— спросила Балкис, недоверчиво взглянув на объятую пламенем оболочку.
— Огонь будет гореть до тех пор, пока внутри кокона не вызреет бабочка, но это будет не так уж скоро, да и пламя не распространится дальше сетки. Иначе огонь спалит деревья, на которых гусеница свила сеть!
Балкис подумала и решила, что Антоний прав.
— И ведь ей даже не обязательно было забираться так высоко.
— Верно, — усмехнулся Антоний. — Только люди и не испугаются, и не убегут от этого огня. Неудивительно, что она не расположилась поближе к озеру!
— Да, нам ничто не грозит, — кивнула Балкис.
Они напились воды из бурдюков и перекусили финиками, сорванными с пальм, сухарями и солониной. Когда с едой было покончено, спутники завели разговор о прежнем житьё-бытьё.
— Отец говорил нам, что в жилах и у нас, и у всех народов, живущих по эту сторону гор, течёт греческая кровь, — стал рассказывать Антоний. — Наши предки были воинами в войске Александра Великого. Когда он умер, а его генералы остались в здешних краях, чтобы править империей, воины последовали примеру Александра и стали брать в жены женщин из местных племён.
— Так вот почему у тебя светлые волосы и голубые глаза!
— Наверное, — ответил Антоний. — Но в сказаниях говорится о том, что среди людей из племён, обитавших в горах, и до прихода Александра попадались рыжеволосые, а ведь у меня волосы рыжеватые.
— Золотистые, — возразила Балкис, стараясь отвлечься от тех чувств, которые у неё возникали, когда она разглядывала Антония. — Я-то думала, что у твоих сородичей волосы у всех чёрные, как у многих народов в этих краях.
— Чёрные волосы и жёлтая кожа — как у караванщиков с востока? Ясно. Но в наших преданиях говорится про то, что первые горцы в здешних местах ведут свой род от диких племён, которые перешли горы, чтобы завоевать Индию, — сказал Антоний. — У тех кожа была бронзовая, а волосы — рыжие, каштановые и чёрные. Но если у большинства народов в Азии узкие раскосые глаза, а кожа — жёлтая, почему же у тебя глаза круглые, а кожа — золотистая?
— Мараканда разбогатела на торговле, — пояснила Балкис. — Караваны туда приходят не только с востока, но и с запада и с юга, и с ними часто приходят странники. Некоторые паломники остаются в Мараканде. Так что мои предки были родом со всего света.
— Если все их потомки похожи на тебя, то у вас очень красивый народ!
Балкис смущённо потупилась, надеясь, что Антоний не заметит, как она покраснела.
— Ты очень добр…
— Вовсе нет, — выдохнул Антоний.
— Только я думаю, что все люди красивы — просто другие этого порой не видят, — продолжала Балкис, старательно игнорируя последние слова Антония. Она все ещё не решалась посмотреть на него. Когда щеки у неё остыли, она наконец оторвала взгляд от земли и спросила: — А вот эта ваша стихотворная игра? Её тоже занёс в эти края Александр Великий?
— Этого никто не знает, — честно признался Антоний. — Но все же мы так думаем, что игра существовала до его прихода на эту землю. Это ведь, в конце концов, состязание для того, чтобы скоротать долгие зимние вечера.
Балкис задумчиво кивнула:
— Да. Пожалуй, летом сидеть у огня не стоит. Но быть может, в эту пору вы садитесь во дворе на закате?
— Верно, — ответил Энтони. — Но правда, летом после вечерних трудов мы почти сразу ложимся спать — ведь мы работаем на полях чуть не до самой темноты. Нужно много трудиться, чтобы было чем жить, а земли у нас немного, да и та неважная.
— Понимаю, — кивнула Балкис и вспомнила просторные, ровные поля вокруг Мараканды. — Скажи, тебе никогда не надоедают древние сказания?
— Никогда. Их очень много, и некоторые из них — к примеру, «Махабхарата» — очень длинные. — Казалось, для Антония не было ничего странного в том, что он, христианин, знаком с этой индуистской сагой. — И к тому же любую строфу и даже строчку нельзя повторять дважды.
— Значит, всякий раз вам приходится одну и ту же историю рассказывать по-новому?
Антоний кивнул:
— И новые рифмы, и размер — все надо придумывать заново, сразу. Для некоторых это просто забава, но наш отец всегда говорил, что это — состязание между нами, братьями. Закончив сказание, мы обсуждаем, кто был лучше всех, а отец определяет, кто победил, а кто проиграл. — Он отвёл взгляд и помрачнел. — Меня почти всегда называли проигравшим, потому что я неуклюже рифмую и часто выбиваюсь из размера.
— Вот уж не знаю! — вырвалось у Балкис. — Я что-то не заметила. И ритм у тебя ровный, а рифмы у тебя, по-моему, просто изысканные. Ты никогда не побеждал?
— О, конечно, нет!
— «Конечно», — саркастично повторила Балкис. — Ведь ты — самый младший, разве кто-то позволил бы тебе стать первым?
