Кажется, нам сразу же удалось напасть на верный след.
– А какой из себя напарник? – спросил я. Коробейник подозрительно посмотрел и отрицательно покачал головой:
– Что попусту болтать, не наше это дело. Знаешь, как говорят: слова серебро, молчание золото. Эти люди ни нам, ни вам не по зубам.
– А если золотом заплачу, расскажешь?
– Что золото, своя жизнь дороже. Если они узнают, что я про них языком трепал, то мне никакое золото не поможет, на дне моря-океана сыщут.
– Ну, здоровый больше никого не сыщет, ему черти на том свете уже пятки поджаривают, – сказал я.
– Ты, парень, говори, да не заговаривайся! Ишь, какой смелый выискался! Жить, что ли, надоело. За такое хвастовство, знаешь, что они с тобой сделают!
– Я тебе правду говорю, не веришь, у людей спроси. Сегодня ночью я этого здоровяка в Кремле как свинью зарезал.
– Ты – Филиппа?! – воскликнул он, впервые назвав убитого по имени. – Не врешь?
– Чего мне врать? Мне бы еще Версту найти. Подумай, может, поможешь? От нас о тебе никто не узнает, а я за ценой не постою.
– В Кремле, говоришь, его зарезал? Сейчас пойду, узнаю, правду ли говоришь.
Коробейник допил остаток водки и отошел пошептаться с сидящими возле самой двери парнями, так же, как и он, охотнорядского обличия. Мне было интересно узнать, с какой скоростью в Москве распространяются слухи, и я с нетерпением ждал его возвращения. Однако разговор у них затягивался. Осторожный коробейник, скорее всего, не решился спрашивать в лоб, подходил к теме обиняками. Во всяком случае, разговор нас с Алексием не касался, в нашу сторону никто из парней не смотрел.
Поп воспользовался паузой в разговоре, повторил заказ, усугубив его малой толикой мясной и рыбной закуски. Такое расточительство объяснил, немного смущаясь:
– За хлопотами пожрать некогда. Который день голодным хожу.
Пока половой не принес водку и закуску, коробейник беседовал со знакомыми, вернулся обескураженным.
– Твоя правда, говорят, Фильку-то ночью зарезал царев дружок. Не ты ли?
Я кивнул. Он недоверчиво меня осмотрел, вероятно, его смущала моя скромная одежда.
– Что-то ты на боярина не больно-то не смахиваешь.
– А я и не боярин.
– Люди говорят, тот человек царев друг, значит боярин. Станет царь с кем ни попадя якшаться!
– А я и не друг царю, так, немного знаком. Услужил ему кое в чем. Так сможешь помочь с Верстой? – попытался я перевести разговор на интересующую тему.
Коробейник задумался, одним глазом наблюдая, как Алексий разливает водку. Потом взял в руку кружку и отрицательно покачал головой:
– Не будет в том моего согласия. Не стану я с Верстой из-за тебя ссориться.
– Ну, как знаешь, – теряя к нему интерес, сказал я, – не хочешь помочь, другой найдется. Ты что, один во всей Москве знаешь, где Версту найти.
Коробейник растеряно глянул на Алексия. Тот ухмыльнулся и развел руками:
– Не хочешь, брат, ефимку заработать, твое дело.
Коробейник понял, что разговор идет о приличном вознаграждении, и посмотрел на меня по-другому. Однако тут же состроил пренебрежительную мину:
– Про одну ефимку – и говорить нечего, себе дороже!
– А если три? – спросил я.
– Пять, – твердо сказал коробейник. – Меньше никак нельзя. Дело слишком опасное.
– Хорошо, пусть пять, если твое слово будет того стоить. Может, ты сам ничего не знаешь и пошлешь туда, куда Макар телят не гонял, а там ищи, свищи ветра в поле.
– За пять ефимок-то я тебе дом, где они живут, предоставлю, а там уж как хочешь, твое дело. Только берегись, Верста, он такой, он так просто спуску не даст!
– Ладно, говори, где его искать, – согласился я.
– Сначала деньги покажи, а то потом скажешь, что нету.
– Хорошо, – сказал я и передал ему монеты.
Коробейник воровато, чтобы не видели другие посетители, сунул их за пазуху. Только после этого начал объяснять, где найти Версту.
– Как выйдете отсюда на Яузу, то пойдете против течения, там увидите церковь Двенадцати Апостолов, от нее по левую руку будет третья изба, ее никак не пропустишь, она с печной трубой. За ней аккурат стоит избушка крохотка, в ней они и проживают. Только чтоб про то, что я вам сказал, ни одна живая душа не прознала, – просительно сказал он.
Адрес был достаточно условный, но других, более точных, в Москве пока не существовало.
– Ну, что же, по этому случаю нужно выпить, – предложил Алексий. – А чего это ты Фильку с Верстой так боишься? Сам, кажись, мужчина солидный, грех труса праздновать.
– Забоишься тут, – ответил коробейник, опуская пустую кружку на стол, – знаешь, скольких они людишек извели! Страсть! Ни Бога, не черта не боятся. Особо он, Верста, ему человека зарезать, раз плюнуть. Самые первейшие тати его опасаются.
