И я пропал. – Он обернулся к Терри, помедлив, добавил серьезно: – Спасибо за помощь моей маме.– Рада помочь. Но моя роль более чем скромная, все делает твой отец. – Она коснулась плеча Карло. – Откровенно говоря, она нашла наилучший выход.Мальчик, казалось, размышлял над сказанным.– Ну конечно же, отец упорно работает, – ответил он и, попрощавшись с Терри, поднялся на второй этаж.Пэйджит смотрел ему вслед, как бы вслушиваясь в звук его шагов, потом обернулся к ней:– Да, его можно понять. Обстановка у нас в последнее время довольно тягостная.– Разумеется. – На лице ее была глубокая задумчивость, потом оно вдруг озарилось улыбкой. – Подумать только – всего десять лет назад я была тинейджером.Пэйджит улыбнулся в ответ.– Теперь я чувствую себя действительно старым. Мы одного поколения с вашей матерью. – Он прислонился к стойке. – Вы по-прежнему все обсуждаете с ней?– Довольно многое. – Терри помедлила. – Но есть вещи, которые нам трудно обсуждать.– Могу представить что. Вы вышли замуж, и у вас появились свои, сугубо личные интересы.Терри отвела глаза.– Наверное, это так. – Она посмотрела на часы. – О Боже, почти десять. Мне действительно пора идти.– Видимо, да. – Пэйджит смутился. – Извините, что задержал вас.– Ничего. После Мелиссы здесь было так хорошо. Терри невидящим взглядом смотрела на бокал.– Где-то в душе, – наконец произнесла она, – я сожалею, что знаю теперь Марка Ренсома не только по книгам.Пэйджит кивнул. Они пошли к выходу. Ночной воздух был бодряще холоден.– Сейчас, может быть, не время говорить об этом, – сказал Пэйджит, – но на очереди у нас дочь доктора Стайнгардта. Надо, в частности, узнать, имеет ли она хотя бы какое-нибудь представление о том, как Ренсом собирался использовать кассету.Терри посмотрела на него:– Вы хотите, чтобы я с ней встретилась?– Да, мне бы очень хотелось. – Пэйджит помедлил. – Наверное, у вас сегодня был нелегкий день, но вы замечательно потрудились.Терри слегка улыбнулась:– Все нормально.Она вышла на крыльцо, взглянула на улицу, обсаженную деревьями. Трехэтажный дом в ночи был окутан мраком. По улице шла женщина с огромной собакой, то появляясь в свете уличных фонарей, то снова исчезая в тени. Терри скрестила руки на груди, как бы защищаясь от холода.– Где ваша машина? – спросил Пэйджит.Она не обернулась.– Недалеко отсюда. Квартала полтора.Пэйджит смотрел на нее.– Позвольте проводить вас до машины?Терри помолчала, потом просто сказала:– Пожалуйста. 3 Шарп и Шелтон с Бруксом ждали в офисе. Неяркий утренний свет падал в кабинет из двух окон с видом на автостоянки и эстакаду. Пэйджит подумал, что вечером комната выглядела лучше.– Как я понимаю, – оживленно сказал Брукс, – есть чем поделиться с нами.Пэйджит кивнул:– Моя помощница встречалась с бывшей женой Марка Ренсома. Оказывается, у Ренсома были некоторые узнаваемые странности.Брукс поднял бровь:– Тогда мы горим желанием выслушать.По-разному, подумал Пэйджит, выражаете вы свое горячее желание: Брукс выказывает готовность к спокойной объективности, Шелтон выглядит заинтересованной, но, кажется, испытывает некоторую неловкость, а Марни Шарп, выпрямившись на стуле, скрестила руки на груди и показывает всем своим видом: из вежливости она готова выслушать, но ни времени, ни терпения для человека, к которому она не питает особого доверия, у нее нет.– Если вкратце: у Ренсома была сексуальная одержимость Лаурой Чейз и навязчивая мечта – совершить изнасилование. – Пэйджит сделал паузу. – Мария Карелли стала жертвой этого.