Я вспомнила, каких усилий мне стоило стать тем, кем я стала, и подумала, что за это стоит бороться. Подумала и о тех женщинах, которые уступают мужчинам типа Ренсома, – кто из-за работы, кто из-за детей, кто из-за денег, а кто и просто из-за того, что от страха теряет способность сопротивляться. – Голос ее окреп. – Какой-то глубинный инстинкт вызвал во мне желание бороться – во что бы то ни стало. Я знала, что, если уступлю ему, я пропала. Навсегда.Пэйджит подумал о людях, что смотрят телевизор, о Маккинли Бруксе, который, глядя на ярость этой женщины, на ее страстное лицо, обращенное к судье, не может не понимать, что их обвинение – политический просчет.– И что вы сделали? – спросил Пэйджит.– Я схватила свою сумочку. Хотела уйти, чтобы не превратиться в существо, живущее ощущениями, а не разумом. Уйти, пока не сломлено мое "я". – Мария глубоко вздохнула. – Ренсом кружил вокруг меня.Пэйджит шагнул к ней, произнес тихо:– Что было дальше?Мария оправила юбку – рефлекторное движение, помогающее женщине справиться с волнением. Угловым зрением Пэйджит снова увидел Карло, его напряженное, страдающее лицо. Зал молчал.– Я все еще держала в руке свою сумочку, – произнесла Мария тихим голосом. – Неожиданно он оказался надо мной, потянул с меня колготки. Лаура как раз рассказывала, как двое совершали с ней половой акт, в то время как третий наблюдал.В зале раздался чей-то нервный кашель.– Было ощущение нереальности происходящего, – продолжала Мария. – Какой-то частью своего сознания я слышала голос Лауры Чейз, ощущала колкую щетину его подбородка, запах шампанского в его дыхании. Я до сих пор ясно помню все это. – Она коснулась лба, как бы силясь припомнить забытые подробности. – Другой человек во мне инстинктивно сопротивлялся Ренсому. Но у меня такое ощущение, что та, другая женщина обеспамятела от шока. И у меня остались только фрагментарные воспоминания.– А когда вы разговаривали с инспектором Монком, воспоминания были ярче?– Нет. Дело не в памяти, дело в том, что я была травмирована. И, пожалуй, последствия травмы сильнее ощущались во время разговора с Монком.Подняв глаза, Пэйджит увидел немигающий взгляд судьи Мастерс, устремленный на Марию и как будто высматривающий истину. Похоже, слушания начинали тяготить ее, беспокоила необходимость принятия решения, недоступного простому разумению.– Вы помните, – спросил Пэйджит, – как были нанесены царапины, о которых говорила доктор Шелтон?– О некоторых. Не обо всех. – Повернувшись к Шарп, она проговорила холодным тоном, отчетливо произнося каждое слово: – Одно могу сказать со всей определенностью: я не наносила их после смерти Марка Ренсома. Ни единой.Последняя фраза была произнесена с убедительным гневом; пока, подумал Пэйджит, выступление Марии почти безупречно.– Есть ли какие-нибудь ушибы и царапины, которые запомнились больше других?– Да. – Мария коснулась скулы. – Первый удар по лицу. Я очень отчетливо помню его.– А почему?– Потому что он был нанесен неспешно и злобно. – Она помолчала. – И потому, что Ренсом сделал это с явным удовольствием.Пэйджит увидел, как подалась вперед Кэролайн Мастерс. Он догадывался, о чем она думает – это была травма, которую Элизабет Шелтон как раз и не могла объяснить и нанесенная мужчиной, получавшим наслаждение от игр со связыванием и от притворного изнасилования.– Скажите, пожалуйста, как был нанесен удар?– Я лежала на спине. Одной рукой он давил мне на грудь, прижимая к полу, и смотрел с такой ненавистью, что я даже на минуту перестала сопротивляться. – Голос Марии стал тише. – От воспоминания об этом мгновении и его взгляде у меня до сих пор кровь стынет в жилах.Она смолкла, как будто заново все переживая, потом добавила медленно, подчеркивая каждое слово:– Именно так я и рассказывала инспектору Монку.Пэйджит увидел, что сидевшая слева от него Марни Шарп хмурится: Мария выступала отлично, Шарп нечего было возразить.– Как подействовал на вас удар Марка Ренсома?Мария заговорила монотонно:– Моя голова дернулась, я ударилась затылком об пол. Болью пронзило скулу и глаза. Сделалось темно – я думаю, он начинал душить меня. – Она замолчала, словно в недоумении. – Наверное, я теряла сознание. Следующее, что помню: мои ноги раздвинуты, а он стоит на коленях между ними. Брюки у него спущены.– Что он делал?Мария смотрела куда-то в глубину зала.– Он почему-то замер. Голову наклонил набок. И тут я снова услышала Лауру Чейз. – В голосе зазвучало изумление. – Он слушал ее. Будто ждал от нее подсказки. – Судья Мастерс смотрела задумчиво – в рассказе явно прослеживалась параллель с последним сексуальным переживанием Мелиссы Раппапорт. Мария закончила: – Как я уже говорила инспектору Монку.