Кто-то упорно пытался меня убить. На вчерашних знакомых я не грешил. Они знали, что я хожу в кольчуге и стрелять мне в спину бесполезно. Чтобы чего-то добиться, попасть нужно было только в лицо, чего киллер явно не знал. Хотя его второй, торопливый выстрел и был нацелен в голову, это была обычная случайность.
– Поймал? – поочередно спрашивали меня подбегающие со стороны Царского двора люди. И разочаровано рассматривали брошенный арбалет.
– Плохой самострел, – определил кто-то из разбирающихся в оружие стрельцов, – из такого кольчугу не пробить.
Тут же, подтверждая способность наших людей к обобщенным суждениям, среди любопытных завязался диспут о качестве оружия. Все это очень напомнило мне спор двух мужиков в поэме Гоголя «Мертвые души» о качестве тележного колеса, докуда оно доедет, до Москвы или до Казани.
– Наша, московская работа, – определил вдумчивый стрелец средних лет. – Кажись, такие делает на Кузнецком мосту Варлам Пугачев.
– Точно, Варламова работа, – поддержал его еще один знаток. – Только у его самострелов тетива таким маховиком натягивается.
Это была хорошая следственная зацепка, и я забрал оружие с собой, чтобы по нему попытаться найти киллера и заказчика.
Между тем народ все подходил, и ранее прибывшие рассказывали новым о том, что здесь произошло, Я бы и сам с удовольствием послушал все версии кровавого преступления с десятком жертв, тела которых только что отнесли в церковь на отпевание. Однако беспокойство за женщин пересилило законное любопытство, и я, стараясь не привлекать к себе внимания, отправился на Царский двор.
Металлическая стрела, чуть не отправившая меня на тот свет, валялась на обочине дорожки. Я ее подобрал и «приобщил к уликам». Самострел, из которого в меня стреляли, представлял собой небольшой, сделанный из железа лук, крепившийся к деревянной ложе, на которой в имеющийся желобок закладывались короткие, кованые из железа стрелы. Натянутая тетива цеплялась за рычаг, нажимая на который, стрелок производил выстрел. Оружие оказалось настолько мощное, что чуть не раздробило мне сквозь кольчугу лопатку.
В главных сенях дворца толпились едва ли не все его обитатели. Здесь тоже обсуждалось покушение. Мое появление произвело сенсацию. Кто-то уже успел распустить слух о кровавой бойне, в которой я оказался первой жертвой. С моими спутницами, слава Богу, все оказалось благополучно, что и подтвердила влетевшая в сени Матрена. Увидев меня целым и невредимым, шутиха, надеюсь, от удовольствия, расхохоталась и побежала докладывать царевне. А мне пришлось долго отвечать на вопросы придворных.
Когда ажиотаж вокруг меня спал, я собрался было сам засвидетельствовать почтение августейшему семейству, но меня перехватил один из слуг и таинственно сообщил, что меня перед дворцом ожидает какая-то боярышня. Это было интересно, никаких знакомых боярышень у меня в Москве не было. Потому я тотчас вышел выяснить, о ком идет речь.
Действительно, возле роскошного центрального входа, так называемого Красного крыльца, на которое вели с соборной площади три лестницы: одна с северной паперти Благовещенского собора, другая, средняя, перед входом в сени большой Золотой палаты и третья – у южной стены Грановитой палаты, стояла какая-то девушка в дорогой одежде. В нескольких шагах от боярышни, явно имея к ней к ней отношение, стоял вооруженный саблей человек. На засаду это никак не походило, вокруг было много людей, все еще обсуждавших недавнее покушение.
Я начал не спеша спускаться вниз. Девушка увидела меня, узнала и помахала рукой. Что-то в лице боярышни мне показалось знакомым, но я никак не мог вспомнить, где ее видел.
– Бы меня ждете? – спросил я, приближаясь к ней.
– Неужто не узнал! – радостно воскликнула она. – Да, это же я, Маруська!
Только услышав ее голос, я ее узнал и понял, в кого преобразилась вчерашняя террористка.
– Я тебя не признал, значит, богатой будешь, – сказал я извиняющуюся банальность. – Ты что это в боярышню переоделась?
– Эх, боярин, зря мы с тобой связались. За твои ефимки Евграфа Рубленого нынешней ночью зарезали!
– Какого еще Евграфа, – не понял я, – ты о ком толкуешь?
– Евграф, товарищ мой, ты сам с ним вчера договор держал, неужто забыл?
– Это тот, что со шрамом на щеке? Он Рубленый?
– Он, голубь сизокрылый! Его по твоей милости как свинью зарезали!
– Погоди, я-то тут при чем? Я ночью во дворце был.
– Так я и не говорю, что ты зарезал, людишки дьяка, того, что мне на тебя указал, постарались! Эх, какого человека, ироды иерусалимские, убили!
– Вот даже как! И в меня совсем недавно из самострела стреляли, кольчуга спасла! Похоже, нам теперь вместе с дьяком разбираться придется. Ты узнала, кто он такой?
