Льва интересовала только его жертва, поэтому он развернулся и вознамерился покончить с единорогом.
Балкис выскочила из густой травы и, отчаянно подбирая слова, которым выучилась у других кошек, обратилась к льву по-кошачьи. Она болтала что-то о том, что все кошки должны держаться вместе, что якобы где-то неподалёку, всего в одном дне пути, есть добыча получше. Лев только презрительно кашлянул и шлёпнул кошку здоровенной лапищей. Бок Балкис пронзила жуткая боль, деревья и травинки завертелись вокруг неё, а сама она закувыркалась в воздухе.
— Ах ты, скотина мерзкая! — вскричал Антоний и побежал к кошке, чтобы поднять её.
Лев злобно рыкнул и взмахнул лапой. Юношу подбросило вверх, и он пребольно шмякнулся на землю. Лев, рыча, двинулся к нему. Антоний пытался сесть, он нащупал рукоятку кинжала, но лев нанёс ему сокрушительный удар, уложил наземь, поставил тяжеленную лапу на его грудь и раззявил зубастую пасть.
Балкис очень хотелось спасти единорога, но жизнь друга ей была ещё дороже! Она в отчаянии забормотала охранное заклинание, понимая, что может опоздать, что Антоний не успеет выговорить последнюю строчку…
Но тут что-то маленькое, отливающее бронзой пулей вылетело из-за деревьев, помчалось к Антонию и вспрыгнуло на него.
— Антоний, перевернись! — прокричала Балкис кошачьим голоском, и её спутник услышал её. Он проворно перевернулся, не спрашивая зачем, и в это самое мгновение лев нагнулся, его зловещие челюсти сомкнулись на твёрдом, как металл, панцире… гигантского муравья!
Муравей повернул голову и запустил жвала в шею льва. Лев взвыл от боли, выпустил зловредное насекомое и поддел его лапой, но муравей отбежал в сторону и тут же бросился на льва и, цапнув его за другую лапу, оторвал от неё довольно большой кусок шерсти с мясом. Затем от убежал подальше и поспешно сжевал лакомство. В последнее время муравью более или менее везло с охотой, но упускать такую добычу он не намеревался.
Оглушительно взревев от боли, лев повалился набок.
Балкис бросилась к Антонию и начала превращаться из кошки в девушку.
Муравей пошёл в атаку. Лев замахнулся на него здоровой лапой, но муравей, приплясывая, избежал ударов и вскоре сомкнул жвала на шее хищника. Зверь запрокинул голову, попытался сбросить надоедливое насекомое, но муравей все ещё был голоден и упрямо кусал льва. Наконец удар тяжёлой лапы попал в цель, и муравей закувыркался по траве. Однако он тут же перевернулся, встал на лапы и приготовился к очередному походу за едой.
Балкис подхватила Антония под мышки и потащила к лесу.
Лев, лёжа на боку, пытался отмахнуться от муравья, но не удержался и повалился на спину. Муравей запустил жвала в его грудь. Хищник взревел от дикой боли, поднял задние лапы, принялся лягаться. В сторону отлетел кусок панциря муравья, а потом и он сам. Однако при этом в его жвалах остался большущий кусок львиного мяса. Стеная от боли, лев попробовал перекатиться на живот, чтобы встретить и отразить очередную атаку врага, но муравей ловко проскользнул между лапами противника, ринулся на запах крови и принялся кусать и рвать края раны, зияющей в груди льва. Захрустели ребра, и вскоре муравьиные жвала добрались до сердца врага. Огромный зверь в последний раз судорожно закашлялся, его тело затряслось в предсмертных судорогах, он в последний раз брыкнул задними лапами и… оторвал туловище муравья от головы. Ещё несколько секунд жвала перемалывали плоть — казалось, насекомое не поняло, что у него уже нет тела, что он уже, по сути, мёртв. Но вот наконец челюсти безжизненно сомкнулись, а лапки на отброшенном в сторону туловище перестали шевелиться. Противники, убившие друг друга в жестокой схватке, неподвижно замерли.
