Луций говорил о том, что было больным местом римского владычества. У империи на Востоке – ахиллесова пята: Парфянское царство.

***

Почти триста лет со времен первой войны с Карфагеном на обломках огромной империи Александра Македонского растет держава великого царя, как называют правителя парфян. Ее столица, до недавнего времени безвестный Ктесифон, растет и процветает и стремится догнать не только Александрию, но и Рим. Великий царь парфян Артабан возгордился своими военными успехами. Варвар возвысился над варварами и в стремлении стать вторым Македонским своей надменностью и алчностью угрожает народам на западной границе, а они дружественно расположены к Риму. И вот когда ему захотелось покорить Армению и он посадил на армянский трон своего старшего сына Арсака, вмешался император Тиберий. О, хитрая политика сильнее золота и сотен вооруженных до зубов легионов. Император отправил в восточные провинции фраата, сына бывшего царя. Но Фраат, усвоивший римские нравы за время пребывания в Вечном городе, высадившись на сирийскую землю, пренебрег ими, вскоре заболел и умер. Тогда Тиберий избрал в соперники Артабану – Тиридата, происходившего от той же ветви, что и Фраат. Таким образом, варвары, восстанавливаемые друг против друга дипломатическими уловками Рима, сами себя уничтожали и истребляли. Рим хотел избежать войны с великим парфянским царем. И римская политика достигает этого тем, что великого превращает в малого.
О, Луций – дипломат. Он лишь намеками говорит о методах борьбы. Все, однако, понимают, о чем идет речь: Рим стравливает соседей с Артабаном, восстанавливает против царя его собственных родичей, у Рима есть свои люди и в самом царском дворце в Ктесифоне, с помощью золота Рим вербует прислужников Арсака.
Сложная политическая ситуация, полная интриг и непредвиденных конфликтов, благодаря словам Луция обретает ясную и вразумительную форму.
Рим, который когда-то покорил мир силой, ныне стремится его удержать в своих руках хитрой дипломатией и тактикой. Ее направление определил сам император и его приспешник Макрон. Именно в духе этой политики действовал легат Вителлий и его люди.
Старый сенатор Ульпий слушает сына Сервия со все возрастающей неприязнью. Умный малый, спору нет. Но вяжется ли его хитрость со старинными римскими добродетелями? С республиканской демократией? Насилие, интриги, обман. Ульпий всегда был против таких методов. Отвратительны они ему и теперь. Он слушал и хмурился.
Луций был нарочито скромен, обнажая перед сенатом коварные уловки, при помощи которых велась сначала тайная война против Артабана. Сенаторы знают Вителлия. Как? Неужели этот старый распутник сумел устроить такую западню царю парфян?
Речь часто прерывалась вопросами. И теперь поднялось несколько рук.
Луций смолк. Консул Понтий предоставляет слово.
– Кто склонил сарматов и альбанов вступить в союз с иберийцами? – спрашивает Луция сенатор Менол.
– Наместник Вителлий, – произносит Луций, и голос его звучит несколько смущенно.
– Это Вителлий выдумал план, предопределивший поражение войск, которые вел Ород, сын Артабана! – восклицает Авиола, которому известна правда.
Луций смущенно молчит.
– Вителлий? – резко переспросил Макрон, разгадавший честолюбивую игру Луция и намеренно ему подыгрывая.
– Нет, – произнес Луций с робостью, в которой слышалось горячее желание дальнейших расспросов.
– Так кто же? Говори! – бросил решительно Макрон.
– Кто же? – раздалось несколько голосов тех, кто понял, что кто-то должен показать себя здесь в полной славе и блеске.
– Легат поручил это мне, досточтимые отцы. – скромно и тихо произнес Луций.
Хвалебные возгласы и рокот огласили храм.
– Ты достоин называться сыном Рима, Луций Курион, – торжественно произнес Макрон, и рукоплескания загремели вслед за его словами.
Мысли Калигулы шли в другом направлении, он был полон зависти.