– То-то и беда, что не знаю я его. Самого видала мельком, а потом с его человеком дело имела. Евграф-то к тому человеку и ходил, прознать о дьяке, да, видишь, назад не вернулся.
– Так давай, я схожу, и не ночью, а днем. Возьму царских стрельцов и разберусь!
Маруська покачала головой:
– Эко, как бы так просто дело делалось, мы и без тебя бы его на правеж взяли. Нет его более. Изба того человека нынче под утро сгорела, а сам то ли в ней помер, то ли куда сбежал. Головешки не осталось.
– Интересно, – протянул я, – значит, все сгорело, и концов нет?
– За тем к тебе и пришла, поди, сам знаешь, кто тебя так люто ненавидит, что христианские души не жалеет?
– Есть один такой человек, только он не ведает, что я сейчас в Москве, да и в лицо меня вряд ли узнает.
– Это как так? – не поняла девушка.
– Да точно как ты, когда мы были знакомы, я был один, теперь стал другой. Подстриг бороду, поменял одежду.
– Значит, думаешь, не он?
– Кто его знает, хотя другого знакомого дьяка у меня нет, однако прежде чем рубить с плеча, сначала нужно разобраться. Ты говорила, его в лицо видела?
Девушка вместо ответа отчаянно махнула рукой и в сердцах плюнула на тротуар.
– Кабы знать, где споткнешься, соломки бы подстелила! Не видела я его лицо-то, он со мной из возка говорил, из-за завесы! Вот дура дурная!
– Молодец дьяк! – похвалил я. – Все предусмотрел. Только и мы с тобой, Маруся, не лыком шиты! Есть у меня одна зацепка. Тот разбойник, что в меня стрелял, самострел на месте бросил. Вот по нему мы его и разыщем, а там и выпытаем о нашем враге!
– Как же ты по самострелу человека узнаешь? – удивилась девушка.
– Разыщем мастера, который его сделал, и у него узнаем, кому он оружие продал.
– Ну, такое, поди, узнай. Один купил, другому передал – ищи, свищи!
– Вот всех и разыщем, у вас-то сил хватит мне помочь?
– Хватит, за Евграфа братия очень рассердилась.
Я тактично не спросил, что у них за «братия», попросил подождать, пока оседлаю коня.
– Мы тебя у ворот обождем, – сказала она, – у нас там тоже лошадь.
– А это кто с тобой? – указал я на ее спутника.
– Суженый мой, Федюшка.
– Да что это здесь, куда ни плюнь, попадешь в Федора, – подумал я, а вслух сказал:
– Может, ты нас познакомишь?
– Федюшка, – позвала девушка, – иди сюда, боярин кличет.
Спутник Маруси тотчас подошел. Ему было слегка за двадцать лет. Открытое чистое лицо, запорошенное молодой рыжеватой бородкой, статная, гибкая фигура. Парень удивительно напоминал кого-то хорошо знакомого. Я покопался в памяти, но не вспомнил.
– Федюшка у меня орел, – похвалила девушка, – парень золото!
– Будет тебе, Маруся, – смутившись, сказал он, – смотри, перехвалишь.
В этот момент я понял, кого он мне напоминает. Если ему сбрить бородку и поменять прическу, он окажется точной копией другого Федора, молодого московского царя.
– Надо же, какие бывают сходства, – подумал я.
– Так мы тебя у Боровицких ворот подождем, – сказала Маруся.
– Подождите, я быстро, – пообещал я, продолжая думать о такой поразительной похожести.
Дел во дворце, кроме как предупредить о своем отъезде Ксению и оседлать своего донца, у меня не было, потому спустя четверть часа я уже выезжал из кремлевских ворот. Маруся, как и обещала, ждала сразу же за рвом. У молодых людей была на двоих одна лошадь, потому девушке пришлось сидеть сзади Федора на крупе. Впрочем, это была обычная практика.
Добираться от Кремля до Кузнецкого моста недолго – всего одна остановка на метро, доехать туда на лошадях оказалось сложнее. Ремесленный район с дымящимися трубами и большим количеством хаотично разбросанных кузниц ничем не напоминал современную Москву. Обычная рабочая слобода со своим укладом. Появление новых людей никого не заинтересовало, здесь оказалось многолюдно. Первый же встречный ремесленник указал нам мастерскую Варлама Пугачева.
В отличие от царских мастерских, тут все было много скромнее, кузницы, в основном, были маленькие, на одного-двух мастеров. Заведение Варлама ничем не отличалось от соседних. Мы с Марусей не решились войти в прокопченную мастерскую и вызвали мастера наружу.
Пугачев оказался щуплым мастеровым в прожженном фартуке из бычьей кожи, Я показал ему самострел и спросил, его ли это работа. Мастер повертел в руках оружие и отрицательно покачал головой:
– По виду похож, но делал не я, – без тени сомнения сказал он.
– А кто его мог сделать? – вмешалась в разговор девушка.
– Откуда мне знать, – развел руками Варлам. – Тут много кузнецов, любой мог сделать. Честно говоря, работа дрянь! Мои самострелы не в пример лучше.
Говорил он неспешно, подчеркнуто веско, так, как обычно любят говорить люди небольшого роста, щуплой комплекции, видимо, чтобы повысить свою значимость.
