— Видишь тот большой камень?
Антоний посмотрел туда, куда указывал старец.
— Вижу, преподобный господин.
— Этот камень обладает необычайной целительной силой, — объяснил отшельник. — В нем есть углубление наподобие раковины, и в этом углублении всегда на четыре дюйма воды. Если какой-то христианин желает исцелить все своё тело, он раздевается донага и ложится в эту впадину. И ежели его вера истинна, вода начинает подниматься и покрывает такого человека с головой. Так происходит трижды, а потом вода спадает, а принявший целительную ванну вылечивается от любых недугов. Вот как исчезли твои раны.
— Это же чудо! — воскликнул Антоний. — О, как я вам благодарен, добрый господин!
— Благодари Господа, юноша, ибо тебя излечил Господь. — Брат Рианус посмотрел на Балкис и улыбнулся. — Хотя отчасти ты должен сказать спасибо и этой девушке. Это она привела тебя к нам. Она, а ещё та птица, которая показала ей дорогу.
Антоний изумлённо воззрился на Балкис. А та, словно бы в своё оправдание, промолвила:
— Не могла же я бросить тебя и позволить тебе умереть.
— Да, да, не могла, ясное дело! — Послышался шелест крыльев, и птица сидикус уселась на плечо брата Риануса. Тот поморщился: острые птичьи коготки впились в его кожу — но монах промолчал. — Но конечно же, — продолжала птица надменно, — твоя подружка была просто вне себя от страха. Да, да, поджилки у неё тряслись, так она за тебя переживала. Ну и, само собой, она бы ни за что не догадалась, как ей поступить, если бы кое-кто не дал ей мудрый совет.
Балкис одарила птицу гневным взглядом.
— Антоний, эту говорливую птицу зовут сидикус. Это она посоветовала мне освободить единорога и попросить его отвезти тебя сюда.
— Ага, — подтвердила птица. — Она все так и сделала — когда я её хорошенько разозлила. Только тогда у её мозги маленько пришли в порядок. А потом я привела её к этим благородным старцам и к их волшебному камню. Представь себе, всю дорогу мне пришлось эту девицу подзуживать, лишь бы только она хоть немного отвлеклась от тревоги за твоё драгоценное здоровье.
— Ну да, только из-за этого ты ко мне и приставала, — буркнула Балкис. — А не потому, что ты вообще обожаешь посмеиваться над людьми.
— А почему бы не соединить приятное с полезным? Р-р-оук!
Балкис только теперь поняла, что этот скрежещущий звук — смех.
Антоний постарался скрыть изумление, охватившее его при виде говорящей птицы, и торжественно поклонился сидикусу:
— Благодарю тебя, доброе создание, за благородную помощь.
— Вот это речи, я понимаю! Сладко как говорит-то! — Птица, все ещё восседавшая на плече у брата Риануса, пристально воззрилась на Балкис глазками-бусинками. — А если бы ты ещё кое о чем узнал!
Антоний озадаченно взглянул на Балкис:
— О чем это она?
Балкис потупилась и сильно покраснела. Птица не дала ей ответить.
— Если бы, если бы, — затараторила она. — Да-да, так я и сказала! Если бы узнал, какие у неё чувства, то ты бы и с нею так же сладко заговорил. Тогда бы и она тоже кое о чем узнала, вот!
— Какие у тебя чувства? — Антоний взволнованно обернулся к Балкис. — О каких чувствах говорит эта птица?
Глава 25
Балкис закусила нижнюю губу, сильно покраснела. Она не в силах была произнести ни слова и мысленно проклинала болтливую птицу.
— Ну конечно! Как я сам не догадался! Тебе не нужно ничего говорить, я все знаю! — тепло проговорил Антоний. — Твои чувства — это забота и тревога за спутника — и надеюсь, за друга. — Он порывисто обнял Балкис, её щека прижалась к грубой ткани его рубахи, к крепкой груди, и голос юноши ещё громче зазвучал в её ушах, а сама она вновь затрепетала. — Как я счастлив, что рядом со мной такая верная и заботливая спутница! Спасибо тебе, о, спасибо тебе тысячу раз, Балкис. Ты спасла мне жизнь!
Балкис была готова возразить, сказать, что не только дружеские чувства заставили её поступить так, как она поступила, но слова застряли у неё в горле.
— Да не благодарности она от тебя ждёт, желторотый ты баЛбес, проскрипела птица . — Она хочет, чтобы ты поцеловал её!
— Поцеловал её? — Антонии отстранился, покраснел и растерянно уставился на девушку. — Не говори глупостей, птица! Зачем этому прекрасному созданию поцелуй какого-то недотёпы?
Балкис молча, страстно смотрела на него. Как ей хотелось сказать ему, что он — вовсе не недотёпа!
— Да затем, что она в тебя влюблена по уши, тупица! — крикнула птица во всю глотку. — Неужто ты этого не видишь? О нет, вы, люди, — законченные недоумки! Уж когда курочка-сидикус влюблена в петушка, то он и думать не станет — сразу поймёт, что к чему! А тебе что же, непременно надо, чтобы она сама тебе все сказала?
