Через три недели я установил, что Луций должен был условленным способом передать заговорщикам сообщение.
– Что это за условленный способ?
– За садом Авиолы есть старый дуб с дуплом, на первый взгляд незаметный. Но мои люди его нашли. В нем был этот металлический футляр, в который заговорщики вкладывали записки. – Макрон положил на стол полый железный цилиндр. Он был изъеден ржавчиной. Император взял его в руки и начал разглядывать, посматривая на Макрона. Он хорошо все обдумал – аргументы и вещественные доказательства.
Макрон тем временем продолжал:
– Однако самое важное сообщение мне передали мои шпионы на прошлой неделе… – Макрон посмотрел на императора и сказал, подчеркивая каждое слово:
– Луций Курион злоупотребляет твоей дружбой, император. Ночью, переодевшись плебеем, он передает тайные решения Палатина заговорщику Авиоле.
Император разыграл волнение и испуг:
– Это правда? У тебя есть свидетели? Говори!
– Четверо моих людей несколько раз следовали за ним отсюда до дворца Авиолы.
– И дальше?
– Я подкупил надсмотрщика над рабами у Авиолы. Он подслушал разговор Авиолы с Луцием. Они шептались о тебе. Называли и день: октябрьские нонны.
Так они говорили неделю назад. Тогда я не посмел сообщить тебе об этом. ибо это было опасно для твоего здоровья.
Император долго молчал. Он был взволнован. Он понял игру Макрона, но страх за собственную жизнь принуждал его не верить и Луцию.
Энния подняла огромные черные глаза на Калигулу:
– Разве ты не помнишь, мой дорогой, как я тебя предостерегала от Луция Куриона, когда ты был еще наследником? – Голос у нее был сладкий, убедительно спокойный. – Он не нравился мне: чрезмерно честолюбив. Такие люди предают и способны на все. Мне было просто больно видеть его возле тебя, мой дорогой. Но я не ожидала…
Все трое говорят одно и то же, подумал Калигула. Хорошо ли это? А может быть, плохо? Где же правда?
– Невий! Когда Луций вернется в Рим, прикажи его арестовать.
Макрон наклонился через стол:
– И в Мамертинскую тюрьму?
– Сначала пошли его ко мне, – медленно сказал император.
– А что с Авиолой? – торопился Макрон.
– Сначала Луция, потом Авиолу! – сказал энергично император и гневно ударил металлическим футляром по мраморному столу.
Кассий Херея, который все время стоял за занавеской с мечом в руке, заглянул в триклиний.
– Спасибо тебе. Макрон, и тебе, обворожительная Валерия, за верность.
Я поступлю, как вы советуете. А теперь вина!
Херея спрятался снова.
Из хрустальных чаш с красным вином вылетали молнии, вспыхивая, они перекрещивались с молниями женских глаз. Четверо сидящих за столом людей думали каждый о своем.

Глава 43

Сестра Калигулы Ливилла слонялась среди росших в кадках пальм на крытой террасе императорского дворца. Ее каштановые волосы были распущены, ветер трепал их; она знала, что это ей идет. Ливилла была одета с обдуманной небрежностью, скорее раздета, чем одета. Она поджидала любовника и скучала, Из трех императорских сестер старшая, Друзилла, была подобна вихрю, младшая, Агриппина, напоминала задумчивый ветерок, средняя, Ливилла, – бурю. Она была похожа на смерч, на страшный, смертоносный омут. Она будоражила мир, она способна была вскружить голову любому, начиная с раба, который полол грядки в палатинском саду, и кончая сливками сенаторского сословия. О, Афродита, как она сумела одним только взглядом разжечь стоически холодное сердце мудрого Сенеки! Он часто бродил по саду, чтобы увидеть ее чувственный рот, эти обжигающие желто-зеленые глаза. Ливилла с жадным нетерпением меняла любовников, так что Рим холодел от ее неистовств. Но любовь ее к Луцию была исключительна. Чуть ли не месяц она оставалась ему верна.