– Нам не самострел нужен, а узнать, кто это сделал, – объяснил я.
– Так походите, может, кто свою работу признает, – резонно сказал кузнец.
– А нам на тебя указали, сказали, что только Пугачев такие самострелы делает. Говорят, что этот маховик ты изобрел.
– Это кто ж такой умный, что про меня понятие имеет?
– Так в Царском дворе сказали, что, мол, Варлам Пугачев самый первый мастер на Кузнецком мосту, – пошел я на прямую, неприкрытую лесть.
– Точно говоришь? Так прямо и сказали?
– Святая правда, очень тебя хвалили. Про твою работу и царь знает, – добавил я масла в кашу.
– Оно конечно, люди зря не скажут, – согласился Пугачев. – Только работа и правда не моя. Зубчатка, не спорю, моя, а лук не мой.
– А кто мог этот самострел сделать, – пошел я на второй круг.
– Если так посмотреть, то мог и Пахом Кривой, только откуда бы он мою зубчатку взял? Ума не приложу!
– А ты спросить его не можешь?
– Как же его спросишь? – искренне удивился Варлам.
Я сдержал нарастающее раздражение и подсказал:
– Можно языком.
– Ну, ты советчик! – воскликнул он. – Как же его спросишь, когда он еще третьего года в голод помер! На кладбище, что ли, идти спрашивать! Ну, ты и посоветовал! Помер он, тебе говорю, голова садовая!
– Понятно. Значит, Пахом помер, и теперь узнать не у кого?
– А может, и не Пахомова работа. Пахом-то еще когда помер, а самострел-то, смотри, новый!
Похоже, что все нужно было начинать сначала.
– А чья работа-то? – в тон ему спросил я, помня удивительную способность некоторых наших сограждан бесконечно толочь воду в ступе и по десять раз повторять одно и то же.
– Так мало ли чья, зубчатка-то точно моя, а вот про лук не скажу.
– Слушай, дядя, – не выдержала Маруська, – ты вспомни, а боярин тебя за то наградит!
– Если награда, тогда конечно. Тогда грех добрым людям не помочь! Как если награда будет, то мы всегда с открытой душой! Конечно, если какой пустяк, так и время жаль терять...
Я понял, что был не прав, подозревая наш народ в тупости. Когда дело касается «награды», наши мозги враз просветляются и непонятно, откуда что берется.
– Две деньги хватит, чтобы ты вспомнил?
– Две? – переспросил он. – Оно, конечно, и за две можно подумать, только я так понимаю, что за пять я лучше вспомню.
– Три!
– Давай ни нашим, ни вашим, клади четыре, и по Рукам. Зубчатка-то точно моя.
Я отсчитал монетки.
– Я так думаю, что Мартына это работа, точно Мартына, больше, кажись, некому!
– А где его найти?
– Мартына-то? Так чего его искать, коли он здесь Мартын-то мой подмастерье.
– Он здесь?
– А где же ему быть? Здесь, конечно. Мартын! – закричал Варлам громким голосом. – А ну, иди сюда, щучий сын!
– Чего надо, хозяин? – спросил, высовывая голову из мрачной, чадной пещеры Гефеста, чумазый белоголовый парень.
– Подь сюда!
– Ну? – без большого подобострастия спросил, выходя наружу, подмастерье.
– Твоя работа? – строго спросил мастер, передавая ему самострел.
Мартын взглянул, смутился и принял независимую позу.
– С чего моя-то? Что как ни что, сразу Мартын!
– Ты что же, курицын сын, за моей спиной халтуришь! – взвился мастер. – Да я тебя за такое дело на всю слободу выставлю!
– Погоди, – остановил я Варлама, – пусть сначала скажет, кому он его продал, а потом уже сами разбирайтесь.
– Да не продавал я его, что ты, боярин, на меня напраслину возводишь. Дал Елисею по дружбе опробовать, вот делов-то!
– Да как ты!.. – начал заводиться кузнец, но я перебил:
– Кто такой Елисей?
Мартын задумался, и я кожей почувствовал, что меня ожидает вторая серия долгого содержательного разговора, потому без договора вытащил пару мелких серебряных монет.
– Так Елисей, стоит в холопах у большого боярина. Только он того, его голой рукой не возьмешь!
– Говори, где он живет, и как его найти? – спросил я, перебирая монеты.
– Так что же его искать, когда он сам сюда идет, – но отрывая взгляда от серебра, мотнул головой куда-то в сторону подмастерье. Я проследил направление и увидел в конце грязной улочки щегольски одетого горожанина, направляющегося в нашу сторону.
В этот момент он, видимо, заметил, что возле кузницы находятся верховые, остановился и рассматривал нас издалека. Потом круто повернулся и побежал прочь.
– За ним! – крикнул я Федору, который оставался в седле, и сам вскочил на донца. Оставив Маруську в «заложниках», мы с парнем поскакали вдогонку беглецу. Тот вместо того, что бы петлять между мастерскими, где нам на лошадях было не проехать, несся прямо по дороге. Первым его достиг я и загородил ему дорогу крупом коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38