь он протухал примерн
о до 1951-го, когда неожиданно исчез, не оставив после себя ничего, кроме долг
а отцу, по тому времени немалого, и годами невыветриваемого запаха тухля
тины от своего гнилого тела, который в сочетании с вонью от его сигар был с
овершенно невыносим. Мой отец рассказывал, что однажды, будучи еще совсе
м маленьким, я упал в обморок от его сигарного дыма. Куда потом делся этот
мерзавец, не имею ни малейшего представления и не хочу его иметь. Но увере
н, что по крайней мере десять лет назад он должен был подохнуть.
Ц Но означает ли это, что с 1951-го, то есть все эти пятнадцать лет, вы не имели
о нем никаких сведений?
Молодой человек опустил на стол свою совершенно белесую голову и не прог
оворил даже, а простонал: «Ну приходил к нам, когда отцу уже вовсе плохо ст
ало, говноед этот, доктор Вольдемар Ловин. Отец его тогда спросил про Вади
ма, и тот улыбнулся своей скрюченной улыбочкой, такой жидовской Ц не дум
айте, что я антисемит, я сам на четверть еврей по бабке с отцовской стороны
, Ц и говорит, что, дескать, с Вадимом все в порядке и что он шлет приветы вс
ей семье. Семья! Отец Ц мученик. Я последний здесь и навсегда. Одну малюсе
нькую ошибочку допустил отец, одну во всей своей, в остальных отношениях
безупречной, жизни: меня зачал зимой 1940-го. 17 октября 1941-го, когда я выскочил и
з пизды моей матери в эту комнату, по эту сторону от Сокольнического парк
а всего, может, семей двадцать оставалось, а на нашей улице Ц мы одни! Все
Ц бежали. Отец с матерью остались Ц он хромой был еще с первой мировой. В
адим спал в нейбауэровском чулане Ц здесь, как вы видите, и втроем не разо
спаться. Мать исчезла в 1943-м. Бросила меня и на фронт ушла. Она там фельдшери
цей была, по одним сведеньям. А по другим, Ц главной блядью в дивизионном
госпитале. Я ее не видел с трехлетнего возраста».
Эта история так меня взволновала, что я, забыв о Вадиме Сергеевиче и совсе
м уже автоматически, пошел со старой московской козырной Ц то есть она т
огда была еще козырной Ц мой возраст. «Послушайте, Алеша, Ц сказал я, Ц н
о ведь история-то ваша Ц исключительная. Я вас ровно на те двенадцать лет
старше, которые, конечно, хотя и спасли меня от подобного вашему начала, с
одной стороны, но, с другой, лишили меня предоставленного вам редкого шан
са видеть и прошлое наше и будущее как бы с середины. Бесспорно, и мой возр
аст имеет свои преимущества в отношении наблюдения людей и событий, но н
еизмеримо меньшие, чем ваш. Не говоря уже (и тут я вспомнил, к чему все это ве
л)... не говоря уже о причудливом вашем происхождении, которое в конечном и
тоге и привело вас к неоценимым сокровищам Причерноморья. Кстати, а не яв
лялся ли столь порицаемый вами Вадим Сергеевич владельцем той самой тет
радрахмы Митридата Эвпатора (о, Джеймс Босвел, что ты в сравнении со мной!)...
» «Чистый вздор, Ц поднял голову почему-то успокоившийся Алеша, Ц эти л
юди ничего не понимали в монетах. А откуда вы знаете о тетрадрахме?»
Когда я еще раз соврал, что случайно слышал об этом от Елены Константинов
ны (о кузене Кирилле, как еще живом, я на всякий случай решил не упоминать), о
н резко встал и, пригладив редкие желтоватые волосы, заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26