– И так хорош! Ванька-то Опухтин совсем плох, того гляди преставится. Поспешать нужно!
– Ничего, чуток потерпит, дольше терпел. Да ты не бойся, я быстро. Одна нога здесь, другая там.
– Нет, лучше сразу пойдем, – просительно сказала она, умильно заглядывая в глаза. – Чего тебе! Не от себя прошу, Опухтина просит!
Разговор мне не нравился все больше. Девушка тоже. То, что меня выманивают из дворца, можно было не сомневаться, только непонятно зачем.
Делать до вечера мне было совершенно нечего, разве что пнем торчать в царских сенях. Я решил сделать вид, что ведусь, и разузнать, кому так сильно перешел дорогу, что на меня собираются напасть среди бела дня в центре столицы. Естественно, что идти безоружным я не собирался.
– Подожди меня здесь, я скоро, – решительно сказал я, стряхивая девичью ладонь со своего рукава.
– Нельзя, сразу пойдем! – взмолилась она.
– Отстань, мне по нужде надо сходить, до Опухтиных не дотерплю! – выдвинул я последний, самый веский аргумент.
– Ладно, только быстро, – скорчив недовольную мину, согласилась девушка. – А то, может, по пути в кустики зайдешь? Чего зря время терять!
– Никаких кустиков, – решительно сказал я и вернулся во дворец.
В помещение царевны меня пропустили беспрепятственно. Ни Ксении, ни Марфы там не оказалось, так что предупредить, что я ухожу, оказалось некого. Я, не задерживаясь, надел свою кольчугу, опоясался саблей и вернулся к коварной посланнице.
– Саблю-то зачем взял, или кого боишься? – спросила она, не скрывая недовольства.
– Боюсь, – сознался я. – Мало, что ли, лихих людей в Москве?!
– Ладно, идем скорее, а то Ванька-то помрет, нас дожидаясь!
– Так может, лучше все-таки лошадь взять? – поддразнил я посланницу.
– Идем уже, – без остатков былой любезности буркнула она и быстрым шагом пошла не к Боровицким воротам, до которых от Царского двора было рукой подать, а в сторону Спасской башни.
– Значит, говоришь, это в тебя Опухтин влюблен? – спросил я, следуя не спеша за девушкой. Её моя медлительность явно сердила, она все время убегала вперед, потом оглядывалась и замедляла шаг, нетерпеливо ожидая, когда я догоню.
– В меня!
– А почему ты такая сердитая?
– Ваньку жалко, помрет без покаяния!
– А я-то тут причем, я не поп.
– Мое дело сторона, меня попросили тебя позвать, я позвала. Только ты, смотрю, идти не хочешь, еле ноги ставишь. Марья Ивановна за то тебя не похвалит!
– Какая еще Марья Ивановна? – удивился я.
– Как какая, Опухтина, Ванькина матерь!
– Да ну? Ее же вроде Анной звать?
– Конечно Анной, – поняла свой промах и поспешила исправиться девушка, – я так и сказала, Анна Ивановна!
– Понятно. А тебя как кличут?
– Меня? – не сразу ответила она, однако тут же сориентировалась и назвала явно вымышленное имя;
– Варварой.
Мы дошли до соборной площади, от которой метров на триста до самой Спасской башни, шла деревянная мостовая. Над этой самой известной достопримечательностью Кремля еще не высилась всемирно известная восьмиконечная башня с часами, а только шатер с двуглавым орлом. Впрочем, и башня, и ворота в ней назывались еще не Спасскими, а Фроловскими, Миновав крепостные ворота, ми прошли по мосту надо рвом и вышли на Красную площадь перед Покровским собором, более известном под именем Василия Блаженного. Тут сновало множество народа, бойко шла торговля, была толчея, и мне оставалось бдительно косить глазом по сторонам, чтобы сзади не подобрался киллер. Тем более, что теперь самозваная Варвара резко сбросила темп и больше никуда не спешила.
– Пойдем так, – указала она в проход между рвом и Покровским собором, где было больше всего людей.
– Зачем же нам столько обходить? – делано удивился я и, не дожидаясь ее протестов, резко повернул в обратную сторону. Эту сторону Красной площади, вплоть до нынешнего Исторического музея, занимали пять небольших часовен, стоящих почти в ряд друг за другом. Последней располагалась небольшая трехглавая церквушка. Народа тут было не в пример меньше, чем возле Лобного места и собора, так что незаметно подобраться ко мне сзади было не так-то просто. Впрочем, удара кинжала в спину я не опасался. На мне была надета прекрасная, проверенная в деле кольчуга, шею закрывала бармица, кольчужная сетка, прикрепленная к шлему, так что можно было опасаться только выстрела из пищали. В крайнем случае, из хорошего арбалета. Однако выстрелить в человека здесь, прямо на Красной площади, из такого громоздкого оружия было нереально.