Но Балкис этого не видела. Её тревожило совсем другое.
— На помощь! — крикнула она, забыв о какой бы то ни было предосторожности. — Помогите мне — все, кто только слышит меня! Мой любимый умирает!
Она опустилась на колени рядом с истекающим кровью Антонием, прижала ладонь к его сердцу, услышала, как неровно оно бьётся, и с тоской и страхом осознала, как сильно на самом деле она любит его.
Глава 23
— Какая чепуха! — послышался скрипучий голосок. Балкис перестала рыдать и обернулась, изумлённо вытаращив глаза.
— Видала я дохлых рыб, дохлых крыс и дохлых ящериц, барышня, — продолжал звучать странный голос, — и уверяю тебя, что тот мужчина, над которым ты так жалобно причитаешь, не похож ни на кого из них — ни на рыбу, ни на крысу, ни на ящерицу, и если на то пошло — на дохлого он тоже мало смахивает.
Балкис не в силах была вымолвить ни слова. Голос принадлежал… птице!
— Что же до того, что он — твой возлюбленный, — невозмутимо продолжала птица, — то это единственное, чем можно оправдать твоё неразумное поведение. Вот мы, птицы, на счастье, от такого застрахованы, зато мне не раз случалось видеть, как неразумно поступают глупые бескрылые, как все они превращаются в сущих остолопов.
Птица была необычная — с удивительно яркой окраской: зелёная, с большим кривым красным клювом, красными лапками и красной ленточкой вокруг шеи. Балкис помотала головой и мысленно внушила себе: «Если ты умеешь говорить по-кошачьи, то почему бы и птице не разговаривать?»
— Что ты знаешь о любви, птица?
— Вполне достаточно, чтобы сказать: любишь его, так стань близка с ним и покончи с этим раз и навсегда! — строптиво ответила птица. — И говорить-то не о чем!
Балкис густо покраснела и вернулась взглядом к Антонию. К её радости, он начал дышать ровнее, приоткрыл глаза и заморгал. На его груди краснели четыре глубокие кровавые царапины, оставленные когтями льва, а на щеке темнел синяк. О, как он пострадал, пытаясь защитить её! Охваченная страхом за его жизнь, Балкис осторожно просунула руку под рубаху Антония и ощупала ребра.
— Ага, послушала моего совета! — хрипло каркнула птица. — Ну вот, она уже ласкает его!
Балкис зарделась ещё гуще и бросила:
— Займись своими делами, презренная птица, а людям оставь человеческие!
— Ах, какая деловая нашлась! — пискнула птица и покачала головой. — Так, стало быть, у тебя с ним общие дела, только и всего? Ну, тогда тебе не стоит думать о замужестве!
— Молчи! — крикнула Балкис. Её бросило в жар. Она была уверена, что щеки у неё от стыда того и гляди воспламенятся. — Ты говоришь глупости, ворона в ярких перьях! Молчи, если не знаешь, как мне спасти возлюбленного!
— А я думала, ты и не спросишь меня об этом, — чуть удивлённо отозвалась птица. — Конечно, мозгов у меня маловато, потому и знаю я не слишком много — но сдаётся мне, что если ты поможешь единорогу вытащить из дерева рог, то он, пожалуй, согласится отвезти твоего приятеля туда, где ему окажут помощь.
— Единорог? — встревоженно воскликнула Балкис. — Бедняга! Я бы рада ему помочь, но как я могу бросить Антония?
— Ничего, не помрёт, — беспечно отозвалась птица. — Тебе же не о жизни его, а о здоровье печься надо. А лично я бы больше за твоё сердце переживала, чем за его здоровье, — как бы оно у тебя не разорвалось из-за пустых хлопот.