Одного адреса резвого душегуба мне было мало. Я попытался получить у собутыльника еще какую-нибудь полезную информацию, но оказалось, что он и сам ничего толком о моих новых врагах не знает. Коробейник смог повторить только слухи, которые ходили о них в профессиональных кругах преступников.
– Ну что, пойдем искать твоего малыша, – предложил Алексий, когда мы, солидно расслабившись, вышли из кабака на свежий воздух.
– Шутишь, куда нам идти в таком виде.
– А что, вдвоем-то как-нибудь справимся.
– Очень в этом не уверен, как бы не получилось наоборот, не мы с ним, а он с нами.
– Крепко, видать, Верста тебя напугал, – удивился поп, – не замечал за тобой раньше робости. Авось, с Божьей помощью справимся.
– Нет, – твердо сказал я, – пьяными мы туда не пойдем, с ним никакой «авось» не поможет. Веришь, я даже не успел заметить, когда он вышел из комнаты. Только что был, и вдруг исчез. Лучше давай сходим, проверим моего дьяка, не вернулся ли он в Москву. Мне его холоп обещал выдать, но что-то я ему не очень верю.
– Мне все едино, хоть туда, хоть сюда. Пошли, коли нужно.
Вообще-то в таком состоянии, в котором мы пребывали, нужнее всего было протрезветь и выспаться, а не искать ратных подвигов. Однако, чтобы это осознать, нужно было быть, как минимум, трезвым. Это я начал понимать только тогда, когда мы, спотыкаясь на ровном месте, добрели до имения Екушина. В голове уже достаточно просветлело, чтобы с бухты-барахты не полезть на рожон в разбойничье гнездо. Потому я не указал своему бесшабашному приятелю на цитадель противника и ограничился ее визуальным осмотром. Никаких свидетельств того, что дьяк сейчас находится в своем имении, заметно не было, как, впрочем, и подтверждений того, что его там нет. Потому я нашел самое мудрое решение, на которое в тот момент был способен – зазвал Алексия в первый попавшийся трактир, где мы с ним благополучно пропьянствовали до ночи и там же остались ночевать.
– Хозяин, водки! – громогласно заявил о себе начинающему дню мой святой, беспутный друг.
Трактирщик заглянул в каморку, в которой мы спали и благополучно проснулись, благожелательно осклабился:
– Может, сначала выпьете рассольчика?
– Не употребляю! – веско сказал Алексий.
– А мне принеси, – попросил я хозяина и укорил попа. – Может быть, не стоит с утра водку трескать!
Алексий только пренебрежительно хмыкнул, встал с лавки и, потягиваясь большим сильным телом, популярно объяснил:
– И злак на благо человека!
– Ну, смотри, тебе виднее, – сказал я, усмиряя бунтующий организм кислым огуречным рассолом – Ты, если хочешь, пей, а мне нужно идти.
– Одно другому не мешает, – миролюбиво ответил он. – Зря мы вчера не пошли поискать твоего обидчика.
– Тогда бы мы сегодня ночью лежали не на сенниках, а на сырой земле.
– Не так страшен черт, как его малюют! Я и не таких видел!
– Посмотрим, время покажет.
Укоренный поп внял гласу разума и только слегка похмелился, не доводя процесса до нового запоя. После этого незавершенного действа мы и направились на набережную Яузы искать логово душегубов. Алексий был хмур и молчалив, я тоже не искрился оптимизмом и слегка трусил.
– Слушай, а оружие у тебя есть? – запоздало спросил я его, когда мы уже вышли на набережную.
– Найду что-нибудь, – равнодушно ответил он.
То, как самозваный священник управляется с дубиной, я уже видел, потому ничего больше не сказал Мы пошли вверх по течению и вскоре действительно оказались возле трехкупольной деревянной церкви Спросили ее название у встречного горожанина, он подтвердил, что это церковь Двенадцати Апостолов. Найти избу с печной трубой тоже оказалось не проблемой, такая была одна на всю улицу. Я в предвкушении встречи с Верстой незаметно для себя опустил руку на сабельную рукоятку.
– Здесь, что ли? – спросил Алексий, останавливаясь возле избы с трубой.
– Наверное здесь Коробейник сказал, что он живет за этой избой в маленькой избушке.
– Ну, пошли, поглядим на твою Коломенскую Версту!
Он был так уверен в своей силе, что всерьез не принимал никакого противника. У меня были другое отношение к предстоящей встрече, и я на всякий случай вытащил саблю из ножен.
– Дать тебе кинжал? – спросил попа.
– Давай, – согласился он, с удивлением реагируя на мое нервное состояние.
Мы обошли большую избу, за ней в паре десятков метров действительно оказалась приземистая избушка, больше похожая не на жилище, а на сарайчик. Окон у нее не было, только на чердачном фронтоне виднелось небольшое волоковое отверстие, сквозь которое не смог бы пролезть даже мой маленький противник.
– Вот и всех дел-то, – небрежно сказал Алексий, приставляя подошву сапога к входной двери так, чтобы ее невозможно было сразу открыть.