Я быстро шел впереди, а Варвара, вяло протестуя, семенила сзади. Я намерено держал паузу и не оборачивался, давая возможность киллерам, если таковые окажутся, приблизиться к себе вплотную. Девушка начала отставать и теперь верещала где-то позади. Возле трехглавой церквушки я резко обернулся назад. Два голубчика с прикрытыми низко надвинутыми на глаза шапками рожами шли за мной метрах в десяти. Варвара же исчезла, скорее всего, укрылась за одной из часовенок. На идейных борцов парни никак не походили и вели себя подозрительно, как типичные бандиты. Я решил не устраивать на Красной площади резню, а обойтись другими средствами.
– Ей, вы, – позвал я, – идите-ка сюда!
Преследователи, синхронно изобразив на лицах удивление, подошли. То, что у них в рукавах спрятаны ножи, можно было не сомневаться. Один из них был высокого роста, со шрамом не щеке. Он держался увереннее товарища, к нему я и обратился:
– Вам сколько за меня заплатили?
– Ты чего такое говоришь, боярин, – не понял он, – кто заплатил, за что?
– Вот это вы мне и скажете, а то порублю вас в капусту, и ножи не помогут!
– Ты что, мы себе идем, никого не трогаем, какие еще ножи! – с деланным удивлением воскликнул он, пятясь, чтобы иметь место для маневра.
– Не хотите, как хотите, а я-то думал вам денег предложить.
Предложение оказалось так неожиданно, что несколько секунд парни смотрели на меня застывшими от удивления глазами, потом высокий насмешливо спросил:
– Сколько?
– А за меня вам как заплатили?
– Посулили только, – вмешался в разговор второй, лет восемнадцати-девятнадцати с молодой редкой бородкой, – хорошо посулили!
– Ну, а я, если договоримся, дам вдвое больше.
– Три ефимки заплатишь? Меньше никак нельзя! Мы на тебя целый день потратили, – быстро сосчитал в уме высокий, явно обманывая меня на целую ефимку.
– Договорились. Так кто вас нанял?
– Мы его не знаем, – ответил он же, – Маруська с ним договаривалась.
– Хорошо, зовите вашу Маруську.
– А деньги где? – подозрительно спросил молодой. – А то посулишь, а потом обманешь!
Я нащупал в кармане три серебряные монеты, вытащил и показал на ладони.
– Маруська! – заполошно завопил тот, что пониже. – Иди скорее сюда!
Из-за ближайшей часовни выглянула моя «Варвара», удивленно на нас посмотрела.
– Иди сюда, не бойся, тут разговор интересный, – подозвал ее высокий.
Девушка нерешительно приблизилась.
– Кто тебе за боярина посулил? – спросил он.
Маруська удивленно посмотрела на товарища, на меня, и начала пятиться.
– Да постой ты! Боярин три ефимки дает, если мы его врага назовем!
Названная сумма сразу же изменила у девушки выражение лица, однако она еще сомневалась:
– А не обманешь?
– Не обману, держи деньги! – сказал я и протянул ей монеты. Она тотчас крепко зажала их в кулаке.
– Так дьяк он, знатный, богатый, в хоромах живет, не хуже царских!
Дьяк среди знакомых у меня был только один, Екушин Дмитрий Александрович. В начале пребывания в семнадцатом веке он нанял меня в оруженосцы, я же не оправдал его высокого доверия и помог бежать похищенной им и заточенной в тереме посадской девушке Алене. Причем мало того, что увел его полонянку, у нас с ней еще случилась короткая, но яркая и жадная любовь.
Я задумался, мог ли это быть он. Когда мы с ним общались, я был совсем в другом образе, прикидывался глухим и слегка юродивым, так что Дмитрий Александрович вряд ли мог меня теперь узнать и вычислить. Сам же я его в Москве пока не встречал.
– Как его зовут? – на всякий случай спросил я.
– Дьяком и зовут, – удивилась Маруська.
– Имя-то у него какое-нибудь есть? – не выдержал высокий.
– Есть, наверное, только он мне назывался.
– А как вы узнали про Опухтиных?
– Дьяк и сказал, что ты им помог. Я сбегала в слободу и все о них разузнала. О том, как ты Ваньку ихнего из приказа выручил, а потом сам к ним ходил.
– Понятно. Теперь у меня вам тоже есть работа, вы сможете узнать, что это за дьяк, и зачем он вас нанял меня убить?
– Оно, конечно, узнать-то можно, только, сам понимаешь, даром одни птички поют, – тонко намекнул высокий. – Если не поскупишься, то не то что имя узнаем, а самого того дьяка тебе предоставим, а хочешь, так и кишки ему выпустим.
– Ну, это пока лишнее. Сначала все про него разведайте, а тогда видно будет.
– Ефимка! – воскликнул тот, что пониже.
– Две – поправил товарищ.
– Три, – внесла последние коррективы Маруська.
– Заплачу половину ефимки, не хотите, как хотите.
– Это не по-божески, – сердито сказал высокий. – Как же так, мы для тебя все. Даже пальцем тебя не тронули, а ты сквалыжничаешь!