***

Луций описывает дальнейший ход событий: Артабан, собрав все военные силы своего царства, выступил в поход, стремясь отомстить за поражение сына, и тут Вителлий быстро стянул легионы со всей Сирии и Кили-кии. Он распустил ложный слух, что собирается вторгнуться в Месопотамию, и этим нагнал страху на Артабана. Войны с Римом боялся великий царь. Войны этой боялся также и Рим. Вителлий сплел множество интриг. Он соблазнял Артабановых военачальников и приближенных, выставляя перед ними прошлые военные неудачи царя и его жестокость в мирные дни. И великий царь, почти всеми покинутый, бежал к скифской границе. Тем временем удалось возвести Тиридата на парфянский трон и римские легионы направились быстрым маршем к Евфрату…
– Кто вел их? – воскликнул Макрон.
Луций покраснел и замолчал. Рукоплескания сотрясли храм и перешли в овацию.
Сенатор Ульпий смотрел на чужое лицо Луция. Это была маска, под которой скрывается ненадежное, продажное лицо… Сидеть на двух стульях – это позор и несчастье. Кто выше поднимется, тому и падать больнее.
Гонится за должностями, за славой, за властью, думал Сенека. Кого же он предаст? Отца, императора? Или обоих ради третьего, Макрона?
Лицо Калигулы – непроницаемая маска. Под ней скрывается завистливое удивление, как ловко Луций склонил на свою сторону сенат и не задел императора. Такого сметливого человека нельзя недооценивать, и бросаться такими нельзя. Если бы удалось вырвать его из родного гнезда, привязать к себе, заставить служить. Но Калигула тут же усомнился. Род Курионов из гранита. Попробовать, однако, стоит…
Луций Геминий Курион продолжает говорить. Он описывает часто вспыхивающие в провинциях мятежи и восстания против римских колонизаторов.
Запальчивые слова слетают с его уст:
– Отсталые варвары не понимают, какое благословение, какой дар богов для них наша защита. Как бы они существовали без нас! Дух их немощен, они погибли бы от грязи и болезней, истребили бы друг друга кровной местью, они никогда не узнали бы, что такое право в высшем смысле слова. Им неведома осталась бы образованность. Они потонули бы в темном омуте своих суеверий и погрузились во мрак, не ведая, что существует мир, полный света, мрамора и золота. И эти варвары, убогие духом и телом, противятся нашему владычеству? Отчего же? Оттого, что должны платить нам подушную подать? И собирать в пользу наших наместников совершенно справедливую дань и пошлины? Оттого, что они должны поставлять нам сырье, золото, серебро, металлы и хлеб со своих земель, ведь за все это мы платим им полноценной монетой? Оттого, что они подвластны нашим мудрым судьям? И должны посылать своих юношей к нам на военную службу? Так разве, досточтимые сенаторы, разве не честь это для них? Разве не лучше быть рабом в Риме, чем в какой-нибудь Варварии одним из военачальников?
Оба лагеря сенаторов объединились для бурной похвалы слов. так точно выражающих идею империи. Слава, вечная слава империи!
На лице Сенеки появилась ироническая улыбка. Он разглядывал лица перед собой: бог войны Марс, Август, Тиберий, Макрон, Калигула и – Луций. Да, в этой последовательности есть железная логика. Завоевать, покорить, поработить и вытянуть все до капли. Когда же конец этому? И каков он будет?
Глаза Луция горят вдохновением. Он смотрит на обрюзгшие лица сенаторов, но видит далекие земли, откуда вернулся. Он видит тех, над кем властвует Рим там, на Востоке:
– Что же представляют собой люди, покоренные нами по праву божественному и человеческому? Если бы хоть на мгновение, досточтимые сенаторы, вы увидели их, то глубокая мудрость Аристотеля и Платона до конца открылась бы вам: справедливо решила судьба, одним приказала властвовать, другим – повиноваться. На лицах варварских начальников, царей и сатрапов отчаяние и забота. Им неведомы светлые дни. Жизнь их проходит во мраке, и фурии преследуют их. И народ, которым они правят, как две капли воды похож на них. Стенаниями и ропотом полнится земля, где работают они от зари до заката.
Варвары не могут оценить гармонии и красоты, которые несет им Рим, и, покуда не оскудело вовсе дыхание их, они строят козни против нас. Поэтому. досточтимые отцы, если бы не были мы достаточно осторожны, на всех границах искры мятежей вспыхнули бы пламенем пожара.
Благословен будь наш император и великий Макрон, благословен будь преславный сенат, создавшие военные укрепления на всех границах империи, пославшие легионы наши на Евфрат и Дунай. Рим может спать спокойно. Сыны его на страже…
Возгласы одобрения прервали речь Луция.
И ему вдруг пришло в голову в заключение перевести речь на себя. Он взволнованно закончил:
– Темных, чудовищных богов своих призывают варвары на помощь, чтобы помогли они им вернуть бессмысленную свободу и освободиться от нашей власти. Но римляне, народ культурный, судьбою поставлены править невеждами. И мы никогда не отступим от этого своего права! Я же клянусь здесь перед вами, что если определите мне это, то пойду и жизнь свою положу ради вящей славы Рима!

***

Высокопарное заключение воодушевило сенаторов, рукоплескания не стихали, пока Макрон не сделал знака рукой. В глубокой тишине он взял с подушки, которую держал понтифик, золотой венок и направился к Луцию. Хор пел гимн, прославляющий Рим. Луций опустился на колени, и золотые листки сверкнули на его соломенно-желтых волосах.
– Заслужен ты перед отчизной, Луций Геминий Курион, – торжественно провозгласил Макрон. – Я благодарю тебя от имени императора и сената.
Заседание сената закончил консул Понтий.
«О боги, – думал Гатерий, – кто-то взбирается на самую верхнюю ступеньку лестницы! Что кроется в этом? И кто за этим стоит? Будь что будет, а следует ему поклониться вовремя и снискать его расположение».

