И местные жители, и иереи с причтом сидели по своим гнездам, как все добрые люди, готовились отойти ко сну, Я тоже прямиком направился в наше любовное гнездышко, уже предощущая романтическое свидание. Однако Иринин дворец оказался на запоре и без обычных караульных стрельцов при входе.
– Вот она ладанка, дает себя знать! – подумал я и отправился на Царский двор, выяснять, что могло помещать царевне прибыть на сеанс «общеукрепляющей терапии». Во дворце все было как обычно: царские дворовые люди слонялись без дела и, как им положено, развлекались интригами и сплетнями.
– Царевна Ксения у себя? – спросил я какую-то попавшуюся в сенях заспанную «фрейлину».
– У матушки царевна, вместе с царем, – ответила, зевая, придворная дама. – Давно уже там втроем сидят.
– Наверное, что-то случилось, – глубокомысленно решил я и сразу же пошел в покои царицы. Однако попасть на совещание августейшего семейства не удалось. Никто из ближних слуг не решился прервать семейный разговор и доложить о моем приходе. Да я особенно туда и не рвался. О чем сейчас могут говорить Годуновы, было понятно и так, а слушать стенания не имело смысла. Пришлось терпеливо ждать в общих сенях, когда моя больная освободится для лечения.
Совещались Годуновы долго, и когда, наконец, Федор и Ксенией вышли от матери, оба выглядели плохо; у царя горело лицо и сошлись на переносице брови, у сестры были заплаканные глаза. Лезть к ним в присутствии двора было невозможно, пришлось отойти в сторонку и ждать, что предпримет сама царевна. Однако она только кивнула мне и удалилась в свои покои.
Похоже, наступала первая ночь, когда мы с ней будем спать не вместе. «Точно, амулет подгадил», – с грустью подумал я, устраиваясь на скамье в парадных сенях. Кроме облома с Ксюшей, мне предстояло провести не самую комфортабельную ночь. Дело в том, что у меня до сих пор не было своего места в царских чертогах. Сначала я спал в повалуше на половине царевны, потом вместе с ней во дворце ее покойной тетки, а теперь, похоже, мне предстояло ночевать в общей прихожей на самом, можно сказать, ходу.
Однако на этот раз все кончилось благополучно, Не успел я устроиться в сенях, как в железнодорожном зале ожидания на голой скамье, как меня разыскала Матрена. Она, как и я, уже привыкла к хорошей жизни, в ее варианте – к стрелецкой медовухе, и не собиралась просто так поступаться принципами.
– Что еще случилось? – спросил я, как только она возникла возле моей скамьи.
– Ужас кромешный, – грустно ответила она. – Самозванец к Москве идет, и войска у него видимо-невидимо.
– Тьфу, ты черт! – выругался я. – А что, это раньше не было известно?!
– Царица плачет, с детьми прощается. Царь хочет собрать московских стрельцов и самому вести их на Самозванца, – продолжила рассказ Матрена.
– Ладно, что на ночь такие дела обсуждать. Ксения в Иринин дворец ночевать пойдет?
– Пойдет, конечно, куда ж она теперь от тебя денется! – впервые улыбнулась карлица.
– А стрельцы с медовухой где? – спросил я, помня о интересе шутихи к этому сладкому напитку.
– Сами тебя найдут. Иди пока в Иринину избу, и мы с Ксенией скоро будем.
Наконец все стало складываться, как и должно. Стрельцы уже стояли на своем месте, и мы с ними без лишних разговоров обменяли деньги на товар. Пока я страстно взбивал перины, изнывая от нетерпения, больная в сопровождении наперсницы явилась на курс очень интенсивной терапии. Мы с царевной буквально бросились друг на друга, не обращая внимания на присутствие свидетельницы. Матрена претензий за потерю компании не высказала, взяла сосуд с напитком и удалилась в соседнюю светлицу. Ну, а мы...
...Знахарка оказалась права. С амулетом все это вышло еще лучше. А может быть, просто с любовью? Кто же теперь разберется...
– Да не бойся ты, как-нибудь справимся, – успокаивал я Ксению в редких антрактах, когда мы ненадолго оставляли друг друга в покое. – Самозванец, как я слышал, в общем, неплохой парень. Особой ненависти к вам он не испытывает, и если вы исчезнете, специально разыскивать не будет.
– Куда это мы исчезнем? – удивилась она.
– Вот об этом и нужно думать. Лучше всего за границу.
– А Москва, а батюшкин престол?
– Ну, вообще-то он не батюшкин, а Московский, – подумал я, – а твой батюшка такой же прохиндей, как и все прочие его соискатели.
Однако ничего подобного не сказал. Подошел с другой стороны:
– Боюсь, что сохранить вам его все равно не удастся, потому лучше быть живыми без престола, чем мертвыми вблизи его.