– Эй, есть, кто живой! – гаркнул он и гулко стукнул кулаком по грубо отесанным доскам дверей. – Выходи, разговор есть!
Я, как и вчерашней ночью, стоял с напряженным клинком, ждал, как будут развиваться события.
– Кого нелегкая несет? – тотчас послышался старческий голос, дверь открылась, но, наткнувшись на сапог Алексия, не позволила человеку выйти наружу, тогда в щель высунулась седая козлиная бороденка.
– Вы чего балуете? – сердито спросил старик.
– Дед, нам Верста нужен, – сказал я, – говорят, он тут живет.
– Э, милый, хватился, ни версты, ни сажени тут нет, одни мы в сиротстве прозябаем!
– Кто «мы»?
– Я с сынком убогим, а больше никого с нами нет. Вдвоем мы тут прозябаем.
– Ишь ты, говоришь, некого нет, – удивился Алексий и, не думая о последствиях, убрал придерживающую дверь ногу.
Я дернулся, чтобы не дать ей открыться, однако не успел. Впрочем, ничего страшного не произошло, к нам вышел обычного вида бедно одетый старичок со слезящимися глазами и удивленно посмотрел на мою обнаженную саблю.
– Вы что это среди белого дня разбойничаете? – сердито сказал он. – Нет такого порядка, на людей нападать.
Меня его мирный вид не успокоил, и оружие я не убрал. Насторожено наблюдал за распахнутой дверью. Из помещения доносился запах кислой капусты, слышалось какое-то непонятное звяканье.
– Там кто, твой сын? – спросил я старика.
– Сын, – подтвердил он.
– Пусть выйдет сюда.
– Немощный он, ходить не может.
Ситуация мне определенно не нравилась. Неизвестно, что за человек был внутри избы, войти же самому было рискованно. Окажись этим немощным сыном мой низкорослый знакомец, справиться с ним в темном помещении было совершенно нереально. Однако и стоять столбом в дверях было глупо. Пришлось рискнуть.
– Придержи дверь, – попросил я Алексия, а сам, как головой в прорубь, бросился в избушку. В полутьме, со света, там практически ничего не было видно. Я, как только оказался в каморе, сразу же отскочил в сторону и прижался спиной к стене. В противоположной стороне комнаты что-то опять звякнуло, но на меня никто не напал. Постепенно глаза привыкали к полумраку, и я разглядел лежащего на голой лавке человека. Он был нормального роста. Кроме него, здесь больше никого не оказалось.
Я, наконец, смог расслабиться и подошел к лавке. На меня глянули лихорадочно блестящие глаза больного человека. Его била такая сильная дрожь, что тряслась лавка и дребезжал о стену стоящий в головах металлический котелок.
– Что с тобой? – спросил я больного. Он, не отвечая, невидящим взором смотрел куда-то в потолок.
– Помирать, видно, будет, нужно бы попа позвать, да заплатить нечем, – вместо сына ответил, входя в избушку, старик, – а за так наш поп ни за что не пойдет соборовать. Может ты, батюшка, – с надеждой посмотрел он на маячившего в дверях Алексия, – соборуешь раба Божьего Данилу, за Христа ради?
– Не могу, мне это не по сану, – ответил воинствующий инок.
– Вот горе-то какое, – зажурился старик, – видать, придется сынку помирать без покаяния.
Мне очень не хотелось отвлекаться на лечение случайного встреченного человека, самому нужны были силы, которых после нынешней бурной ночи было не так уж много, но я не смог преодолеть внутреннее чувство долга и, ругая себя за душевную слабость, велел старику:
– Выйди пока, попробую ему помочь.
– Попробуй, – равнодушно согласился он, – попытка не пытка, только поздно уже лечить, видать, Данила свое отжил.
Выполз наружу я только спустя полчаса и обессилено присел на влажную после недавнего дождя завалинку. Стрик повернул ко мне скорбно-равнодушное лицо:
– Никак, отошел?
– Заснул, – ответил я, – жар спал, может, и выживет.
– Не может того быть! – воскликнул он и бросился в избу.
Мы остались вдвоем с Алексием, Он стоял, прислонившись к стене, и грелся на ленивом московском солнышке. Пересказал полученные у старика сведения:
– Жили здесь такие, один здоровый, другой маленький, только еще ранней весной исчезли неведомо куда. Так что мы с тобой опоздали. Обманул нас вчера мазурик, зря деньги взял.
– Ничего, хотя бы буду знать их имена, все какая-то польза, – устало ответил я. – Погоди, немного отдохну, и пойдем.
Однако уйти мы не успели, из избушки вышел старик. Выглядел он потерянным, вытирал рукавом заплаканные глаза:
– Неужто не помрет сынок Данила-то? – с надеждой спросил он, просительно заглядывая мне в глаза.
– Думаю, выздоровеет, – ответил я, вставая – Ну, будь здоров, отец.
– Господь тебя, добрый человек, наградит!
Мы уже собрались уходить, когда он, смущенно кашлянув, сказал:
– А Фильку с Верстой вы зря ищете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38