Получилось хорошо, думал Пэйджит, своим выступлением Мария выгодно оттенила факты, сообщенные ею полиции и подтвержденные либо экспертизой, либо показаниями других свидетелей. С каждой минутой несообразности, подмеченные Шарп, казались все менее заметными и менее существенными.– У него была эрекция? – спросил Пэйджит.– Да. – Мария на мгновение закрыла глаза. – Слушая Лауру, он держал его в руке.– И было похоже, что он готов вонзиться в вас?Мария открыла глаза:– Да.Кэролайн Мастерс подалась вперед:– Не могли бы вы рассказать, как получилось, что Марк Ренсом был застрелен? Постарайтесь придерживаться только фактов.Мария обернулась к ней, словно удивленная ее вмешательством.– Марк Ренсом был убит, – ответила она, – из-за того, что отвлекся на слушание Лауры Чейз.Судья нахмурилась:– Не могли бы вы объясниться?– Когда он стал слушать, это было как передышка. У меня будто наступил момент прояснения. Я почувствовала в руке ремешок сумки. И неожиданно вспомнила, что в ней. – Мария закончила смущенно: – Пистолет. Пистолет, который я купила.Пэйджиту показалось, что произнесла она это таким тоном, как будто говорила о предмете, внушающем изумление и ужас.– Как вы достали его? – спросила судья.Пэйджит теперь ничем не мог помочь, он никак не ожидал, что Кэролайн Мастерс прервет поток вопросов, которые они придумали и отрепетировали так, чтобы они казались естественными.– Я слышала голос Лауры, – ответила Мария. – Она говорила что-то типа: "Он хотел, чтобы они поимели меня разными способами". И тогда я догадалась. "Вы возьмете меня, – сказала я ему. – Я дам вам любым способом, каким захотите". – В словах Марии звучала горечь. – Было видно, что он очень доволен – мое согласие привело его в восторг. И тут я добавила: "Но только если вы будете пользоваться резинной".Судя по виду Кэролайн Мастерс, она была очень удивлена – кажется, способностью Марии сохранять присутствие духа в такой ситуации.– И что он ответил?– Он рассмеялся. – Мария помедлила. – Потом я сказала, что у меня есть одна в сумочке. Похоже, это удивило его. Не успел он ответить, как я полезла в сумку. – В голосе ее послышалась усталость. – Тогда он снова толкнул меня, но пистолет уже был у меня в руке.Внезапно она смолкла.– Что было потом? – спросила судья Мастерс. Мария пристально смотрела на свои руки.– Он схватил меня за запястья, держал. Я ударила его коленом. – Она разомкнула губы, не произнеся ни слова, потом тихо сказала: – Пистолет выстрелил.Судья смотрела на нее. Ровным тоном задала вопрос:– На каком расстоянии вы были?Мария покачала головой:– Больше я ничего не знаю. Просто не знаю.– Но вы говорили полиции: два или три дюйма.Мария беспомощно пожала плечами.– Я хотела как лучше, – устало выговорила она. – Я старалась ответить на их вопросы. Не думала, что они придадут такое значение неверному ответу. – Она снова передернула плечами. – Я ударила его коленом. Он мог падать на спину, когда пистолет выстрелил. Допускаю, что я неправильно рассуждаю. Хотела бы вам объяснить. Но не могу.Пэйджит увидел слезы в глазах Марии. Но смотрела она на Кэролайн Мастерс не мигая. Та мягко спросила:– Он не касался руками пистолета?– Может быть, и касался. Но полиции я ничего об этом не говорила. Что я помню – так это руки, сжавшие мои запястья.– Вы закрывали окно шторами?Мария, кажется, не заметила внезапной смены темы. Медленно ответила:– Да.– До того, как пистолет выстрелил, или после?– По-моему, после. – Мария помолчала. – Все происходившее кажется таким смутным. Единственная ассоциация, которая возникает у меня в связи с окном, – мне было стыдно за то, что случилось. Я знаю, в этом нет никакого смысла.Она провела рукой по лбу.– Тем не менее я была одета. Он не снимал с меня одежду. Не знаю, кого видел тот человек.– Мистер Хаслер, – напомнила судья Мастерс. – Но это вас видел мистер Тэнш? Возле номера?По наступившему молчанию Пэйджит понял, что система их подготовки начинает медленно сдавать. Было похоже, что судья требовала от Марии большей точности в ответах, чем мог обеспечить Пэйджит.– Мне думается, да. Думается, на какой-то момент я вышла из номера за помощью. А потом вернулась, так ничего и не сделав.Она явно была в замешательстве.– Это невероятно, но, выйдя из номера, я как будто перестала верить в то, что произошло. Мне представлялось, что, если я вернусь, с ним все будет хорошо и кошмар этот кончится.Кэролайн Мастерс молчала, ждала продолжения. Мария, лишенная возможности отвечать по заготовленной схеме, вынуждена была импровизировать. Краем глаза Пэйджит видел, что Марни Шарп что-то лихорадочно пишет.