Понтифик величаво приближался к триреме. Он знал: сегодня здесь много важных гостей из Рима, сенаторов и магистратов. Лишь Макрона нет, он на Капри, у императора. Дочь его, однако, здесь. Понтифик предложил ей первой вступить на корабль. Недовольные сенаторы были вынуждены смириться.
Валерия прошла мимо них. Она заметила отца Луция. Он пристально смотрел на нее. Рядом с ним старый Ульпий. А вот сенатор Авиола, отец этой… «И она тут», – подумала Валерия, приметив Торквату. Валерия снова посмотрела на Авиолу и побледнела. Старое воспоминанье: александрийский лупанар.
Валерия стиснула зубы, овладела собой. Она миновала ряды гостей. Луций не приехал. Почему? Он обещал ей быть здесь. Валерия старалась подавить в себе гнев и разочарование. Сопровождаемая понтификом. сенаторами и жрецами, она твердо прошла по мосткам, переброшенным с берега на трирему.
Уселась в приготовленное кресло, слегка повернув его. чтобы видеть Торквату.
Снежно-бледные щечки девушки окаймляли золотисто-каштановые локоны.
Волосы падали на худенькие плечи, окутанные дорогой, расшитой золотом столой. Луций не приехал, и разочарование было написано на ее полудетском личике, маленькие руки механически теребили бахрому на одежде. Валерия внимательно смотрела на девушку. Нежная, целомудренная, прелестная. Само очарование.
В один прекрасный день, несомненно в один прекрасный день, Луций пресытится мной, и тогда он отдаст предпочтение этому нежному созданию…
Этой девушке… А потом? Нет! Никакого «потом» не будет!
Так думала дочь Макрона.
Сердце Валерии ожесточилось, стало каменным, в глазах появился холодный блеск. Он не должен наступить этот страшный день! Сколько же времени дать тебе, девушка, чтобы ты забыла Луция? Для страсти и страха и месяц – большой срок. Посмотрим. Если ты не оставишь его, если я не почувствую, что из мыслей его ты исчезла, горе тебе, малютка!
Сервий тоже думал о Луции: сейчас он занят перемещением когорты шестого легиона из Альбы-Лонги на Марсово поле в Риме. Войско – это основа любого выступления против императорской власти. На один шаг они будут ближе к цели.
Трирема вышла в открытое море, за ней – Другие большие корабли, а вокруг, как мухи, роились барки рыбаков.
Восемьдесят гребцов налегли на весла, ветер расправил паруса, и рыбацкие челны вскоре остались далеко позади.
Праздник открытия моря.
Чтобы умилостивить море, с корабля будут сброшены дары земли. Потом авгур выпустит орла, полет которого возвестит, как принял Нептун жертвы и будет ли в этом году милость морякам. Если орел полетит ввысь, слава вам, могущественные воды, и благо нам, людям. Но если орел полетит низко над водой – горе нам, горе кораблям в море!
На носу триремы с эмблемой Рима – «SPOR», – выведенной золотом по пурпурному фону, стоял, воздев руки, понтифик. Он взывал к морю.
Авиола слушал понтифика и подсчитывал. Три корабля он пошлет в Карфаген за кожами, четыре – в Испанию за медью для щитов, пять – в Азию за железом для панцирей и мечей, три – в Сирию и Египет за редким деревом.
Пятнадцать кораблей. А может быть, и двадцать. Клянусь Нептуном, и вправду от моря зависит удача этого предприятия. Я дал понтифику триста золотых, жрецам Нептуна послал трех быков и стадо кабанов. Этого, наверно, довольно. Довольно этого, морское божество? Над кораблем пролетела чайка, и птичий помет испачкал руку Авиолы. Дурной знак! Видно, мало. Нептун слишком требователен. Требовательнее, чем Юпитер и наш покровитель Меркурий вместе. Да и причина есть: вода не суша, риск велик: «Что ж. – думает про себя Авиола, незаметно стирая краем своей сенаторской тоги птичий подарок с руки, – может быть, поможет особый дар Нептуну». Он осмотрел перстни на испачканной руке. Вот этот, со смарагдом. Тонковат, конечно, но смарагд очень хороший. По крайней мере шестнадцать золотых стоит.
Авиола встал, снял перстень, повертел его в лучах солнца, чтобы видно было, как сверкает драгоценный камень, и широким жестом бросил в море.
Остальные сенаторы волей-неволей должны были последовать его примеру, и каждого при этом не оставляла мысль о торговле, успех которой зависел от моря.
Красно-желтые паруса опали, гребцы подняли весла, корабль остановился и покачивался на волнах. Полдень. Солнце в зените. Сейчас начнется главный обряд, нужно ублаготворить море и открыть его для кораблей.
Три огромные серебряные амфоры с рельефным изображением земных даров морю стояли на носу корабля. В одной амфоре кровь жертвенных животных – квинтэссенция всего, чем утоляет земля человеческий голод. В другой – то, что утоляет жажду: густое, неразбавленное фалернское вино. В третьей амфоре – желто-зеленое оливковое масло, которое не только питает человека, но и может успокоить волнение на море.