— Да, и… даже тогда я, пожалуй, вряд ли в это поверю, — пробормотал Антоний, не отрывая глаз от Балкис. А она смотрела на него, и его глаза, казалось, затмили для неё весь мир, она была готова утонуть в них, а голос возлюбленного словно окутывал её с головы до ног. — Ты любишь меня, Балкис?
Балкис разжала губы, но снова не смогла вымолвить ни слова.
— Господи, хоть бы это было правдой, — тихо проговорил Антоний. — Потому что я безумно люблю тебя — с того самого мгновения, как увидел тебя в человеческом обличье.
Балкис от изумления широко раскрыла глаза. Её пронзила сладкая боль, но она молчала, как заговорённая, и только губы её тянулись к губам Антония.
И вот наконец с его губ сорвались еле слышные слова:
— Ты в самом деле любишь меня?
— Прости и помилуй меня, Боже, — прошептала в ответ Балкис, — но я действительно люблю тебя.
И тогда их губы встретились — легко, нежно, и Балкис закрыла глаза, и все на свете перестало существовать, кроме этого поцелуя.
Скрипучий смех разрушил чары. Птица сидикус проскрежетала:
— Ну хватит уже, хватит! А то придётся вас обоих укладывать в целительную ванну и лечить от ожогов — ишь как распалились-то оба!
Антоний отпустил Балкис. Покраснев, он укоризненно посмотрел на птицу:
— Все-таки ты — на редкость бестактная спасительница.
— Ну, так я кого спасаю-то? Людей, голубчик, людей! А ваше дурацкое поведение так забавляет меня, что трудно удержатьс от насмешек, ты уж мне поверь! Но без вас жизнь была б невыносимо скучной.
Подошёл брат Атаний, встал рядом с братом Рианусом и с улыбкой сказал:
— Порой и меня забавляют твои шутки, сидикус, но зачастую ты становишься слишком назойливой. — Он заговорщицки подмигнул Антонию. — И все же уж лучше кто-то вроде этой пташки, которая надо всеми подшучивает, но при этом творит добрые дела. Куда как опаснее другие — злые, но медоточивые.
— Что ж, это верно, — согласился Антоний и поклонился отшельнику. — Меня зовут Антоний, преподобный старец.
Балкис вспомнила о том, что они не знакомы.
— Антоний, это брат Атаний, добрый отшельник. Он тоже участвовал в твоём исцелении.
— Рад был помочь тебе, молодой человек, — с поклоном ответил старец и, весело сверкая глазами, обвёл взглядом Антония и Балкис. — Конечно, твоя верная спутница заслуживает ещё большей благодарности — ведь это она помогла нам уложить тебя в целительную раковину, воды которой исцелили твои раны.
Антоний посмотрел на Балкис:
— Как же ты заботилась обо мне!
— Ещё как, ещё как! — застрекотала птица сидикус. — Ну, тут, правда, надо заметить, что тебя в воду укладывали голеньким!
Антоний вытаращил глаза, а Балкис потупилась и покраснела.
— Птица, тебе известно такое слово: «тактичность»?
— А как же! — весело отозвалась птица. — Это когда люди секретничают!
— Да, она, спору нет, надоедлива, — усмехнулся брат Атаний, — но зато я ни разу не слышал, чтобы она говорила неправду.
— Это верно, — задумчиво проговорил брат Рианус, — но при всем том ей доставляет немалое удовольствие морочить людям голову и радоваться, видя их смущение.
— Золотые слова, — закивала головкой сидикус. — А на что ещё сдались люди? А уж нынче утром я вдоволь напотешалась над этой парочкой!
— Негоже осуждать ту, которая так помогла мне, — со вздохом проговорил Антоний.
— Это верно, — похвалил его брат Рианус. — И все же я так думаю, молодые люди, что с вас уже довольно издёвок сидикуса. Теперь вы здоровы и телом, и духом и можете продолжать свой путь, владея сокровищем, которое так долго таили друг от друга и которое для вас раскрыла птица сидикус.
— Наверное, стоит её поблагодарить за это, — чуть ворчливо отозвалась Балкис.
— То-то же! — буркнула птица. — Сами-то небось ещё долго в молчанку бы играли. Птицы куда более разумны и деловиты.
— Если ты такая деловитая, так уже летела бы куда-нибудь, — прошептала Балкис. — Гнёздышко бы свила, снесла бы яичко, что ли. — Она подумала и добавила погромче: — Ладно, спасибо тебе, потому что твоя помощь была велика.
— Да, спасибо тебе, добрая птица, — подхватил Антоний. — И вам спасибо, преподобные старцы.
— Ступайте, и да будет с вами наше благословение, — с улыбкой отозвался брат Рианус. — И пусть любовь ведёт вас вперёд.