Брукс позволил себе выразить некоторое изумление:– И все это говорит его жена?– Более или менее.– Выкладывайте-ка нам все.Пэйджит кратко изложил то, что узнал от Терри, – пусть история сама говорит за себя. Его не прерывали. Выслушав, Брукс присвистнул:– Кристофер, так это же все переворачивает!Пэйджит увидел, что Шелтон рассматривает свои руки, а нелюбезный взгляд Шарп стал напряженно-сосредоточенным.– Согласен, – сказал Пэйджит. – Мария не в состоянии так объяснить то, что делал с ней Ренсом, как эта история.Шарп тряхнула головой.– Лично мне она ничего не объясняет, – медленно сказала она. – Даже если эта Раппапорт согласится выступить в суде, в чем у вас нет уверенности, сомневаюсь, что ее показания могут быть приняты в качестве доказательства.– Могут быть приняты? – Пэйджит обернулся к Шарп. – Мы же все-таки не в суде. Нам важно установить истину.Выражение лица Шарп стало непроницаемым; она заговорила назидательным тоном:– А для меня важно, насколько все это имеет отношение к делу. Вы говорите об имевших место сходных, но более ранних по времени актах. Мелисса Раппапорт соглашалась в них участвовать. Это не изнасилования, и, следовательно, то, о чем рассказала ваша клиентка, не должно рассматриваться как секс без обоюдного согласия. Довод, который не будет признан судом, не может удовлетворить и нас.В этом "нас", подумал Пэйджит, уже притязание на авторитетность. Он сделал паузу, чтобы успокоиться и ответить с подобающим тактом.– Не надо быть такой педантичной, Марни. Есть такая вещь, как психологическая достоверность. Две разные женщины в разное время столкнулись с чем-то очень странным в поведении Ренсома. Этот довод в пользу Марии Карелли я приведу на суде в качестве доказательства – именно он дает возможность почувствовать правдивость того, о чем рассказала Мария. Как раз его и нужно обсуждать, коль скоро речь идет об изнасиловании.Шарп одарила его внимательным взглядом. По тому, как прокурор молча смотрел на нее, Пэйджит понял, что Марни играет все более ведущую роль в следствии, а Брукс переходит от роли обвинителя к роли третейского судьи, ревностно блюдя при этом лишь свои собственные интересы.– Она согласится дать показания? – спросил Брукс.Пэйджит повернулся к нему:– Не знаю, Мак. Надеюсь, до этого не дойдет. Это страшно неудобно, и не только для Мелиссы Раппапорт.Тот мгновение размышлял над сказанным.– Если ты думаешь – мы понимаем, что ты хочешь этим сказать, – наконец заметил он, – то ошибаешься.Пэйджит видел, что прокурор полностью разделяет его мнение и лишь притворяется непонятливым, чтобы заставить его, Пэйджита, вслух произнести то, что понятно им обоим.– Говоря о неудобстве, я имел в виду Джеймса Кольта. Брукс улыбнулся понимающей невеселой улыбкой.– Того, который погиб, – поинтересовался он, – или того, который намерен стать губернатором?– Обоих, – ответил Пэйджит, – и всех тех, кто любил отца и поддерживает сына. Включая вдову Кольт и ее очень богатое семейство. Никто из них, как вы понимаете, не горит желанием, чтобы вы присоединили далеко не восторженные воспоминания Лауры Чейз к семейным анналам Кольтов.– Эта пленка, – вмешалась Шарп, – станет известна публике, как только издатель Ренсома найдет кого-нибудь, кто закончит книгу. Чем бы ни руководствовалась ваша клиентка, именно она способствовала тому, что будет распродан миллионный тираж биографии Лауры Чейз. Урон семье Кольтов будет нанесен в любом случае, и не по нашей вине.