лицо Канты, и в обычные дни чрезмерно красное от близко расположенных к коже кровеносных сосудов, казалось совершенно багровым. Со мной служка даже не стала разговаривать, швырнула посылки на стойку, отправила вслед за ними книгу для регистрации отправлений, которую я еле поймал у самого края столешницы, и, не дожидаясь моей подписи, ушла в хранилище, прижимая к вискам смоченное водой полотенце.
Дарис и Ксантер, когда я доплелся до службы, пошутили насчет того, что мне можно смело идти подрабатывать портовым грузчиком, если и дальше буду таскать на себе такие тяжести, разобрали письма с опросными листами, количество которых (писем, то бишь) увеличилось еще на пяток, и обещали закончить свою часть описания к концу ювеки. Обрадованный этой новостью Гоир разрешил мне вернуться домой, чтобы в тишине и спокойствии доделывать карту. Так я и поступил, но ни первого, ни второго дома не обнаружил, потому что за кухонным столом сидел хмурый и невыспавшийся Кайрен, налегавший на приготовленные мной вчера мясные лепешки.
– Доброго дня! – Приветствовал я своего жильца. – Где ты пропадал всю ночь? Что-то стряслось?
Блондин махнул было рукой: мол, и не спрашивай, но не удержался от того, чтобы поговорить. Вообще, сплетни – вещь заразительная. Пока сам не прочувствовал всю прелесть перемывания косточек неприятной тебе особы, презрительно воротишь нос и не подаешь сплетнику руки. Но как только зацепился языком… Все, попал в ловушку, из которой нет выхода. Конечно, сплетничать нехорошо, неблагородно, да и просто постыдно, но боги, как же временами интересно! И хоть главными сплетницами считаются женщины, мужчины им в этом не уступают.
– Вся управа стоит на ушах.
– Хорошо, не на бровях, – облегченно вздыхаю я, ибо пьяные служки «покойной управы» страшнее любого убийцы и грабителя: тем хоть отпор можно дать, а этим только и приходится делать, что подчиняться.
– Да уж лучше бы на бровях! – Кайрен собрался сплюнуть, но опомнился и заменил плевок ругательством. Тихим, но заковыристым.
Предлагаю свою версию:
– Неужели обнаружен заговор против престола?
Кстати, серьезная вещь: полтора года назад, когда какой-то из опальных придворных в шутку сказал, что готовится покушение на императора, управы обеих столиц были брошены на поиски заговорщиков. Шутник быстро пожалел о своих слова и даже вымолил прощение, но пока отмена тревоги дошла до всех дальних уголков, тюрьмы оказались забиты подозреваемыми под завязку. Если нечто подобное произошло опять, стоит запастись в ближайшей лавке едой и питьем и закрыть все двери и окна поплотнее. От греха подальше.
Дознаватель немигающе уставился на меня.
– Почти. Есть такое подозрение.
– Нет, не хочу в это верить… Толком можешь сказать?
Кайрен устало потер переносицу.
– Наследница пропала.
– Наследница чего?
– Престола, чего же еще?
– Пропала принцесса? Как?
Ну и дела… Теперь можно ожидать повальных обысков, арестов и казней. И близкие отношения с Заклинателями меня не спасут.
– Никто не знает. Или не признается. Ясно только, что она сбежала из дворца в неизвестном направлении.
– Исчерпывающие сведения, ничего не скажешь!
– И я о том же, – Кайрен вздохнул так, будто уже готовился к многосуточным бдениям на допросах в управе.
– Но ведь она могла отправиться, куда угодно! Причем тут Нэйвос?
– Ни при чем. Как и добрый десяток других городов.
– Уже пора вешаться на воротах или можно покуда подождать?
Дознаватель оценил мою шутку, ответив грустной улыбкой:
– Не торопись. Собственно, пока тревога не объявлена, да и кто накануне Зимника решится оповестить граждан, что единственная наследница императорского престола от этого самого престола удрала? Это же значит стать виновником всех волнений, которые сразу же начнутся. Нет, в Меннасе выждут окончания праздника, а пока поиски ведутся тайно.
– И как результаты?
– А ты-то почему спрашиваешь? – Карие глаза сверкнули огоньком привычной подозрительности. – Может, все-таки, лазутчик?
– Ага, эльфийский, мы ж уже выяснили… Если честно, мне любопытно. Очень. И вообще… Вот ты сейчас все мне расскажешь, а я пойду разносить слухи по городу!
Дознаватель посмотрел на меня с укором:
– Врешь. Не пойдешь.
– Вру. Но любопытство от этого меньше не становится. Ладно, не скрытничай!
– А чего скрытничать? Глухо все.
– Тогда какого аглиса ты всю ночь где-то шатался?
– Не «где-то шатался», а получал ценные сведения по поводу того, как опознавать принцессу.
– И какая она?
Кайрен отодвинул в сторону опустевшую тарелку.
– Никакая.
Растерянно моргаю:
– То есть?