Антоний нахмурился.
— Мои братья не виноваты в том, что я слишком неумел в стихосложении.
— А я в этом не уверена, — покачала головой Балкис и, не дав Антонию возразить, добавила: — В конце концов, тебе ни разу не дали начать повествование. Тебе всегда приходилось подстраивать свои мысли под чужой размер.
— Да, это верно, — кивнул Антоний и обвёл взглядом пустыню. — Зато я набрался опыта в продолжении историй. Но в один прекрасный день я добьюсь того, что мои братья станут уважать меня — даже если я никогда не стану победителем.
— Не их уважение ты заслужишь, — возразила Балкис, — а моё и многих других, кто услышит тебя.
— Ну да, если кто-то будет сочинять за меня первую строку! — с печальной усмешкой проговорил Антоний. — Мне недостаёт воображения и самобытности.
— Либо тебя заставили в этом увериться твои братья, — резко бросила Балкис. — А мне кажется, что воображения тебе недостаёт только в сравнении с другими твоими талантами. А вот я, к примеру, могу легко запомнить любое стихотворение наизусть, а когда сочиняю, никак не могу завершить последнюю строфу.
Она думала о том, что Антоний уже доказал, как хорошо умеет импровизировать и добавлять собственные строчки к её незаконченным строфам. Если она могла начать заклинание — он мог его закончить, и от этого оно только стало бы сильнее.
Она этого не сказала, но, глядя в глаза Антония, догадалась, что он все понимает. Балкис зарделась и отвернулась. Ей не хотелось, чтобы он оставался убеждённым в том, что он — никудышный поэт, как о том говорили его братья. Нет, его талант был полезен. Балкис решила, что Антонию нужно как можно больше практиковаться в сочинении первых строчек стихотворений. Она имела твёрдое намерение помочь ему в этом.
Антоний потянулся к Балкис. Казалось, он хотел коснуться её руки, но все же не осмелился.
— О чем ты думаешь? — негромко спросил он.
— Только о том, как долог путь до Мараканды, — отозвалась Балкис и взяла юношу за руку. — Путь долог, и за эти месяцы мы сможем лучше узнать друг друга. А теперь нам нужно поспать, покуда есть такая возможность. Когда солнце сядет, можно будет ещё немного пройти вперёд, к нашей цели.
Они шли на север до темноты. Закатное солнце садилось слева от них. На ночлег путники устроились у подножия высокой, одиноко стоящей скалы, которая довольно-таки странно и неожиданно выглядела посреди бескрайней пустыни. Антоний развёл небольшой бездымный костерок из веточек сухого кустарника, росшего около скалы. Балкис превратилась в кошку и отправилась на охоту. Разыскивая мышей, она держалась против ветра. Мыши сновали в кустах, подбирали высохшие ягоды. А потом мышей обнаружил козодой, а козодоя изловила Балкис, и в итоге у них с Антонием появилась свежая дичь на ужин.
Они держали путь на север два дня. Вставали, как только начинало светать, и шли до полудня, затем пережидали жару, а потом снова шли — до тех пор, покуда сумерки не сменялись полной тьмой. Утром третьего дня Балкис и Антоний вышли к краю долины и с изумлением увидели перед собой реку, вливавшуюся в небольшое озеро, берега которого поросли деревьями.
— Мне кажется или я вправду вижу замки? — вытаращив глаза, спросил Антоний.
— Видишь, и я тоже вижу, — сказала Балкис. — Они стоят вдоль берега реки на всем её протяжении, и между ними — не более дня пути. Даже не знаю, что более удивительно: река посреди пустыни или эти замки!
— Нам следует вести себя осмотрительно, — предупредил девушку Антоний. — Вода в пустыне на вес золота. Быть может, люди, что живут здесь, порой нападают друг на друга, дабы отвоевать побольше места у реки. Как знать — может, они и эти крепости выстроили, чтобы обороняться друг от друга.
— Если так, то они вряд ли тепло примут чужаков, — заключила Балкис. — Но эта долина тянется к северу не менее чем на два дня пути, а вода — слишком большое искушение, чтобы мы могли устоять против него.
— Если дойдёт до беды, ты всегда можешь обратиться в кошку, — напомнил ей Антоний.
— Что верно, то верно, — буркнула Балкис — она как раз сама об этом подумала. — Но в кого превратишься ты?
— В пленника, — честно и откровенно ответил Антоний. — Но ты вызволишь меня из плена с помощью своего волшебства.
Балкис вздрогнула, напряглась.
— Не советую тебе так беззаветно полагаться на волшебство. Порой у врагов может отыскаться чародей могущественнее тебя.
— Если так, придётся перехитрить наших врагов.
Антоний лучисто улыбнулся девушке и решительно зашагал вниз по склону.
Балкис поглядела ему вслед, покачала головой, но извечный оптимизм Антония заразил её и на этот раз и поднял ей настроение.