Балкис прикусила язык и не ответила очередной дерзостью. Верно, птица вежливостью не отличалась, но была явно наделена здравым смыслом и, похоже, действительно знала, где можно было найти подмогу. Раны Антония сильно кровоточили, но гораздо сильнее девушку пугало другое: не пострадали ли от удара львиной лапы внутренние органы. Однако тревога немного отступила, и Балкис решила ещё немного порасспрашивать птаху-пересмешницу:
— Что ты за птица?
— Давай-ка лучше я у тебя спрошу, что ты за девица, если умеешь исчезать и появляться в разгар сражения?
— Просто я — мастерица прятаться, — ответила Балкис, гадая, много ли успела увидеть птица. — И ещё я — настолько же кошка, насколько и девушка.
— Вот уж удивила! — фыркнула птица. — Что ж, встречались мне очень многие женщины, которые куда как больше смахивали на кошечек.
— Ответ за ответ, — напомнила птице Балкис. — Имя за имя.
— Что-то не помню, чтобы ты назвала мне своё имя, — буркнула птица.
— Знай же, что меня зовут Балкис, а теперь назови себя!
— Называют-то меня по-разному — вы же, бескрылые людишки, и называете, да только боязно мне как-то произносить эти названия… Боюсь, не выдержат твои нежные ушки. Ну да ладно. Есть одно, более или менее приличное — «сидикус». Только не вздумай употреблять его ради власти надо мной, потому что это — не моё личное имя, а имя всего моего рода. Я — птица сидикус.
— Я бы сказала, что тебе бы больше подошло название «птица нелепая», — язвительно проговорила Балкис. — Хорошо, я последую твоему совету и очень надеюсь, что мне не придётся об этом пожалеть.
— Побереги его голову, — буркнула птица сидикус, — и своё сердечко.
— Если с ним что-нибудь случится, ты побереги свою шею, — процедила сквозь зубы Балкис и сама удивилась тому, почему так дерзит, но тут же вспомнила, как кошки должны относиться к птицам. Как же не сердиться, когда твоя добыча сидит рядом и так огрызается и хамит! — Охраняй его как следует, птица сидикус, потому что если он умрёт до того, как вернусь, я перекушу жареной дичью!
— Гляди не одичай потом совсем! — фыркнула птица, но явно занервничала.
Стегоман оставил долину позади и летел над пустошью, когда Мэт заметил троих путников, шагающих на север.
— Вижу очередных местных осведомителей, — сообщил он дракону.
Стегоман вздохнул, пошёл по спирали вниз и приземлился за грудой больших камней. Мэт спрыгнул на землю, обошёл скалы и, выйдя на дорогу, столкнулся с тремя мужчинами.
То были дюжие молодые горцы в выцветших рубахах и штанах из домотканой ряднины. Вид у них был угрюмый, и они все время о чем-то спорили.
— Привет вам, друзья! — крикнул Мэт и поднял руку.
Все трое остановились и ошарашенно посмотрели на него. Мэт догадался: они так увлеклись спором, что не заметили, как Стегоман пошёл на посадку.
— И тебе привет, странник, — ответил один из троих, но руки не поднял, и вообще вид у него был примерно такой же дружелюбный, как у цепного бульдога. Двое его спутников сжали рукоятки дубинок, притороченных к поясам.
Мэт развернулся вполоборота, чтобы продемонстрировать незнакомцам свой меч, и выразительно положил руку на его рукоять.
— Я иду с севера и ищу кое-кого, кто ушёл раньше меня. Скажите, не встречались ли вам в этих краях какие-нибудь путники?
— На этой дороге мы ни души не встретили, — ответил темноволосый парень. — Мы и сами тоже кое-кого разыскиваем. Не видал ли ты нашего младшего братца?
— Самого младшего, — уточнил второй. — Моти дома остался.
— Заткнись, Филипп, — буркнул темноволосый. — Тот, кого мы ищем, ростом почти с меня будет, волосы у него — как солома, и вид такой… придурковатый. Не встречал такого?