Пэйджит знал, что это правда. И если Марии будет предъявлено обвинение, ее историю свяжут с историей Лауры Чейз, а потом в поле зрения досужей общественности попадет и Карло. Он снова осознал, в какое безвыходное положение поставила его Мария, единственный способ защитить Карло – не допустить обвинения его матери.Пэйджит медленно повернулся к Бруксу:– Я думаю, ты слушал запись.Брукс подтвердил:– Да, слушал.– Если подойти к этому чисто по-человечески, – продолжал Пэйджит, – как ты чувствовал себя, слушая голос Лауры Чейз, рассказывающей о Джеймсе Кольте, который наблюдал, как его дружки имеют ее по очереди?Мгновение прокурор молчал. Шелтон смотрела в окно невидящим взглядом. Пэйджит понял, что она тоже слушала запись.– Чисто по-человечески, – медленно проговорил Брукс, – я был – Бог мой – потрясен. Это гнусность.– А как ты думаешь, при чтении всего этого впечатление будет то же самое, что и при прослушивании?Глаза Брукса сузились:– Нет. Думаю, что нет.– И я тоже так думаю. А поскольку у нас счет идет на миллионы – сколько миллионов зрителей смотрят судебную программу Уилли Смита?– Вся телевизионная аудитория. – Ответ прозвучал уныло.Пэйджит согласно кивнул:– Вся телевизионная аудитория. Поэтому я непременно так и сделаю, Мак. Если дело дойдет до суда, я буду настаивать, чтобы судья разрешил показать судебный процесс по национальному телеканалу. Кроме того, как и любой нормальный адвокат на моем месте, я попрошу воспроизвести ту запись. Я не знаю, с каким запасом ты победил на выборах, но после этого твой рейтинг пойдет в гору.Брукс сложил руки на коленях.– А семья Джеймса Кольта?– Я никогда не интересовался политикой. – Помедлив, Пэйджит тихо добавил: – Мне нет дела до этой семьи. Как я недавно говорил, у меня есть своя.Послышался короткий вздох Шарп, в ее лице и фигуре яснее обозначилось напряжение. Брукс перевел взгляд на Марни, потом снова остановил глаза на Пэйджите.– Появились вопросы, Крис. Новые.Больше всего встревожил тон Брукса: говорил он без видимой угрозы, даже неохотно, с каким-то сожалением.– Какие?Прокурор опять посмотрел на Шарп.– Скорее, противоречия, – проговорила та. – По крайней мере одно из них представляется довольно серьезным.Не показывай вида, что встревожен, сказал себе Пэйджит. Он обернулся к ней с выражением вежливого внимания. Она сердито поджала губы.– Во-первых, Мария Карелли говорила инспектору Монку, что, когда она зашла в номер Ренсома, окна были зашторены. Монку это показалось странным. Тогда он допросил официанта, который приносил вино в номер. Окна были не зашторены – официант в этом абсолютно уверен.Пэйджит принял озабоченный вид.– Что же конкретно из этого следует?– Мы не беремся что-либо утверждать. Но это повышает вероятность того, что мисс Карелли закрыла окна шторами по какой-то собственной надобности.– Вы можете назвать какую-либо надобность, из-за которой ей можно предъявить обвинение?Шарп посмотрела на него пристально.– Мы не обвиняем людей, – ледяным тоном произнесла она, – за то, что они закрывают шторы. Но люди иногда занавешивают окна, чтобы другие не видели, чем они занимаются.– Это, – возразил Пэйджит, – повышает вероятность того, что Ренсом занавесил окна, потому что собирался изнасиловать Марию Карелли, а она этого не заметила либо забыла об этом. Для того чтобы оценить ситуацию и сделать далеко идущие выводы, надо было задать этому официанту вопрос: помнит ли он точное положение каждой шторы во всех бесчисленных комнатах, в которых – и это он тоже должен безошибочно помнить – побывал в тот день.