Рука Антония лежала на плече Балкис. Они шли молча, время от времени глядели друг другу в глаза и смущённо улыбались. Лишь через полчаса они наконец преодолели смущение, остановились и снова поцеловались, а потом продолжили путь, разговаривая о том, о чем ни разу не говорили за все те недели, что были вместе. Весь день они словно плыли по стране снов, и хотя Балкис порой охватывал страх при мысли о том, что будет, когда настанет вечер (правда, она испытывала и приятное волнение), она все же ухитрялась гнать от себя эту мысль и целиком предавалась сладостным мгновениям новой жизни.
Солнце село, стемнело, но влюблённые продолжали путь при луне. Антоний говорил Балкис о своей любви, восхищался её красотой. Они то и дело замирали, и их губы сливались в пламенных поцелуях. Но в конце концов у Балкис голова начала клониться на грудь от усталости, и Антоний решительно остановился.
— Мы прошли за день большой путь, любимая. Пора спать, — сказал он.
У Балкис от страха сдавило горло, но она только смущённо взглянула на юношу и проговорила:
— Да, давай остановимся на ночлег.
Ритуал приготовления к ночёвке настолько вошёл у них в привычку, что и он, и она все делали, не задумываясь — и это было хорошо, потому что Антоний вдруг начал отпускать глупые шуточки, а Балкис в ответ — хихикать до изнеможения. Но когда они поужинали и девушка опустилась на колени возле своего ложа из соснового лапника и её вновь охватило смущение, Антоний сказал:
— Ложись спать, а я постерегу тебя. Целительная ванна придала мне сил, и я совсем не чувствую усталости. Вряд ли я вообще смогу уснуть.
Балкис ощутила необыкновенное облегчение — правда, ей хотелось бы, чтобы для бодрствования у Антония нашлась более веская причина.
— И долго ли ты сможешь не спать? Антоний пожал плечами:
— Устану — разбужу тебя. Но по меньшей мере полночи продержаться сумею, а может быть — и всю ночь. Буду любоваться тобой, и это вселит в меня бодрость.
Балкис зарделась и опустила глаза.
— Что ж, спокойной тебе ночи.
Она улеглась и старательно, целомудренно укрылась плащом. «Пусть смотрит только на моё лицо», — решила она.
— Сладких тебе снов, — пожелал Антоний, склонился и поцеловал Балкис в лоб, в глаза и наконец — в губы. Последний поцелуй был самым долгим, и— уж после него Антоний точно не должен был долго заснуть. Когда он оторвался от губ Балкис, она застенчиво улыбнулась, зажмурилась и блаженно вздохнула. Антоний ответил вздохом, в котором было столько же радости, сколько желания, отвернулся, встал и сел у костра так, чтобы любоваться и ночью, и возлюбленной.
А к Балкис сон не шёл. Она лежала с закрытыми глазами, объятая жаром и волнением. Тянулись часы, и она уже не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться тому, что Антоний так владеет собой.
А потом она вспомнила, что единорог без малейших сомнений согласился везти Антония на своей спине, а это означало, что её любимый — девственник. «Быть может, ему так же страшно, как мне», — подумала Балкис и стала гадать, а знает ли Антоний вообще о том, чем занимаются любовники, оставаясь наедине. Но тут ей пришло в голову, что он простой крестьянский парень. Если так, то он наверняка видел, как совокупляются животные, как видела она сама в детстве. Потом она вспомнила про то, как грубо обращались с Антонием в родном доме, и тут её посетила странная мысль: вероятно, в сознании юноши совокупление не соединялось с любовью.
«Если так, — решила Балкис, — я должна буду что-то предпринять». Пытаясь понять, что именно ей следует предпринять, она уснула.
Антоний разбудил её, когда закатилась луна — поцеловал в лоб. Разомкнув сонные, тяжёлые веки, Балкис улыбнулась и спросила:
— Это все, что вы можете предложить мне, господин мой?
Он улыбнулся и жарко поцеловал её в губы. У Балкис сразу учащённо забилось сердце, но Антоний тут же отстранился, сел на корточки и сказал:
— В конце концов мне захотелось спать. Если хочешь, можешь побыть в дозоре последние пару часов ночи.
Балкис догадалась, что Антоний ждёт, когда она встанет — ведь нынче она приготовила только одно ложе. Девушка со вздохом поднялась, села у костра и одарила юношу улыбкой, которая была куда красноречивее тех слов, что она сказала. А слова были такие:
— Спи сладко, любимый мой.
Антоний закутался в плащ, улыбнулся в ответ и проговорил:
— Если бы мои сны оказались так же прекрасны, как мои мечты, я бы не хотел просыпаться.
— О, пожалуй, я смогу об этом позаботиться, — усмехнулась Балкис и устремила на юношу взгляд, который, как она надеялась, был полон обещания. Глаза Антония в ответ заблестели, но он решительно закрыл их.
Балкис со вздохом отвернулась к костру и подбросила в огонь хвороста. Право, ей действительно стоило как-то побороться с невероятной сдержанностью её возлюбленного.
На рассвете она разбудила Антония поцелуем. Окутанные волшебным настроением, они сели завтракать. Потом они загасили костёр и продолжили путь. Тропинка вела их под розовыми лучами новорождённого солнца. На траве звёздочками сверкали капельки росы. Обоим казалось, будто они летят по небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57