Я покопался в недрах кафтана и выставил вперед кулак с монетами.
– Бросай, мои белые!
Искусник бросил и тотчас огорченно воскликнул:
– Эх, опять проиграл, ну, видать, такое твое счастье. Показывай, сколько заказал.
Я разжал кулак и тут присвистнул не только шулер, но и его партнеры.
– Круто играешь, – со светлой надеждой на будущее сказал он. – Ладно, получи свое, договор дороже денег.
Набрать пять ефимок шулерам оказалось сложно, пришлось вывернуть все карманы. Зато глаза теперь зажглись отраженным серебром светом.
– Заказывай! – торопливо сказал он, обмениваясь красноречивым взглядом с товарищами.
Денег на игру у них больше не было, так что рассчитывать на выигрыш мне не приходилось. Я опять покопался в кафтане и выставил над столом кулак.
– Бросай, мои белые!
Игрок бросил кости. Теперь все они упали черной стороной вверх.
– Не всегда тебе счастье, – довольно сказал он, – ну, да ничего, еще отыграешься!
– Вот беда-то, какая, проиграл, – огорченно сказал я, – видать, теперь тебе повезло! Ну, да уговор дороже денег, получи выигрыш.
– Это чего? – недоуменно спросил шулер, беря двумя пальцами потертую медную московскую деньгу.
– Выигрыш, – доброжелательно пояснил я.
– Нет, так не пойдет, – сердито воскликнул он, бросая монету на стол. – Ты почему так играешь?
– Как? – не понял я. – Что ты хочешь, раз тебе выпало, раз мне – все справедливо. Сам же говорил: «уговор дороже денег».
– Тогда почему ты только одну деньгу поставил?
– А что, разве был уговор, сколько ставить? Захотел бы, и полушкой играл.
– Давай еще сыграем на отыгрыш. Только теперь в открытую.
– Давай, – миролюбиво согласился я, – только если зернь бросать буду я.
– Почему?
– Потому что это у тебя слишком ловко получается, то все черные ложатся, то белые. Слишком хорошо играешь, а у меня лягут так, как Бог даст.
– А вдруг и ты хороший игрок? – засомневался он.
– Не игрок. Да ты, небось, сам всех игроков по Москве знаешь.
Шулер подумал и решил рискнуть:
– Ладно, бросай.
– Сначала поставь заклад, – потребовал я.
Против этого игрокам возразить было нечего. Опять поднялась суета, и с привлечением заемного капитала команде удалось набрать необходимую сумму. Вокруг стола собралась топа болельщиков. Все ждали, как я выброшу зернь. Я потряс кости в руке, загадал, что если проиграю, то все у меня будет благополучно, и бросил их на стол. Выпала одна белая, две черные. Вокруг раздался облегченный вздох.
– Есть, знать, справедливость, – проворковал шулер, возвращая свои деньги. – А я уж на тебя нехорошее подумал. Еще играть будешь?
– По-черному? – пошутил я.
Игроки вежливо улыбнулись.
– А я так у тебя ничего и не выиграл, – пожаловался шулер.
– Как же не выиграл, а вот эту московку, – указал я на медную монету, по-прежнему лежащую на столе.
В этот момент половой принес мой заказ. Я откусил от сдобного калача и запил сбитнем, напитком, изготовленным из воды и меда с добавлением пряностей.
– Сам-то ты из каких будешь? – полюбопытствовал шулер.
Пришлось опять пересказывать сказку о литовском происхождении, оправдывающую плохое произношение.
– Слышно, в Литве наш царевич спасся? – поинтересовался один из игроков.
Я молча, но со значением кивнул. Этого хватило, чтобы новые знакомые принялись обсуждать права престолонаследия и необыкновенную удачу, что наследник законного государя остался в живых. Удивительно, но, несмотря на мощную контрпропаганду, которую вел еще Борис Годунов, никакого сомнения в чудесном спасении царевича не высказывалось.
– Вранье все это, – вмешался в разговор молчащий до этого солидного вида человек с седеющей бородой и выпуклыми глазами, – никакой он не сын царя Ивана, а самозванец, и зовут его Григорий Отрепьев. Родился он от сына боярского, Богдана Отрепьева. Отец еще в малолетстве отдал его сюда в Москву в холопы боярам Романовым. Он сначала жил у князя Бориса Черкасского, да тогда и придумал, что он, мол, царевич. О том проведал царь Борис, велел его сыскать. Гришка-то быстренько постригся в монахи и пошел из одного монастыря в другой. А когда попал в Чудов монастырь, его приметил патриарх Иова, прознал, что он грамотный, и взял к себе для книжного письма. А Григорий и там не бросил похваляться, что-де, он настоящий царевич и быть ему царем на Москве. Опять дошло до Бориса, и он в другой раз приказал его сыскать и сослать под присмотром в Кириллов монастырь. Только Григорий не дался, успел бежать сначала в Галич, оттуда в Муром.
Игроки с интересом слушали официальную версию происхождения самозванца, никак не демонстрируя своего к ней отношения.