Маленькие барки догнали трирему и остановились неподалеку. Рыбаки спустили на воду соломенные челны с фигурками морских божеств.
Остийская пристань едва видна, мраморный Нептун кажется белой точкой на серо-зеленом земном горизонте.
Рыбаки в барках поднялись, встали с кресел и гости на триреме. Момент священнодействия сомкнул все уста, приглушил всякий звук.
Мертвая тишина. Лишь дерзкая чайка нарушает ее варварским криком.
У первой амфоры, с кровью, встал понтифик, у второй, с вином, – жрец Нептуна, у амфоры с маслом – эпулон коллегии семи стольников. Все трое одеты в тоги с пурпурной полосой, на головах слабый ветерок раздувает цветные ленты. Первая – красно-черная, цвета запекшейся крови, вторая – светло-красная. цвета молодого вина, третья – лимонно-желтая, цвета оливкового масла.
Три жреца под звуки труб сдвинули при помощи рабов три амфоры. Одной струей полились в море кровь, вино и масло. Тяжелая жидкость падала в воду. Вода окрасилась кровью, зазолотилась, стала переливаться всеми цветами радуги.
Понтифик возгласил:
– На вечный мир с морем!
Сверкающее слово «мир» повторилось, далеко разнесенное ветром, рассыпалось солнечными лучами по сияющей морской глади.
Авгур подошел к большой клетке. Сорвал покрывало и открыл дверцу. Орел, прекрасный, как в дивном сне, остановился на краю палубы, ослепленный солнечным светом. Полдень, время отлива, море уходит в зеленые глубины, колеблющиеся тени едва приметны. Коварные волны жмурятся от солнечного сияния. Все напряжено – как боги примут жертву?
Орел медленно расправил крылья, взмахнул ими и неожиданно стрелой взмыл в поднебесье.
Восторженные вопли на корабле, на барках, на берегу заглушили победное пение труб. Авгур, воздев руки к небу, провозгласил:
– Радуйтесь, квириты! Нептун благосклонно принял наши дары! Море открыто для всех кораблей, для военных, для торговых и для рыбацких. Слава Нептуну! Слава бессмертным богам!
– Слава!.. Слава!..
Корабль повернул к берегу. Понтифик подошел к дочери Макрона и произнес хвастливо, как будто все, что тут произошло, было исключительно его заслугой:
– Ты видела, благородная госпожа, как Нептун принял нашу жертву?
– Да, – подтвердила Валерия, наблюдая, как Торквата следит за полетом орла в лазурной вышине. Она видела, какой надеждой и радостью засветилось лицо девушки. Очевидно, в полете орла она нашла и для себя добрый знак.
Она, пожалуй, верит, что вновь обретет Луция.
Валерия из-под опущенных ресниц смотрела на девушку. Радуешься. Ну, порадуйся немножко. Недолго осталось.
– Ты расскажешь, благороднейшая, своему отцу…
– Разумеется, высокочтимый понтифик: сегодня же я буду говорить с ним, – улыбнулась красавица, и наивная Торквата сочла ее улыбку еще одним добрым знаком. Она устремила взгляд на орла. Он поднимался все выше и выше, его серо-белые крылья понемногу превратились в бледную точку, и наконец он исчез в сияющем небесном куполе.
Толпа на берегу разбредалась. Обмытый рабами Нептун смотрел вдаль на свое море спокойно и доброжелательно. Он принял дары, принял жертвы. Но что будет дальше? Обещать спокойное море на весь год? Трудно обещать. Орел пообещал. Но Нептун не обещал ничего. Море само решит. Нептун будет молча стоять здесь и сам подивится, когда спокойная морская гладь разбушуется, разъярится. Тут и бог ничего не сможет поделать, помогайте себе сами, рыбаки остийские.

Глава 28

После полудня лектики вместе со своим благородным содержимым отправились в обратный путь, в Рим. За ними тянулись волны дорогих духов, после них остались зыбкие следы на прибрежном песке. Запахи рассеялись, следы смыли волны.
Остия на время затихла. Рыбаки вернулись в свои хижины и сели за ужин.
Праздничный стол требует и праздничных напитков. Ну-ка. Марк, забеги в таверну еще за одним кувшинчиком. Ты говоришь, это двенадцатый? Ну и ну! А ведь это только начало. Сегодня же праздник, болван. Нептун постарается, чтобы наши сети и животы были полны.
На площади перед таверной «Беззубая мурена» движение не затихает. Здесь собрались все. кто умеет подзаработать и на бедняке. Гончары, ювелиры, кондитеры, продавцы мелочей хриплыми голосами призывали покупателей.
Октав Семпер идет по площади нахмуренный, черный ежик на его голове готов проткнуть весь свет. Беззаботное, веселое настроение, царящее вокруг, злит его еще больше. Минуту назад его петух по кличке Лео проиграл петуху Лавра. Проиграл так позорно, как поросенок носорогу. Фи!
Рыбачка поворачивает в руке глиняный светильник и торгуется с хозяином:
– Пять сестерциев и ни ассом больше!
– Восемь и ни ассом меньше.
– Ну и обдирала ты, дорогой!