***

По холму Победы к Палатину спешил всадник. Ливилла перегнулась через перила, вскрикнула и замахала рукой. Еще в седле всадник весело приветствовал ее. Потом соскочил с коня и вошел в ворота.
Ливилла не видела, как перед Луцием неожиданно выросли четыре огромных германца с мечами в руках, как начальник стражи арестовал его. Она ждала на террасе, через которую он должен был пройти к императору. Вскоре он появился: между четырьмя громилами, сгорбившийся, испуганный, в глазах тревога. Ливилла расхохоталась. Смех ее был бы приятен, если бы в нем не было столько откровенной грубости и бесстыдства.
– Что такое? Ты, и с такой свитой? Почему же они тебя сразу не сковали по рукам и по ногам? В какую же темницу тебя бросят? Я принесу тебе то, что ты любишь больше всего. – Громко хохоча, она отпихнула преторианца и при всех поцеловала Луция в губы. – Я знаю что! Ты будешь получать это каждый день! – И презрительно добавила:
– Какие, однако, глупости приходят братцу в голову!
Мозг Луция судорожно работал: что произошло, о боги, что произошло?
Он предстал перед императором.
Движение руки – и стража исчезла. Недалеко, наверно, мелькнуло в голове у Луция. Лицо императора было непроницаемо. Они были одни.
– Прости мне, дорогой, эту шутку. Я знаю. шутка неуместная, но ты извинишь мне мой каприз.
Луций был как в огне. Ласковый тон императора его не успокоил.
Напротив. Откуда же будет нанесен удар? С какой стороны? Император испытующе смотрел на Луция.
– Расскажи мне прежде всего, как ты устроил дело в Анции.
Луций заговорил. Голос его дрожал:
– Я доехал до Таррацины, а потом снова вернулся в Анций. Сделка с Авиолой почти завершена. Он сам придет к тебе, чтобы договориться о деталях!
– Вчера я ужинал с Макроном и Валерией.
Луций вздрогнул.
– Макрон обвинил Авиолу в подготовке заговора против меня.
Калигула внимательно изучал лицо Луция. Он заметил, как глаза его расширились от удивления. Удивление казалось искренним.
– Макрон советует отдать Авиолу под суд.
– Ему нужны его миллионы! – вырвалось у Луция. – Он давно по ним тоскует. – Луций запнулся, пораженный новой догадкой. – Но, может быть, золото он предложит тебе, а сам удовлетворится уничтожением его семьи, потому что тут есть еще и другие обстоятельства…
– Какие? Говори!
– Несколько дней назад Валерия устроила мне отвратительную сцену, кроме того, мне известно, что она подослала убийцу к дочери Авиолы. Я сказал ей, что думаю об этом. Понимаешь? Она из-за меня натравила своего отца на Авиолу. Это ее месть. Авиола невиновен!
Губы Калигулы вытянулись в две бледные ниточки. Глаза императора наполовину были прикрыты веками.
– Ты утверждаешь, что Авиола невиновен. Что это месть Макрона. Что же мне посоветуешь?
Луций выпалил:
– Сделай Авиолу своим финансовым советником!
Император рассмеялся.
– Ты сошел с ума?
Луций с жаром продолжал:
– Я думаю о Риме. Государству нужны деньги. Миллионы Авиолы? Но их хватит ненадолго. Ты предаешь его суду, и голова его слетит. Ты получишь много, конфисковав имущество Авиолы, у него куча денег. Но что, если устроить так, чтобы императорская и государственная казна через него получала сотни миллионов постоянно, непрерывно, ты понимаешь, дражайший?
Запавшие глаза императора блеснули. Он с минуту смотрел на Луция, а потом встал и начал ходить по комнате.
– Твой совет мудр, Луций. Завладеть этим живым источником золота!
Прекрасная мысль!
Он резко повернулся и крикнул:
– Чтобы он почаще бывал здесь, в моем дворце? Чтобы вы могли подготовить заговор прямо у меня под носом и в удобный момент отправить вслед за Тиберием?
Луций вскочил. Он покраснел до корней волос.
– О чем ты говоришь, мой Гай? Ты не веришь мне? Мой возлюбленный цезарь…
– Не говори о любви ко мне! Я знаю, о чем ты совещался со своим отцом здесь, в саду, когда мы пировали. – У Калигулы, блестящего оратора, от злости сдавило горло. Голос срывался, не повиновался ему. Он хрипел. – Вслух вы говорили о шарфе Сервия, а шепотом о том, что убьете Тиберия и меня! И меня!
– Пойми, дорогой! Мой отец хотел после смерти Тиберия вернуть республику, но я нет! Когда ты ехал к Тиберию, я встретил тебя у ворот дворца. Я шел предупредить тебя. Но ты не остановил коня, ты помчался дальше!
Калигула был непреклонен:
– Ты предал меня!
Луций воскликнул:
– Отца я предал, а не тебя! Я убил его этим. До сих пор я не могу смотреть в глаза матери. Я даже не ночую дома. И все это из любви к тебе.
Клянусь всеми богами…
– Не клянись! У меня есть доказательства!
Император бросил на стол проржавевший металлический футляр.
– Узнаешь?
У Луция перехватило дыхание. Страх сжал горло. Он упал на колени.
– Смилуйся, мой цезарь! Да, я знаю этот футляр, но я не видел его с тех пор, как умор Тиберий. – Луций отчаянно защищался. – Разве я не привел свой легион, чтобы охранять тебя? Разве я не вывел легион на форум, когда ты был еще в Мизене возле праха Тиберия, чтобы мои солдаты провозгласили тебя императором?
Калигула стоял спиной к окну и наблюдал за Луцием. Его умелая защита не казалась лицемерной. Факты, которые он приводил, не подлежали сомнению.
Луций в необыкновенном возбуждении воскликнул:
– Я верен и предан тебе! Я, а не Макрон! Он действительно предатель!
– Что ты хочешь этим сказать? – Император стал внимательнее.
Луций, вне себя от отчаяния и гнева, сыпал словами:
– Валерия проговорилась, я узнал, какую грязную игру ведут с тобой Макрон и – прости, я вынужден причинить тебе боль, но скрыть это не могу – и Энния. Валерия сказала мне слово в слово: «Ты разве не знаешь, кто управляет империей? Макрон, а не твой Гай! Отец нарочно положил свою жену в императорскую постель!»
Луций умолк, было слышно только его учащенное дыхание. Калигула упал в кресло. Он был смертельно оскорблен тем. что услышал. Воспоминания подхлестывали мысли, все говорило о том, что Луций не лжет: взгляды, которыми Макрон и Энния украдкой обменивались возле его постели, когда он болел. Едва прикрытое отвращение к нему Эннии, отговорки и увертки, когда он хотел ее. Прав Луций, прав! Теперь Калигула был уверен. Эти двое хотели отравить его!
Луций подбежал к поникшему императору.
– Ты простишь меня, дорогой? О Юпитер! Не повредил ли я твоему здоровью, о я, несчастный!
Калигула сжал лежащую на подлокотнике руку Луция:
– Я благодарен тебе, Луций. Ты действительно друг, самый верный.
Луций глубоко вздохнул. Ужас, обуявший его, когда под конвоем преторианцев он шел к императору, прошел. Ничего со мной не случится.
Ничего не может со мной случиться, я рожден под счастливой звездой, и опасность минует меня!
Он бросился к столу, из небольшой амфоры налил вино в чашу. Отпил и подал императору: император жадно допил вино. Его ввалившиеся глаза были мутны, как матовое стекло. Какой-то странный, пронизанный искорками туман стоял в них.
То, что Макрон и Энния обманули его, приводило императора в бешенство.
Но еще сильнее терзало другое: когда он метался в жару, эти двое, почти рядом с ним извивались в объятиях друг друга. Как они смеялись над ним!
Ничто не могло так больно задеть тщеславие и гордость Калигулы. Даже восточные деспоты не могут сравниться с ним в величии! Ассирийские «цари царей» и вавилонские «цари вселенной», вроде Хаммураппи, не чета римскому императору. Император выше фараона, который был богом на земле! Он повелитель величайшей империи мира, он выше всех богов! А эти двое насмеялись над ним! Какую коварную игру осмелились они затеять!
Остекленевшие глаза императора налились кровью, трясущиеся пальцы впились в подлокотники кресла, как зубы хищника в тело жертвы: свирепый нрав не скрывала больше добродушная маска, жестокость прорезала складки у рта и сморщила лоб.
Император Гай менялся у Луция на глазах. Запавшие глаза ввалились еще глубже, черты лица заметно огрубели. Бледно-серая кожа стала почти прозрачной. Он сидел, завалившись в кресло, сжав губы, и зловеще молчал; вокруг него было тихо, как на дне пропасти.
Луций в нерешительности стоял рядом, оцепенев от ужаса.
Из галереи донеслось постукивание женских сандалий, потом послышался сердитый голос:
– А ну-ка впусти меня, чурбан! Дурак! Посторонись лучше! Вот я тебе сейчас пинка дам, сукин сын!
Ливилла влетела в кабинет императора, резко распахнув дверь и захлопнув ее перед самым носом стражника, который не хотел ее впускать.
– Такой дурак! Но я ему двинула по носу, так что кулак болит. А вы тут вдвоем…
Ее взгляд упал на императора. Она умолкла. Таким она брата еще не видала. На лицо его спустилась тень звериной ярости.
– Что с тобой, Гай?
Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом, в его глазах горела нечеловеческая жестокость. Встал. Ливилла испугалась и отступила.
Он прошел мимо нее, тяжело шлепая огромными ступнями по мраморному полу, и направился к дверям своей спальни, двери распахнулись, будто в страхе перед ним.
– Что с ним случилось, Луций?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Вдруг чего-то испугался. Тебе, наверно, следовало бы пойти к нему.
– А, трус! – Она ухмыльнулась. – Мне к нему? Хватит с меня. А на что же тогда Энния. вырезанная из эбена и слоновой кости. Или теперь уже Орестилла? – Ливилла грубо захохотала и бросилась на ложе.
Луций подбежал к двери императорской спальни. Она была закрыта изнутри.
– Не сходи с ума и оставь его. Десять настроений в час. Знаю я его.
Он, наверно, как раз воображает себя фараоном или богом. А что же ты?
Свободен? Тем лучше! Иди ко мне!
Она резко притянула Луция к себе.

Глава 44

Из Тревиниана труппа направилась на запад, к морю, по местам, куда тысячи лет назад приставали галеры мореплавателей пеласгов. Еще сейчас их язык сохранился в удивительно красивых названиях городов и пристаней:
Фереги, Палее, Агилла.
Потом актеры пошли на северо-восток, через старую Этрурию, усеянную пригорками, поросшими низкорослыми тиссами. Шли вдоль некрополей, где в обширных гробницах из белого мрамора под пиниями вот уже пять столетий спали благородные этруски. Временами на надгробия падала шишка, удар нарушал тишину и желто-металлические панцири убегающих ящериц блестели в камнях погребений. Но кругом кипела жизнь, и на полях шла уборка урожая.
Когда наступила летняя жара, труппа пошла по долине Тибра, перебралась через реку и направилась к Сабинским горам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87