– Я была как лунатик, – продолжала Мария. – Бродила по номеру. Трогала мебель, как будто хотела убедиться, что это не сон. И все время посматривала на него. – Она помедлила, глядя на судью. – То, как он умер, было ужасно. Когда жизнь покидала его, он смотрел на меня так, будто я его обидела. Просыпаясь среди ночи, я вспоминаю это. И то, как я отталкиваю его, чувствуя по его весу, что он умирает.– Но если вы отталкивали его, как получилось, что вы стреляли с трех футов?Мария сделала жест, выражающий удивление:– Наверное, из-за того, что он падал вперед. Но я не знаю. Просто не знаю.– Ваши колготки уже были разорваны?– Да. – В ее голосе было страдание. – Боже мой, конечно же, да. Может быть, я порвала их, когда сопротивлялась. Потом я уже ни на что не была способна. Я уже ничего не понимала. А когда звонила по 911, перед глазами был какой-то туман, я едва видела.– Вы царапали ягодицы мистера Ренсома?– Возможно, ведь мы боролись. – Неожиданно она в раздражении повысила голос. – Но не тогда, когда он был мертвым. Это нелепость. Это болезненное воображение. Вообще все это дело – плод болезненного воображения.Шарп подняла глаза от своих записей.– Болезненного, – повторила Мария, адресуясь непосредственно к Шарп. – Подозрительность – это болезнь.Та пристально смотрела на нее. Среди журналистов поднимался ропот. Пэйджит чувствовал, что резкая перемена в настроении Марии больше всего запомнится им из всех впечатлений этого дня.– Может быть, подозрительность и болезнь. – Шарп нарочито обращалась только к судье. – Но убийство – это преступление. Я протестую против попыток мисс Карелли отвлечь внимание от сути дела.Судья Мастерс обернулась к Марии:– Каковы бы ни были ваши чувства, мисс Карелли, я просила бы вас отвечать только на вопросы.– Конечно же, у меня сильные переживания, Ваша Честь. Меня обвиняют в убийстве. Трудно сохранять спокойствие. Или не замечать выпадов мисс Шарп. – Она помолчала. – Постараюсь, по крайней мере, быть объективной.– Вашей объективности достаточно, – сухо заметила Кэролайн Мастерс.Пэйджит понял, что перемена в настроении судьи означала: она закончила.– Могу я задать вопросы? – спросил он.– Конечно, мистер Пэйджит, – слегка улыбнувшись, ответила Мастерс. – Мисс Карелли – ваша свидетельница, и я, по-видимому, своим вмешательством нарушила установленный порядок. Но я хотела удержать мисс Карелли в определенных рамках, а мисс Шарп избавить от необходимости протестовать.Мария смотрела на них с покорностью смертельно усталого человека. Она совсем не походила на ту уравновешенную женщину, которая лгала сенату: эта женщина выглядела более ранимой и по-человечески понятной. Ему пришло в голову, что ее бессвязные, мучительные ответы судье были безупречны: несообразности объяснялись травмой, несоответствия – шоком и смущением. И неожиданно Пэйджит понял, как вести допрос дальше.– Когда пришли полицейские, они предложили вам медицинскую помощь?– Да. – Мария опустила голову. – Но мне не хотелось, чтобы кто-то прикасался ко мне. Это я им и сказала.– Они предложили вам помощь адвоката по делам об изнасиловании?– Нет.Пэйджит сделал паузу.– Когда вы ели последний раз – перед этим, я имею в виду?– Накануне вечером. – Она помолчала. – Утром я была слишком расстроена, чтобы есть.– Полицейские спросили вас об этом?– Нет.– То есть к тому моменту, когда они допрашивали вас, вы не ели почти двадцать четыре часа.– Да.– Как повлияло на вас то, что вы долго не ели?– Я чувствовала слабость. И раздражение. – Мария взглянула на Шарп. – И по магнитофонной записи можно определить, какой я была – голодной, измученной. Неполноценным человеком.– Голод, изнеможение – это единственные ваши ощущения?– Нет. Я была полностью дезориентирована. – Ее голос упал. – Я отвечала на вопросы, чтобы только ответить. Даже тогда, когда не знала ответа. Потом в какой-то момент попросила встречи с адвокатом, это единственное, что я смогла сделать.Пэйджит оглядел зал – камеры, репортеры в глубине, помощники шерифа, охраняющие вход. Потом он увидел Карло, сидящего в первом ряду, и понял, что тот хотя бы взглядом старался помочь Марии.Пэйджит снова посмотрел на нее. Спокойно спросил:– Вы убили Марка Ренсома?Мария выпрямилась, подняла подбородок.– Нет, – произнесла она. – Я этого не делала.– А что вы делали?– Защищалась. Потому что он хотел надругаться надо мной. Потому что я была смертельно напугана. Все, что произошло, все, чем оказался Марк Ренсом, все, чего он хотел от меня, – напугало меня до глубины души. – Голос Марии стал спокойнее. – Я не хотела превратиться в ничто. Поэтому он и погиб.– Благодарю вас, – проговорил Пэйджит. – Это все, что я хотел узнать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79