***

Сенаторы выходили из храма. Сервий, прощаясь, тихо подозвал к себе Авиолу, Бибиена, Ульпия, Пизона и Вилана. Сегодня, после собрания сената, всего безопаснее. Даркон уже знает. Они величаво кивнули и величаво удалились.
Толпа приветствовала знакомых сенаторов криками и рукоплесканиями.
Рабы, отдыхавшие рядом с лектиками на торжественно освещенном форуме, поднялись. Они ждали, когда номенклатор выкрикнет имя их господина.
Луций выслушал множество поздравлений, и не один сенатор расцеловал его в обе щеки. Он проводил отца к носилкам и попросил взять домой его золотой венок, его славный трофей. Ему нужно идти… Сервий понял и улыбнулся: ему нужно похвастаться перед Торкватой.
– Иди, сын мой, – сказал он с гордостью. И шепотом добавил:
– Не забудь: за три часа до полуночи – ты должен присутствовать при этом – мы распределим обязанности – тебя ждет наитруднейшая.
Луций кивнул.
Но не к Торквате он шел. Луций направился к Валерии.
Шел он быстро. И догнал покачивающиеся носилки, великолепные, окруженные ликторами и факельщиками. Он хотел уклониться, но было поздно.
– Куда торопишься, мой Луций? – услышал он голос Макрона.
Луций запнулся. Макрон рассмеялся:
– Иди сюда. Ведь нам по пути, не так ли? Зачем же истязать себя и пешком лезть в гору? Побереги себя для более важных дел…
Смех грубоватый, но дружеский.
Луций сел в лектику.

Глава 20

Макрон не разрешил номенклатору доложить о его приходе. Усадил Луция среди колонн атрия и пошел за дочерью. Он нашел ее в желтой комнате на ложе в домашнем пеплуме из лазурного муслина, который удивительно гармонировал с волной красных распущенных волос.
Валерия, взволнованная ожиданием Луция, повернулась к Макрону, вскочила с притворным удивлением:
– Это ты, отец? Я не ожидала тебя. Уже поздно.
Макрон видел, что Валерия в домашнем наряде еще более соблазнительна, чем в праздничном. Он загудел:
– Заседание затянулось. Но я привел к тебе гостя, девочка. Луций, входи!
И прежде чем Валерия успела произнести хоть слово, Луций оказался возле нее. Она надула губы, сердясь на отца.
– Как ты можешь приводить гостя, заранее не сообщив об этом? – хмурилась Валерия. Но, видя, что Луций поражен, добавила спокойно:
– Это ужасно неприятно предстать перед гостем неодетой и непричесанной…
– Рубин сверкает и без оправы, – сказал Луций учтиво.
Она усмехнулась.
Макрон возлег к столу первым, кивнул дочери и гостю и загремел:
– Эй, рабы! Вина! У нас зверски пересохло в горле. А у Луция больше всех. Он разглагольствовал, как тот, греческий, как его – Демократ?
– Нет, Демосфен, – усмехнулась Валерия и спросила с интересом:
– А как сенат?
– Своды сотрясались, девочка. Благодарная родина чуть руки себе не отбила. А он получил золотой венок.

***

Она обратила к Луцию огромные, потемневшие в эту минуту глаза цвета моря.
– Меня радуют твои успехи, и я желаю их тебе от всего сердца, Луций.
– В ее голосе звучала страсть.
Луция волновал этот голос. Он пытался скрыть волнение под светской учтивостью:
– Почести сената радуют меня безгранично, но только теперь, здесь, я абсолютно счастлив…
– Риму нужны решительные люди, – сказал Макрон. – Современные молодые мужчины больше похожи на девиц, чем на солдат. Словно из теста.
Как дела в армии?
– Риму нужны герои, – сказала Валерия с ударением, и Луций прочитал в ее взгляде восторг. Он хотел что-то возразить, но в комнату вошли рабы, они принесли еду, серебряную амфору с вином, серебряный кувшин с водой и три хрустальные чаши. Пламя светильников, свисавших на золотых цепях с потолка, заиграло в хрустале оранжевыми молниями. Валерия кивком головы отослала рабов и разлила вино.
Возлила Марсу и выпила за здоровье Луция:
– Чтобы твое счастье было без изъянов и долгим, мой Луций.
– Громы и молнии, это ты здорово сказала. Я тоже присоединяюсь, Луций.
Луций не сводил с Валерии глаз, не в силах скрыть страсти. Она притворялась, что не замечает этого, что ее это не касается, умело переводила разговор с сената на Рим, с Рима на бега, разрешения на которые, говорят, Калигула добьется от старого императора.
– Кажется, ты будешь защищать цвет Калигулы, – заметил Макрон.
– И мой цвет, отец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87