«Да, дорого мне обошелся этот проигрыш, безумно дорого, – думает Октав. – Все ставки проиграны. Вечером возьму нож и покончу с этим ублюдком», – решает Октав судьбу побежденного Лео.
У лавки с вином два моряка пьют в честь Нептуна. Они не виделись пять лет. Теперь пьют и обнимаются, покачиваясь на нетвердых ногах.
– Я люблю тебя, братец. Будь здоров!
Октав вспомнил сияющее лицо Лавра, когда во время драки из Лео так летели перья, что петухов едва было видно. Расписать бы тебе твою наглую морду, скалит зубы Октав.
Шум, писк детворы, смех, пение и звуки флейты, радость поднимается и переливается, будто тесто, все это только бесит Октава. Налитыми кровью глазами он посмотрел в сторону моря. Там нетерпеливые рыбаки уже укладывают сети в лодки, собираются на ночной лов.
Хапуги, думает про себя Октав. Так торопитесь, словно ночью от вас уплывет мурена с брюхом, набитым золотыми. Разве завтра не будет дня?
Завтра. Завтра потянется цепь забот, и конца им не будет. И все из-за петуха Лавра. Ну подожди, стерва, я и тебя заполучу и срежу твой гребешок.
А сейчас пить, поскорее залить свое горе.
Приморская таверна «Беззубая мурена» – низкое помещение с деревянным, дочерна закопченным потолком, вся насквозь пропахла рыбой. Из кухни тянулся залах жира и пригоревшего жаркого. Вокруг нескольких столов с остатками пищи сидели мужчины. Вино разносила трактирщица. Эту хромую женщину ни в чем нельзя было винить: что поделаешь, не была она украшением праздничного дня. Посудите сами, разве будет у тебя приподнятое настроение, если единственная присутствующая здесь женщина похожа на скелет, на жердь в пеплуме, о которую можно уколоть руки. Бр-р-р-р! Лучше смотреть на дно кружки и заливать свои желания вином, растворяясь в упоительной надежде.
– …и потом куплю себе новую лодку. Справлю себе густо плетенную сеть…
– …в этом году со мной впервые выйдет мой сынишка, ему четырнадцать исполнится…
– …а помнишь, в прошлом году? Это был благословенный день. Каждый наловил кучу рыбы. А я тунца… С ним мне пришлось повозиться до утра, прежде чем я доволок его до берега. Всю сеть порвал. Во какой был! Попался к вечеру, когда луна заходила…
– …если мне повезет, Фортуна, помоги мне, я выужу прожорливую мурену длиной в пять стоп, отвезу ее в Рим и выручу тысячу сестерциев…
Тощая трактирщица зажгла факелы в помещении и перед таверной, где сидело больше народа, чем внутри.
– Эй ты, прибрежное страшилище! Копченой трески к вину!
Здесь пировала вся рыбацкая Остия. Назойливый запах рыбы стоял над таверной, хотя сегодня каждый умылся и оделся в праздничное платье. Кислые испарения вина смешивались с запахами жареного лука и рыбы, и каждый из этих запахов будто старался перебить другой.
Октав Семпер задумчиво уставился в кружку. А рыбак Лавр усмехался, удобно облокотясь, и подолом туники вытирал пот с волосатой груди.
– Ну так что, Октав, когда отдашь деньги за проигрыш? Я знаю, что мне нечего бояться. Ты большой господин. Кто еще может себе позволить иметь на ужин целого «льва», как ты?
Кругом засмеялись, и владелец петуха-победителя гордо посмотрел по сторонам. Октав молчал. Ах, этот вонючий петух Лео. Этот трус. Этот негодяй. А я-то так его любил и кормил. Делал для него все, что он только ни желал. Октав снова переживал этот бой: как болван крутился его петух-балбес на месте и позволил этому голенастому оборванцу бить себя шпорами. Этот Лавров бродяга так отделал моего драгоценного, что на нем перьев не осталось. Фу!
– Эй ты, костлявая красотка, подай-ка сюда новую кружку!
Трактирщица протолкалась к нему с вином:
– Не мешало бы тебе заглянуть в кошель, много ли там еще осталось, Ступид. Ведь это уже пятнадцатая…
Он проглотил прозвище потому, что сам обратился к трактирщице со словами не слишком учтивыми, но главным образом потому, что теперь он был ее должником.
– Не беспокойся, красавица, заплачу.
Заплачу, но чем, когда? Я должен за пари Лавру и парням. Я должен за осла. Трактирщице. На кого ни посмотрю, всем должен. Но вино дурманит.
Спишет долг и даст уверенность, что снова все будет хорошо. Не бойся, Октав, и будь весел! Ведь сегодня праздник! Вино умеет хорошо обманывать: тощая трактирщица исчезает, и в дверях появляется девушка кровь с молоком.
Октав запел, и вся таверна присоединилась:

А теперь эту кружку до дна осуши
И, пока в землю пас не зарыли,
Поцелуй посильней, и опять поспеши
Выпить кружку, и вновь обними от души
Так, чтоб кости от боли заныли
И про все мы на свете забыли…

Фривольная песня кружилась в смрадном воздухе таверны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87