Вернувшись три года назад в Москву, Григорий отсюда бежал вместе с иноком Варлаамом в Киев, в Печерский монастырь, оттуда перешел в Острог к князю Константину Острожскому, а от него вступил на службу к князю Адаму Вишневецкому, которому и объявил о своем царском происхождении.
– Это откуда же тебе, Арсений, все так доподлинно известно? – ехидно спросил шулер велеречивого мужика, как только тот замолчал. – Не от извета ли инока Валаама?
– Вестимо, – подтвердил то, – вместе они бегали, тому ли все про Григория не знать.
– Врет он все твой инок, я с ним еще до его пострига знался. Таких брехунов еще поискать. Чай, не простые люди Дмитрия царевичем признали, а сам поспольский король Сигизмунд да большая поспольская шляхта.
Присутствующие одобрительно зашумели, поддерживая шулера. А какой-то поддатый мужик с шальными, безумными глазами разразился целой пропагандистской тирадой:
– Все царевича Дмитрия признают, не только ляхи посполитые, но и все боярство Московское. Все как один за него, голубчика, станем, погоним из Москвы щенка Борисова!
Седобородый под тяжестью аргументов противной стороны сник, даже съежился:
– Да я-то что! Как все, так и я. Мне что, больше всех надо!
Оказалось, что, кроме него, за Годуновых в кабаке никто не сказал ни одного слова защиты. Я тоже молчал, слушал, прихлебывая свой сбитень. Мне стало окончательно ясно, что общее настроение складывается против законной власти, и главная сила, стремящаяся к падению царя, были бояре. С их тихого голоса громко запела осмелевшая московская чернь.

Глава 12

Этим же вечером я настоял на встрече с Федором Борисовичем. Царь продолжал скрываться от контактов с окружающими, не посещал Боярскую думу, если выходил из Царского двора, то только в баню и церковь. Его доверенный человек, постельничий Языков, долго хмурился, пока, наконец, согласился передать Федору мою просьбу о встрече. Когда вернулся, осуждающе качал головой:
– Ладно, зайди, только ненадолго. Совсем загрустил наш царь-батюшка.
Я вошел к «батюшке», тот сидел у окна и читал толстую латинскую книгу, увидев меня, вымученно улыбнулся.
– Здравствуй, Федор Борисович, – сказал я, кланяясь сообразно дворцовому этикету.
– Здравствуй, Алексей, – ответил он, – ты хочешь говорить о Ксении?
– Почему о Ксении? – не понял я.
– Матушка говорит, она сильно занедужила, ты ее каждый вечер от хвори лечишь...
– А... Да, конечно. С ней пока все в порядке, я хочу поговорить о другом...
– Если о Самозванце, то и слушать не буду. Бояре мне, верно, сказывают, что его завтра-послезавтра в Москву в цепях привезут, а с ним и вора Басманого.
– Так и говорят? А по мне они тебе врут. Не скажу, что завтра, но спустя неделю-полторы он и правда приедет в Москву, только не в цепях, а под колокольный звон.
– Ну, зачем ты меня пугаешь, – с досадой воскликнул Федор, – почему я должен верить тебе, а не своим боярам?!
– А ты никому не верь. Что тебе мешает самому убедиться, ждут ли в Москве Самозванца или нет?
– Как убедиться? Что ты хочешь сказать?
– Выйди в город, поговори с людьми, и все узнаешь.
– Кто же мне такое скажет? – удивился царь. – Если даже измену готовят, все равно соврут.
– А ты переоденься, чтобы тебя не узнали, походи по городу под видом простого человека, послушай разговоры, вот и поймешь, что против тебя замышляют.
Паренек надолго задумался, поднял на меня красные то ли от бессонницы, то ли утомленные глаза, сказал:
– Даже если узнаю о боярской и народной измене, что это даст. Самозванца черти в ад утащат?
– Значит, так и будешь сидеть в покоях, ждать, пока тебя здесь не зарежут? Я кое-что придумал, может получится. Только нужно твое согласие и вера.
– Вера! – опять вскинулся Федор. – Побыл бы ты на моем месте, понял, что такое вера! Еще отец говорил, что никому верить нельзя, не бывает у царей друзей!
– Ну, знаешь, мне кажется, твой папа сильно преувеличивал. У него характер был слишком подозрительный. Давай завтра вместе сходим в город, ты присмотришься, тогда и решим, что делать.
– Как это сходим? Всем двором?
– Нет, ты переоденешься в горожанина или холопа, так, чтобы тебя никто не узнал. Ты о халифе Гарун Аль-Рашиде слышал?
– Нет, кто это такой? – удивился странному вопросу царь.
– Багдадский халиф, он по ночам ходил по городу, заглядывал в окна домов, чтобы точно знать, что делается в его государстве. После него такой подвиг повторил только великий Туркмен-баши Сапармурад Ниязов. Он прицеплял себе фальшивую бороду и так ходил по Ашхабаду.
– Ты хочешь, чтобы я, как эти два халифа, ходил по Москве и слушал, что говорят люди. А как я из дворца выйду, об этом тут же все узнают! Не годно ты придумал...