Этой ночью я закинул в душу царевны первое зерно надежды или сомнения, как кому угодно считать. Я вполне реально просчитывал, что, если даже совершу чудеса ловкости и предприимчивости, скажем, прокрадусь в стан Лжедмитрия и устраню его физически, то все равно Годуновым на Московском троне усидеть не удастся. Федор явно не тот человек, который сможет удержать власть и стабильность в раздерганной, утомленной постоянными неурожаями и голодом стране. Именно это я собирался ему объяснить.
Ранним утром, не успел я проводить невыспавшуюся, бледную после бессонной ночи царевну в ее покои, как передо мной предстали слободские претенденты на сладкую царскую жизнь.
– Уже явились? – не слишком любезно приветствовал я ранних визитеров.
– Так сам же велел утром прийти, – парировала Маруся.
– Ладно, пришли так пришли, теперь ждите, все равно царь сейчас в церкви на заутрене, – сказал я, скрывая зевок.
– А царевна правда даст мне померить свои наряды? – не скрывая в глазах блеск нетерпения, спросила Маруся.
– Обещала. Если вдруг забудет – попросишь постельничего ей напомнить. Только не сейчас, а ближе к обеду, царевна нынче плохо спала, ей нужно хорошо отдохнуть.
– А ты что, всю ночь ее лечил? – бесхитростно спросила девушка.
– С чего ты взяла?
– Сам ты тоже какой-то не такой, как будто всю ночь на коне скакал.
В ее словах была изрядная доля правды, но тема эта не предполагала обсуждения.
– Нет, просто очень поздно лег, голова сильно болела.
– А царь на меня не разгневался? – вдруг ни с того, ни с сего спросил Федор.
– За что ему на тебя гневаться? – не понял я ход его мысли.
– Одежда у меня больно худая.
– Нет, не разгневался. Хороший царь должен знать как живут и во что одеваются его подданные.
– Так ведь плохо живем, хлеба не хватает, дрова дороги, одежда худая...
– Работать нужно лучше, тогда и жить будете хорошо, – нравоучительно сказал я и сам засмеялся. Надо же, с недосыпа я додумался до того, что советую разбойникам лучше работать!
Наконец, нетерпение моих новых друзей было удовлетворено. Царь сходил к заутрене, помылся в бане и, освободившись от важных государственных дел, оказался полностью в нашем распоряжении. Когда постельничий Языков провел нас в его апартаменты, у меня появилось чувство, что не только слободские жители, но и кремлевский сиделец нетерпеливо ждал этой встречи.
– Давай-ка, поторапливайся, – прикрикнул царь на Федю, – опять мы ничего не успеем!
Что он не успел вчера, я не понял, разве что всласть поговорить со священником. Я не стал из чувства такта спрашивать его о планах на сегодняшний день, ждал, что будет дальше. «Мальчики» пошли переодеваться. Маруся сразу же прилипла к зеркалу, любоваться самым прекрасным, что существует на земле, венцом творенья. Я присел на лавку и невзначай задремал. Идти бродить по городу не хотелось, после всех «подвигов» я вполне заслуживал выходной.
Однако вернувшийся самодержец думал по-другому, он вдруг потребовал немедленно идти в кабак.
– Почему именно в кабак? – задал я резонный, на мой взгляд, вопрос. – Пойдем лучше...
Однако и сам не придумал, что у нас в стране может быть лучше кабака.
– Хорошо, пусть будет кабак, только с условием, что ты будешь меня слушаться и не упоминать своего батюшку. Согласен?
Федор рассеяно кивнул, обвязал щеку тряпкой, и мы вышли из дворца. Как и вчера, все прошло гладко, на нас не обратили внимания ни в Кремле, ни в городе. Самый лучший способ скрыться от нежелательного внимания – быть скучным, как все. Умному мальчику хватило вчерашнего наставления, теперь он не забегал вперед, шел у меня в фарватере и на юродивых и другую приставучую публику не реагировал.
Особых вариантов, куда повести царя, не было. Город я знал плохо, так что единственное место, которое я мог предложить как апробированное, был кабачок на Сенной площади. Туда мы и пошли.
Время было раннее, посетителей было мало; не оказалось даже моих знакомых игроков в зернь. Федор разочарованно оглядел пустое, бедно обставленное заведение и разочаровано спросил:
– Так это и есть кабак, а я думал...
Теперь я понял, чем руководствовалось его странное желание. После первого выхода «в свет», царь, видимо, навел справки и узнал, что подобные заведения являются гнездами порока и разврата Оставалось только выяснить, знает ли он, что такое «порок и разврат».
– А ты что рассчитывал здесь увидеть? – задал я невинный вопрос, от которого парень неожиданно покраснел.
– Я думал, что в таких местах собираются нехорошие люди, – обдумывая слова, объяснил он. Потом нашел себе оправдание. – Значит, там могут быть воры, которые замышляют против нас.
– Ладно, попробую подобрать подходящее место, только не уверен, что там тебе понравится.