Выслушав описание примет разыскиваемого из уст его родного брата, Мэт догадался, почему тот ушёл из дома.
— Нет такой мне не встречался, — покачав головой, ответил Мэт. — Видел я караванщиков, видел и несколько путников, странствовавших в одиночку, но молодые бродяги не попадались.
— Ушёл, мерзавец, из хорошей, дружной семьи! — проворчал средний брат. — Весна на дворе, пахать надо, а у нас теперь рук не хватает! А все из-за чего? Из-за какой-то дурацкой кошки! Ну, две недели подождали мы — думали, сам домой явится с повинной, а вот не явился!
— Из-за кошки, говорите? — Сердце у Мэта забилось чаще, но он старательно скрыл волнение и нахмурился, изобразив удивление. — Неужто он мог на вас обидеться из-за какой-то кошки?
— Ну да, из-за самой простой маленькой рыжей кошки! Где-то подобрал её и тайком подкармливал, скотина, объедками с нашего стола, да ещё и коровьим молоком поил! Мы-то просто поиграть с ней хотели — побаловаться, стало быть, а он прямо-таки взбесился и как накинется на нас — ну чистый зверь!
— Прежде за ним такого не водилось, — буркнул Филипп.
У Мэта не осталось никаких сомнений. Он прекрасно понял, в какие игры намеревались поиграть с кошкой эти неотёсанные дуболомы.
— А давно ли вы в дороге? — осведомился Мэт.
— Да уж больше двух месяцев будет, как ноги сбиваем, — проворчал темноволосый. — Мы аж до той долины дошли, где весь народ в крепостях ютится, потому как за стенами бродят огроменные муравьи и только и глядят, как бы человека слопать. Как пить дать, наш дурень Антоний туда вляпался и попался на зубок этим муравьищам.
— Ну, хоть быстро помер, — кивнул Кемаль.
Похоже, ни один из троих не был так уж сильно огорчён. То ли настолько огрубели их сердца, что они могли так жестоко шутить, то ли на самом деле не верили в гибель брата.
— Так что теперь мы, пожалуй, домой вернёмся, в горы. Там у нас чисто, прохладно, — сказал Филипп. — Так и скажем папаше, что помер наш Антоний, наверное. Ну, поплачет маленько, а все ж переживёт, так я думаю.
Мэт задумался о том, насколько же не любили в семье юношу, который сопровождал Балкис в её странствиях. Ему хотелось верить, что на самом деле отец будет сильнее горевать по утраченному сыну, чем думали парни, но скорее всего сами они не имели бы ничего против того, чтобы Антоний не вернулся домой.
— Что ж, удачи вам в поисках, — сказал Мэт. — Ну а я разыскиваю юную девушку, ростом мне по плечо, прехорошенькую, с темно-каштановыми волосами, большими тёмными глазами и золотистой кожей. Не встречали такую?
Мэт ещё не успел перечислить всех примет Балкис, а у всех троих братьев похотливо заблестели глаза. Темноволосый отозвался:
— Нет, не встречали. Да только ты не бойся, странник. Ежели встретим — уж мы о ней позаботимся как надо.
На этот счёт у Мэта возникли сильные сомнения. Когда он вернулся к Стегоману, тот сказал:
— Похоже, ты наконец обзавёлся кое-какими вестями о пропавшей девочке.
— Видимо, да, — кивнул Мэт. — Вот только эти трое крестьян ни разу не видели её в человеческом обличье.
— Хочешь сказать, что перед ними она предстала, обратившись в кошку? Но как же, интересно, они могли отличить её от обычной кошки, которая ловит в амбаре мышей?
— Нет, конечно, они ни о чем не догадались, но нашей Балкис, судя по всему, удалось уговорить всеми обижаемого младшего брата уйти из дома и сопровождать её в пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57