– Об этом ты не беспокойся, нам нужен только один верный слуга. Ты кому здесь доверяешь?
Федор задумался, потом сказал:
– Да вот хоть постельничему.
– Очень хорошо. Предупреди его, что завтра утром я приду к тебе со своим холопом и девушкой, пусть пропустит нас к тебе без задержки.
– Зачем?
– Этот холоп будет твоим двойником. Ты оденешься в его платье, и мы с тобой пойдем в город, а он за тебя Русью будет управлять.
– А вдруг его кто-нибудь узнает?
– Никто не узнает. Парень на тебя похож, вы одного роста, только он чуть шире в плечах. Единственная загвоздка в его бороде, но ее можно будет сбрить. Пока мы с тобой будем гулять, он посидит здесь со своей невестой.
– Но тогда получится, что это я здесь вдвоем с женщиной? Как же так? Может быть, можно без нее?
– Лучше с ней, двойник глуп как утка, девушка за ним присмотрит. Ну, а если они, пока нас нет, и покувыркаются на твоей лавке, то тебе что за печаль?
– Зачем им кувыркаться, они что, скоморохи?
– Слушай Федор, тебя что, одна мама воспитывала? Папа только политикой интересовался?
Почувствовав в моих словах насмешку, царь слегка обиделся, но выяснять, над чем я иронизирую, не стал. Вместо этого Федор придал лицу глубокомысленное выражение. Мы распрощались, и я отправился во дворец царицы Ирины пить запретную медовуху и «скоморошествовать» с его сестрицей на царских перинах. За день разлуки я ужасно соскучился по Ксюше, к тому же мне полагалась от нее награда за смелость и самопожертвование. Что ни говори, но на красотку с Поганых прудов я смотрел только братскими глазами.
– Расскажи, как ты провел день, – попросила царевна, когда нам, наконец, удалось разорвать объятия, и мы лежали рядом, умиротворенные и почти насыщенные любовью.
– Утром спасал из плена Марию, о которой мы вчера с тобой говорили...
Ксения сразу же напряглась и незаметно отодвинула от меня теплое бедро.
– Днем чуть не убил ее брата...
Бедро вернулось на место.
– А сейчас был у Федора и испросил у него на завтра аудиенцию для Марии и ее жениха.
– Зачем? – удивилась царевна.
– Мы с твоим братом пойдем в Москву изучать жизнь, а Марусин жених посидит за него в покоях.
– Ты можешь толком объяснить? Я ничего в твоих загадках не понимаю! – рассердилась Ксюша.
Пришлось и ей рассказать о багдадском халифе, отце всех туркменов, настроениях в городе и моем хитроумном плане. Афера царевне так понравилась, что она захлопала в ладоши, изъявила желание самой обзавестись двойником и свободой, познакомиться с Марией и ее суженым, а также немедленно мне отдаться. Начали мы с последнего, оставив реализацию остальных планов на завтра.
Утром нас разбудила Матрена, которой наша любовь совсем подорвала здоровье.
– Вставайте, – сердито велела она, жестоко и беззастенчиво стягивая с нас одеяло. – Заутреню проспите.
Пришлось срочно одеваться и идти к стрельцам за медовухой. Дело это у нас уже накаталось, и обе стороны точно знали свои обязательства. После кесаря я отдал долг Богу, отстоял в церкви всю заутреню, после чего прихватил своего оруженосца Ваню, и мы направились к Боровицким воротам. Слободские уже нетерпеливо ждали на условленном месте. Маруся разредилась в такой пух и прах, что от ее вида я слегка оторопел. Впрочем, мне это было весьма кстати – такая неземная красота должна была разом успокоить мою ревнивую царевну.
Первым делом мы с друзьями-разбойниками пристроили на платную стоянку их лошадь, потом я завязал лицо Федора платком, так, как будто у него болит зуб. После этих приготовлений мы прямиком направились на Царский двор. Сам факт того, что они попали святая святых царства, произвел на представителей Гончарной слободы шоковое действие, а невиданная красота и роскошь дворца окончательно доконали не только впечатлительную Маруську, но даже ее туповатого суженного. Ребята как открыли рты, так и не закрывали их до самых царских дверей.
Предупрежденный постельничий Языков без задержки провел нас в покои. Демократичный государь ожидал гостей налегке, в шитом серебром парчовом кафтане и легкой бархатной, отделанной горностаем шапке. Подданные, как только его увидели, без команды повалились в ноги. Я дал сторонам насладиться долгожданным знакомством, после чего взял правление в жесткие руки.
Как Гончарные не сопротивлялись, я отодрал их от иола и заставил сесть на лавки. После чего объяснил общую задачу. С первого раза меня никто не понял. Со второго Маруся начала въезжать в ситуацию и слушала, глядя круглыми от удивления глазами.
– Будете сидеть на месте и отсюда не ногой, – инструктировал я. – Что бы ни случилось, ни с кем не разговаривать. Вам можно говорить только с царевной Ксенией, она вас скоро навестит, Теперь раздевайся, – велел я Федору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38