Спуск в речную долину оказался не сложным — тем более что вниз вела торная тропа. Судя по всему, обитатели здешних мест нередко выбирались наверх, в пустыню — быть может, чтобы встречать караваны. Балкис шла и думала о том, как это странно, что здесь, поблизости от драгоценной воды, нет ни караван-сарая, ни торгового города.
Антоний и Балкис спустились в долину ещё до того, как солнце поднялось высоко. Они ещё не вышли из тени, лежавшей возле склона, когда вдруг увидели в земле отверстие шириной с фут, возле которого горкой лежала земля.
Балкис остановилась и широко раскрыла глаза.
— Как думаешь, кто это выкопал? Лиса?
— Целая стая лис, наверное, — рассеянно проговорил Антоний и вдруг, восторженно вскрикнув, наклонился к куче земли.
— Что такого замечательного в этой грязи? — удивилась Балкис и даже забеспокоилась — не перегрелся ли её друг на солнце.
— Вот что! — воскликнул Антоний, выпрямился и протянул Балкис то, что вызвало его восторг. Это был золотой самородок размером с яйцо малиновки. Девушка вытаращила глаза, и тут же её охватил такой страх, что у неё руки и ноги онемели.
— Наверное, тут работали старатели! — прошептала она.
— Если так, то это уж какие-то совсем малютки, — рассудительно проговорил Антоний и указал на отверстие в земле.
Балкис огляделась по сторонам. Тревога все сильнее овладевала ею.
— Вдалеке ещё несколько таких земляных горок, — сказала она. — Пусть эти золотодобытчики маленькие, Антоний, но их много.
— Давай поглядим, — предложил юноша. — Вдруг нам попадётся ещё несколько таких камешков, которые вы называете золотом. — Антоний снова наклонился и принялся копаться в земле. — Ещё один! И ещё, и ещё…
Он набрал с десяток самородков, а потом вдруг отпрянул от земляной кучи, испуганно ойкнув. Балкис тоже вскрикнула и отбежала назад, потому что из норы вылез золотодобытчик… Он был с шестью лапками, большими фасеточными глазами и длинными усиками. Это был муравей размером с лису, а его жвала напоминали клыки лесного вепря.
— Бежим! — воскликнула Балкис.
Антоний побежал за ней, но не слишком охотно.
— Наверняка бояться не стоит, — проговорил он на бегу. — Он ведь намного меньше нас!
— Уж ты мне поверь, такой запросто может убить человека и даже быка! — запыхавшись, вымолвила Балкис. — Ты разве никогда не видел, как муравьи таскают палочки, которые раз в пять больше них самих? Так что беги! Беги так, словно за тобой гонятся псы из преисподней!
И она была не так уж далека от истины, потому что гигантский муравей издал пронзительное стрекотание и бросился вдогонку за людьми, а за ним устремились другие — несколько десятков.
Антоний прибавил шагу.
Глава 11
Балкис была права: муравей бежал вдвое быстрее людей, а его сородичи не отставали от него. Долина огласилась стрекотанием гигантских насекомых. Они лавиной повалили со всех склонов, преградили беглецам путь к отступлению.
— Туда! — выкрикнул на бегу Антоний и указал на высокую скалу, что стояла слева, всего футах в десяти. — Наверняка они не смогут взобраться вверх по камню!
Балкис не раз видела, как муравьи преспокойно вползают вверх по отвесным стволам деревьев, но эти были слишком велики — вряд ли бы они смогли взобраться на скалу. Между тем муравьи уже буквально наступали незадачливым спутникам на пятки. Отчаянно закричав, Балкис бросилась следом за Антонием.
Муравей тоже повернул и успел ухватить девушку за край сорочки своими цепкими жвалами. Балкис взвизгнула, рванулась вперёд, оставила муравью клок ткани и побежала ещё быстрее.
Впереди муравьи бежали ей наперерез. Другие мчались со всех сторон.
Антоний проворно взбирался на скалу. С лёгкостью истинного горца он находил выступы, чтобы ухватиться и упереться ступнями. Поднявшись футов на восемь, он обернулся и протянул Балкис руку. За спиной у девушки щёлкнули челюсти муравья. Она в страхе подпрыгнула. Муравей взбежал по камню вслед за ней, но Балкис успела ухватиться за руку Антония, и он рывком поднял её к себе. Муравей не удержался и упал на землю. Действительно, такая акробатика, легко дававшаяся его мелким собратьям, ему оказалась не по силам. Но вокруг скалы собирались все новые и новые насекомые, забирались друг на дружку — все выше и выше.
— Они все равно доберутся до нас! — крикнул Антоний и выхватил из-за пояса пращу.
— Какой от неё толк, когда их так много! — в отчаянии воскликнула Балкис.
— Нельзя же сидеть и ждать, пока они нас схватят! Сражайся с ними своим оружием, а я поработаю своим!
Антоний зарядил пращу камешком и раскрутил её над головой.
Что ж — они могли хотя бы выиграть время. А время было нужно Балкис для того, чтобы придумать стихотворение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57