Следившая за Шарп Элизабет Шелтон слегка улыбнулась.– Я задавала этот вопрос, – парировала Шарп. – Он хорошо помнит мисс Карелли. Он еще подумал тогда, что мистер Ренсом – счастливчик.– Он, конечно, попытался им быть, – сказал Пэйджит. – Но, как однажды заметил Сомерсет Моэм, "счастье – это талант".Шарп густо покраснела; улыбка Шелтон погасла, когда Шарп бросила на нее взгляд в упор. Пэйджит тут же отметил про себя, что, во-первых, Шелтон не любит Шарп, а во-вторых, она знает нечто неприятное, о чем он, Пэйджит, пока не догадывается.– Не взыщите за несерьезность тона, – обратился он к Шарп. – Я, конечно, спрошу Марию про шторы. Что-нибудь еще?– Да. – Взгляд Шарп стал особенно суров. – Мисс Карелли говорит, что она ни разу не покидала номера. Но один из постояльцев утверждает, что, выходя из лифта, видел, как она входила в номер. Я бы сказала: возвращалась в номер; постоялец шел к себе после ленча, следовательно, было около часа, тогда как мисс Карелли заявляет, что пришла в номер гораздо раньше.Впервые заговорила Шелтон.– Примерно в час, – осторожно сказала она, – наступила смерть.Пэйджит снова обернулся к Шарп:– Постоялец уверен, что это была Мария?– Он видел ее только сзади. Но это была черноволосая женщина ростом примерно пяти футов восьми дюймов и с осанкой Марии Карелли.Он задумался на мгновение:– Если исходить из предположения, что это Мария, я думаю, он видел ее приход, а было это раньше, чем он считает.Торжество промелькнуло во взгляде Шарп.– Это не мог быть приход, – отрезала она. – Дверь ей никто не открывал. Женщина вошла сама.Пэйджит почувствовал в ее словах уверенность человека, облеченного особым доверием. Кажется, она полагала, что в силу той же самой причины, по которой Брукс поручил ей дело Марии Карелли, ей предоставлена большая, чем обычно, свобода действий. И тогда он решил в своих высказываниях учитывать интересы Брукса.– Ну и что? – спросил он. – А вот навязчивая идея Ренсома о насильственном акте и кассета с Лаурой Чейз действительно кое-что значат.Не отвечая, Шарп обернулась к Шелтон. Взгляд у нее был странный – как будто она просила о защите и приказывала одновременно. Пэйджит понял, Шелтон пригласили сюда, чтобы в нужный момент она выложила свои карты.– Есть еще одно обстоятельство, – медленно проговорила она.– Что же это?Шелтон отвернулась от Шарп и заговорила с Пэйджитом так, будто они были одни.– Вы помните, тогда вечером, в лифте, вы спрашивали меня о царапинах на ягодицах Ренсома?– Да.– Я их снова обследовала, более тщательно. – Сделав паузу, медэксперт быстро закончила: – Я думаю, они были нанесены уже после смерти Ренсома.Пэйджит с удивлением посмотрел на нее:– После?– Да. И не секунды прошли после смерти, и даже не две-три минуты, гораздо больше.Пэйджит все пытался собраться с мыслями, но из этого ничего не получалось.– На чем основан этот вывод?– На результатах исследования самих царапин. – Шелтон выдержала его взгляд. – Обычные нормальные царапины, как те, что вы видели у Марии, имеют вид красного рубца. Красный цвет обусловлен кровоизлиянием под кожей, разрушением капилляров. А царапины на коже Ренсома – белые.Пэйджит заметил, что Брукс подошел и встал за спиной Шелтон, и без всякого энтузиазма спросил:– О чем это говорит?– У Ренсома, как и у Марии Карелли, кожа была повреждена, но не было заметно ни кровоизлияния, ни разрывов капилляров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79