– Все описания наследницы престола являются государственной тайной, равно как и керм ее рождения. Дабы у злоумышленников не было возможности…
– Злоумышлять. Понятно. Но вам же нужно ее искать? Неужели нет примет, по которым…
Дознаватель заученно повторил:
– Девица небесной красоты, кроткая, как овечка.
– И все? – Разочарованно протянул я.
– Этого мало? Слушай, хоть ты настроение не порти!
– Уговорил. Кроткая и прекрасная… Полагаю, здравствующий император тоже человек неописуемой красоты и благостной души. Да, вас стоит пожалеть!
– Мы и сами себя уже пожалели. Не один раз.
– Но это же глупо: устраивать поиски, не сообщая, что именно следует найти!
– Глупо, – согласился Кайрен. – Только мы люди подневольные: как прикажут, так и будем действовать. Слушай…
В голосе моего жильца появилось нездоровое оживление, заставившее меня содрогнуться:
– В чем дело?
– А может, ты соорудишь что-нибудь эдакое… заклинательное?
– С какой целью?
– Для поисков.
Заглянув в горящие азартом карие глаза, я понял, чем вызвано невинное с виду предложение, и не преминул рассеять заблуждение:
– Да будет Вам известно, heve Кайрен, что искать человека – не то же самое, что следить за течением Потока, потому что человек есть контур замкнутый, и его местоположение можно определить только по изменению свойств окружающего пространства.
– И что?
– Если не знаешь, как именно они должны измениться, нет смысла искать. Понятно?
Он честно признался:
– Не совсем.
– Хорошо, поясню. Волнорез оповещает о своем существовании разделением волны надвое, запруда – возникновением озерца. А как в Потоке проявит себя принцесса? Ты – знаешь?
– Нет, конечно.
– И я не знаю. Поэтому не могу сплести ничего полезного.
Кайрен вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
– Вспомнил! Так вот почему нам велели пока что не рыпаться и ждать, когда из столицы приедет обученный магик… Он-то, наверняка, знает, по каким признакам искать принцессу!
– Искать… кого? – Спросила из коридора Сари.
– Да так, ерунда: обычные дела, – поспешил отговориться дознаватель.
Правильно, нечего забивать большой политикой голову ребенку, особенно такому бледному от пережитых волнений, с припухшим после сна лицом. Но ребенок оказался иного мнения:
– Вы говорили о принцессе, я слышала. И что с ней?
– Сбежала из дома, совсем как Вы, hevary.
Она скривилась, как от боли.
– Ее ищут?
– Разумеется. И скоро найдут, – добавил Кайрен.
– Ну и пусть найдут… Я напишу письмо, – хмуро сказала мне девчонка. – Отправишь?
– Обязательно. Хоть прямо сейчас.
– Сейчас не надо. Сейчас я хочу что-нибудь съесть… Приготовишь?
На стол рядом с моей ладонью легли пять симов.
Я посмотрел на монеты, потом на Сари, внимательно изучил выражение ее лица, виноватое и растерянное.
– Знаете, hevary, я мог бы с полным правом оскорбиться.
– Почему?
– Потому что вчера, по меньшей мере, пять свидетелей слышали, как я, по собственной воле, без малейшего принуждения, назвал Вас гостьей мэнора. А гости не платят за услуги хозяина.
Она выслушала меня с серьезной миной и удовлетворенно кивнула:
– Значит, покормишь?
– Покормлю. Вы пока умойтесь и оденьтесь потеплее: нечего в одной рубашке ходить по нетопленому дому.
– Хорошо.
Девчонка собралась было шагнуть в коридор, но застыла на пороге кухни, а потом, осененная внезапной догадкой, радостно заявила:
– Но гости и за постой не платят… Тогда возвращай мне мои два лоя!
– Э, нет! – Торжествующе улыбнулся я. – Оплаченные сделки расторжению не подлежат!

***

– Вот. Я написала.
Сари протянула мне скрученное свитком запечатанное письмо.
Я вытер о мягкую тряпочку испачканный цветной тушью кончик пера и отложил инструмент своей любимой работы в сторону.
– Хорошо. Мне все равно нужно сегодня к письмоводителям, вот и отправлю.
– Ты что, каждый день туда ходишь?
– Не каждый. Но сейчас жду прибытие одного письма… Оно очень важно для меня.
Девчонка кивнула, принимая понимающе-взрослый вид:
– Письмо от любимой женщины?
От любимой ли? Невольно задумываюсь над невинным вопросом.
Сколько ей исполнилось лет? Если правильно помню, чуть больше сорока. Сорок один год пребывания на этом свете, три ребенка, зачатые и рожденные в супружестве, похороненный муж. Я узнал о ее существовании четырнадцать лет назад, на рассвете студеного дня зимы, когда вьюга перестала выть за стенами приземистого бревенчатого дома. А полюбил гораздо позже, когда понял, что ничего иного мне не остается…
– От матери.
Зеленые глаза удивленно расширяются:
– У тебя есть мама?
– Вообще-то, мама имеется у каждого из нас. Хотя бы в момент нашего рождения. Почему Вас так удивили мои слова?
Сари смущенно улыбается, чтобы скрыть неловкость.