– А ты тронь, – посоветовал я, – только потом сам не пожалей! Я в кольчуге да с саблей, а у вас только ножи в рукавах.
– Да мы что, мы к тебе со всем уважением, ладно, если больше заплатить не можешь. Чего же сразу саблей грозить. Мы еще очень даже сгодиться сумеем!
В этом был резон. Я совершенно не представлял, как могут дальше развиваться события с Годуновыми, и «связи» в бандитских кругах могли весьма пригодиться. Однако и поощрять их непомерные аппетиты я не собирался.
– Хорошо, все исправно выполните, получите еще целую ефимку.
– Так бы сразу и говорил, – тотчас расслабились разбойники. – Мы люди! Мы уважение понимаем! Ты к нам с добром, и мы к тебе с добром!
– Значит, договорились, – подытожил я.
На этом мы и расстались. Я вернулся на Царский двор коротким путем через Боровицкие ворота ждать вечера в сладкой надежде на романтическое свидание с царевной.

Глава 8

Жизнь на Царском дворе, несмотря на кажущийся покой и степенность, кипела. Как всегда, главные действия разворачивались под ковром. Это было заметно даже непривычному глазу, однако, что на самом деле здесь происходит, понять, не зная всех мелких реалий, оказалось невозможно. Я видел, как шушукаются по углам придворные самого разного статуса, обмениваются взглядами, плюют друг другу вслед, видимо, таким образом за что-то мстя конкурентам, но что к чему, не понимал, да и не пытался.
Наверное, чтобы получать от интриг удовольствие, нужно иметь соответствующие таланты. Чем я, увы, почти полностью обделен.
Единственная здесь моя близкая знакомая Матрена шариком каталась из покоев в покои, что-то решала, кого-то сводила и разводила, и на меня у нее времени не было. Августейшие особы были заняты своими переживаниями, не казали носа из покоев, что еще больше усиливало броуновское движение мелких дворцовых частиц.
Ночное происшествие, как это ни странно, никого особенно не взволновало. Тела убитых стрельцов вынесли еще до рассвета, следствие, если таковым можно назвать краткое мероприятие по опросу свидетелей, провели быстро, в одно касание, и, кажется, никого больше не интересовало, чего пытались добиться покойный Федор Блудов с товарищем.
Я сам решил во всем этом разобраться, попросил конюшего дать мне лошадь, съездить в имение Блудовых. Конюший, как и все чиновники его положения, просьбу выслушал с кислым видом, но новому приятелю государя отказать не решился.
Мне оседлали полукровную молодую кобылу, и я отправился навестить отца убитого сотника, да заодно и своих товарищей. Надо мной не висели никакие обязательства, так что ехать можно было спокойно, никуда не спешить, что давало возможность осмотреть город.
Москва и тогда была великим городом с размахом, своим шармом и особенностями. Конечно, в семнадцатом веке она была относительно невелика и не шла ни в какое сравнение с последующими своими масштабами, но и весь мир тогда был значительно меньше, проще и беднее.
Дешевый строительный материал, лес, определял тип застройки, почти все дома здесь были деревянные. Жилые каменные здания здесь впервые начал строить только в XV веке. Первопроходцем оказался митрополит Иона (до появления патриаршего престола митрополит был главой русской православной церкви). Он первым в Москве заложил на своем дворе каменную палату в 1450 году. Следующим новатором оказался тоже митрополит, Геронтий, он в 1473 году поставил у того же двора кирпичные ворота, а в 1474г. возвел другую кирпичную палату на белокаменных подклетах.
Из светских лиц раньше всего начали строить себе каменные жилища гости-купцы. Первым в 1470 году выстроил себе кирпичные палаты возле Спасских ворот купец по прозванию Таракан. Потом такие же палаты стали строить и бояре. Каменное зодчество начало развиваться «бешеными» темпами. В 1485 г. выстроил себе кирпичную палату Дмитрий Ховрин, в 1486 году его старший брат Иван Голова-Ховрин, за ними отличился Василий Образец-Хабаров. Наконец, и сам государь решил выстроить себе кирпичный дворец на белокаменном основании. Постройка дворца началась с 1492 году.
Казалось бы, что с этого времени каменные или, как их стали называть, полатные постройки должны были распространиться по городу в значительной степени, но это дело подвигалось очень туго. По-видимому, каменные здания представлялись москвичам чем-то вроде тюрем. Доморощенные строители, недалекие в познаниях и опытности по этой части, сооружали толстые стены, тяжелые своды, иногда с железными связями, и такое помещение походило больше на тюрьму или на погреб, чем на жилье. Поэтому москвичи если и строили подобные палаты, то с одною только целью – чтобы на каменном основании выстроить более высокие деревянные хоромы, употребляя это основание, как подклетный этаж, для разных служебных помещений своего хозяйства.
Так поступили и в государевом дворце. Не только в XVI, но даже и в XVII столетии подобных каменных палат можно было насчитать в Москве всего лишь сотню-другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38