Я пошел самым простым путем, подозвал полового, сунул ему в руку мелочь и спросил, где нам с приятелем можно весело провести время.
Тот нас оценивающе осмотрел, решал, какой уровень жизненных радостей мы с царем потянем, и без большого почтения в голосе сказал, что «хорошее» место нам будет не по карману, а подходящее есть по соседству.
Федору небрежность слуги не понравилась, он начал было гордиться, уперев руку в бок, но я его осадил и, положив перед половым серебряную монету, уверил, что нам с товарищем по карману будет не только хорошее, а самое лучшее место.
Видимо, серебро оказалось лучшей рекомендацией, чем внешний вид, потому что половой тотчас расплылся в холуйской ласковости и предложил лично отвести нас в такое место, куда людей с улицы не пускают.
Честно говоря, меня и самого заинтересовало, как в эти строгие по части религии и нравственности времена «оттопыриваются» московские плейбои.
– Веди, – решил я, – если нам понравится, то получишь ефимку.
От такого щедрого посула у полового загорелись глаза, и он тотчас поменял предполагаемый маршрут.
– Коли так, бояре, то я сведу вас в такое место, куда самого царя не пускают! Уж так вам там понравится, что и описать нельзя. Место самое тайное, только для бояр и первых гостей! Самый лучший в Москве вертеп.
От предстоящего нашего удовольствия он даже, словно какой-то подлый франк, поцеловал себе кончики пальцев. Федор по поводу царя, которого не пускают в приличные заведения, дернулся щекой, но промолчал. Не знаю, что он вчера вычитал о кабаках, но слово «вертеп», не только как пещера, в которой родился Христос, но и в его более позднем, нарицательном значении он знал.
– А блудницы там есть? – спросил он полового.
– Кто? – не понял тот мудреного слова.
– Гулящие девки, – перевел я вопрос царя на нормальный разговорный язык.
– Сколько душе угодно, самые смазливые во всей Москве. Не девки, а чистый мед!
Федора сообщение удовлетворило, он довольно кивнул головой и встал, готовый на любые подвиги.
– Вот и выпал мне выходной, – без особой радости подумал я. Спать мне хотелось значительно больше, чем лицезреть медовых московских блудниц. Ничего интересного и приятного для себя от посещения тайного борделя я не ждал.
Мы вышли из кабака. Наш экскурсовод по тайным достопримечательностям столицы бодро вышагивал впереди, временами оборачиваясь с завлекающей улыбкой, я кивал ему, что, мол, мы идем верным курсом и не собираемся сделать от него ноги. Царь был сосредоточен и шел к цели со спокойным достоинством Мне надоело такое торжественное шествие в сторону порока, и я спросил:
– Федор, ты вчера какую книгу читал?
Он вопросу не удивился, ответил:
– «Золотой осел» латинского поэта Апулея и италийские сонеты Петрарки. Тебе знакомы эти книги?
– «Метаморфозы» читал в детстве, а Петрарку не потянул, помню только, что он был влюблен в девушку по имени Лаура и посвятил ей много сонетов. А почему они тебя заинтересовали?
– Из-за тебя. Ты вчера говорил притчами, я их не понял, потому решил сам разобраться, что интересного в любви к женщинам.
– Ну и как, разобрался?
– Не до конца, для того и захотел пойти в кабак.
Насчет «притч», которыми я вроде бы говорил, он здорово перегнул, как и с местом, в котором можно познать любовь. Но «научный подход» к вопросу заставлял отнестись к парню с уважением. Тем более, что время в его жизни было не самое подходящее для такого вида учебы.
– Уже скоро, – таинственно сообщил наш чичероне, – только помните, место самое лучшее и тайное, о нем никто не должен знать!
– Хватит набивать цену, – приструнил я, – сами все увидим. Лучше скажи, скоро дойдем, а то ты нас до ночи будешь водить!
– Скоро, считайте уже дошли.
Половой свернул в узкий переулок, который огораживали сплошные глухие заборы. У меня мелькнула мысль, не завлекает ли он нас в засаду, но в этот момент он остановился, открыл узкую, чтобы мог пройти только один человек, калитку и, поманив за собой, вошел во двор. Я на всякий случай взялся за рукоять кинжала и осторожно просунул голову внутрь, готовясь к любой неожиданности.
Однако оказалось, что калитка выходила на широкий пустой двор, с большой избой на высокой подклети в глубине и какими-то сараями на другом ее конце.
– Скорее, – поторопил меня проводник, – зови своего товарища Не бойтесь, здесь все честно, без обмана.
Федор в отличие от меня был спокоен и не склонен чего-то бояться. Он, не раздумывая, пошел к таинственному «вертепу». Мы дошли до высокого крыльца, выходившего на выступающие вперед сени, что говорило о достатке владельцев. С сенями, как и с печными трубами, на Руси пока была напряженка Предки по каким-то неведомым мне причинам упорно не желали расслаблять себя комфортом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38