– Ты… ты живешь один в большом доме, вот я и подумала, что у тебя никого нет. Ведь если бы были, почему вам не жить всем вместе?
– Ага, одной большой шумной семьей… Мама служит в северном имении повелительницы, это довольно далеко отсюда, поэтому мы видимся только два раза в год: летом я уезжаю из Нэйвоса, а на Зимник жду родню к себе.
– Родню?
Кажется, девчонка удивилась еще больше.
– Ну да, родню. У меня есть еще два младших брата, но я, при всей моей любви к родственникам, предпочитаю, чтобы они трепали нервы кому угодно, но не мне.
– Почему?
– Что «почему»?
Сари уселась на подлокотник библиотечного кресла и задумчиво наморщила лоб.
– У тебя есть и мама, и братья, и ты их любишь… Если бы у меня так было, я бы все время хотела быть рядом.
Рядом… Она не понимает, о чем говорит! Несносные создания двенадцати и пятнадцати лет, постоянно устраивающие игры в войну (мое участие в них не требуется, но под обстрел почему-то всегда попадаю именно я, а не кто-то другой), вкупе с матушкой, чья забота о моем здоровье и личной жизни порой переходит все границы – все это способно свести с ума и более терпеливого человека. Как мне удается выдерживать Летник в родительском доме? Сам себе удивляюсь. Зимник проходит более мирно: дом, все же, мой и правила устанавливаю я. Но все равно, мальчишки будут бегать по этажам, снимать со стен старинные клинки, таскать варенье из кладовой… Вот я в их возрасте был ребенком – мечтой всех родителей: спокойный, тянущийся к знаниям, а не к шалостям, серьезный и ответственный. Только родители этого никогда не замечали. Не хотели замечать. Наверное. Может быть.
И Сари просто не понимает, каково это – смотреть на чужое детство, завидуя его беспечности и яркости. Не понимает… Эй, так вот в чем дело!
– У Вас нет ни братьев, ни сестер? И… мамы тоже нет?
Девчонка упрямо надула губы:
– Нет. Ну и что? Вот только не надо теперь меня жалеть!
– Я и раньше не жалел, и теперь не собираюсь, можете не волноваться.
– Не жалел?
– Ни капельки.
– А зачем же тогда пошел в тот квартал за мной?
Неглупый вопрос. Но что на него ответить? Признаться в собственной дурости или же попробовать наставить ребенка на путь истинный? Наставить, пока не стало слишком поздно.
– Я уже говорил: хозяин дома обязан заботиться о безопасности своих гостей.
– Но тогда ты еще не считал меня гостьей!
Права, язва. Но у меня опыта в словесных баталиях все же немножко больше:
– Я – нет. Дом – да.
Чернущие ресницы растерянно хлопают:
– Как это?
– Очень просто: когда Вы надели ремешок с печатью владельца дома, стали частью мэнора, и он принял Вас под свое покровительство, о чем не преминул сообщить мне.
– Сообщить?
– Конечно.
– Но как?
Все, попалась на удочку. Самый верный способ избежать поворота в неугодном направлении, это самому взяться за вожжи и править повозкой беседы. Говоря проще, если вам не хочется отвечать на некоторые вопросы, заинтересуйте собеседника чем-нибудь другим. Например, простыми, но мало кому известными чудесами:
– Каждый камень этого дома несет на себе тепло человеческих рук, сложивших стены, а вместе с этим теплом и частички души, которую каменщики ненамеренно, но щедро дарили своему творению. Окна и двери получили тот же дар от деревянщиков, ковры и гобелены – от ткачей, столы, кресла и шкафы – от мебельщиков. Каждый предмет под этой крышей был создан человеком, а человек, как Вы понимаете, существо вовсе не бездушное… Хотя некоторые и не хотят признаваться в том, что имеют душу. Так вот, все эти частички, тени и шорохи постепенно сливаются в единое целое, и дом становится живым, как мы с вами. Что же тогда удивительного я сказал? Печать на браслете передала мэнору тревожную весть, а уж он приложил усилия, чтобы встревожить меня.
Девчонка слушала внимательно, даже слишком: как я ни пытался увести ее мысли на другую тропинку, направление выбрал неудачно. Для себя самого.
– У тебя он тоже есть?
– Кто?
– Такой браслет.
О Хаос, Вечный и Нетленный… До каких же пор мой язык будет оставаться дурным?! Сейчас бы солгать, наплести с три короба, вот только… Молчать не люблю, а лгать – ненавижу.
– У меня нет браслета.
– А как же тогда ты смог понять тревогу дома?
– Есть кое-что другое. Не браслет.
– А что есть?
Зеленые глаза горят охотничьим азартом, и так ярко горят, что не допустят бегства добычи.
Повторяю:
– Кое-что другое.
– Что?
Голос звучит не просто требовательно: он почти приказывает. И я пробую попросить:
– Давайте не будем сейчас об этом говорить, hevary.
– Я хочу сейчас!
– Это не лучшее время, да и…
– Сейчас же! Или хозяин дома не желает выполнить желание гостьи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45