Ей вдруг пришла в голову мысль: а что подумает Кристофер Пэйджит, если она не сможет убедить экс-жену Марка Ренсома позвонить ей?Нужно постараться представить себе эту женщину, решила Терри. Но образ жены Марка Ренсома не складывался. Единственная мысль, которая пришла в голову, – Мелисса Раппапорт слишком потрясена случившимся, чтобы вникать в разного рода сообщения от незнакомых людей. И все, что можно сделать, решила Терри, это найти такие слова, чтобы ей самой, будь она на месте жены Ренсома, хотелось бы ответить.Она составила сообщение для автоответчика, запомнила его основные пункты и набрала номер, который ей дал Мур.Послышались гудки. Один. Второй. Третий. Четвертый. Терри не знала, что будет, если ответит человек.– Алло, – произнес бесстрастный голос. – Это номер 501-72-16. Можете оставить ваше сообщение.Да, подумала Терри, Мелисса Раппапорт не из тех лицемеров, что всегда рады, кто бы ни позвонил, и всегда обещают немедленно ответить, ответить непременно, даже если тут же забудут свое обещание. В голосе была жесткая сдержанность человека, понимающего смысл вещей; Терри вдруг представилась худая женщина, беспокойно шагающая по комнате, и она стала мысленно переделывать свое сообщение.Прозвучал сигнал.– Это Тереза Перальта, – начала Терри, – адвокат из Сан-Франциско. Наша юридическая контора представляет интересы Марии Карелли.Она представила себе женщину, застывшую над телефонным аппаратом в недоумении (кто это звонит?) и готовую в любую минуту в раздражении бросить трубку.– Наверное, глупо уверять, что мне очень неудобно беспокоить вас по такому неприятному делу, а потом просить перезвонить мне. Но я все же прошу об этом, поскольку в тяжелейшем положении оказалась Мария Карелли. Я должна помочь этой женщине разобраться в ситуации, помочь оценить ее и с точки зрения морали, и с точки зрения законности. Возможно, сейчас вы думаете о том, что ничем не сможете помочь или что вам просто не хочется это делать. Единственное, о чем я вас прошу, – выслушать меня до конца. Я расскажу вам все, что – со слов Марии – знаю о поведении в той ужасной ситуации Марка Ренсома.Терри вновь представилась женщина, которая стоит у телефонного аппарата, колеблясь между стремлением узнать и желанием, чтобы ее оставили в покое.– Можете выслушать, – продолжала она, – и не отвечать. Но если захотите что-то сказать мне, все останется между нами, пока вы не распорядитесь иначе. Я не журналистка и не считаю, что чужая судьба может быть предметом праздного любопытства – ваша судьба, Марии, Марка Ренсома. Мой рабочий телефон: (415) 939-27-07, домашний: (415) 232-54-55. Спасибо за внимание.Терри медленно опустила трубку.Посмотрела на часы – без четверти полдень, на ленч решила не ходить, чтобы не пропустить телефонный звонок. Есть почему-то совсем не хотелось.Звонка не было. К половине третьего, когда у нее подвело живот и понизился уровень сахара в крови, она стала подумывать, не попросить ли секретаря сходить за сандвичем.В Манхэттене уже ночь, отметила про себя Терри.Когда зазвонил телефон, Терри была уверена, что это Ричи.– Терри Перальта.– Здравствуйте. – Это был тот бесстрастный голос с магнитофонной ленты. – Это звонит Мелисса Раппапорт.Терри инстинктивно выпрямилась.– Я так рада, что вы позвонили, – воскликнула она. – Я вам искренне благодарна.– А я так же искренне скажу, – ответил голос, – что не знаю, зачем это сделала.Это был голос женщины, перешагнувшей сорокалетний рубеж, интеллигентной и очень осторожной. Вовлеки ее в разговор, думала Терри, не дай ему погаснуть.– Я обещала рассказать вам, что произошло, – с этой фразы она решила начать.Молчание.– Может быть, – спросила Терри, – мне лучше приехать в Нью-Йорк?– Лишь для того, чтобы удовлетворить мое любопытство? – Голос снова смолк на мгновение. – Что вы хотите?Терри невидящим взглядом смотрела на залив, представляла себе Мелиссу Раппапорт в сумеречной спальне: за день ее утомили бесчисленные звонки, на которые она не отвечала; с Терри ее связывает лишь непрочная нить – она легко может оборвать ее, повесив трубку.– Меня, в частности, интересует, – ответила Терри, – Марк Ренсом в описании Марии – это именно тот человек, которого вы знали?– А если это так?– Тогда, по крайней мере, я смогу сказать Марии Карелли, что не только она имеет представление о том, как может вести себя ваш бывший муж. Женщина, обвиняющая в попытке изнасилования, чувствует себя ужасно одиноко.Молчание.– Другими словами, – проговорила наконец Мелисса Раппапорт, – не применял ли Марк силу и раньше?– Да, как раз об этом я и хотела спросить.– Нет, – сказала она без выражения. – Он никогда не применял силу.Терри вслушалась в эти слова, такие неодушевленные и сухие.– Может быть, вы хотите что-нибудь добавить?– Разумеется. – В голосе отчетливо слышалось раздражение. – Вы обещали рассказать мне, что произошло. Или, точнее, что говорила об этом Мария Карелли.Терри почувствовала вдруг, что уверенность покинула ее.– С чего начать?– Пожалуй, – отвечала Мелисса Раппапорт, – для начала – как получилось, что мисс Карелли оказалась в номере Марка?Терри помедлила, стараясь вспомнить все, что рассказывал Пэйджит.– Он хотел поговорить с ней. Относительно интервью.– Она, надо полагать, знала его.– Нет.– Тогда почему же Марк позвонил ей?Мгновение длилась пауза. Терри замешкалась, боясь сбиться во время такого сурового допроса.– Вначале он сказал Марии, – ответила она, – что любит смотреть ее по телевизору.Молчание на том конце провода длилось гораздо дольше, голос стал немного глуше.– Смотреть ее по телевизору…– Да.– Вот как. А мне думалось, что она не в его вкусе, несколько смугловата. Впрочем, я уже несколько лет не видела его.– А какой у него был вкус? В то время, когда вы его знали.Молчание на этот раз было совсем уж долгим; Терри замерла – кажется, она зашла слишком далеко.– Извините, – пробормотала Мелисса Раппапорт. – Не обращайте внимания на мое последнее замечание. Еще и двух дней не прошло после смерти Ренсома. Мне надо сжиться с этим, обрести хоть какое-то душевное равновесие.Терри почувствовала, что далекий женский голос проникает в ее душу. И она смогла убедиться: жесткий самоконтроль способен обуздать чувства.– Это вы меня извините, – тихо произнесла Терри.– Пустяки. Пока еще не установлен этикет для такого разговора. – Снова пауза. – Скажите мне, как Марк перешел, выражаясь деликатно, к сексуальной теме.– Он предложил ей переспать с ним за интервью.– За интервью? – Безрадостный смех Мелиссы Раппапорт, донесенный с огромного расстояния, прозвучал жутковато. – Он же не кинозвезда! Марк Ренсом вряд ли был так недоступен. И если разговор с Марком стоит ночи с ним, и при этом его еще приходится уговаривать, тогда это не он, а ведущий телепрограмм Реджис Филби.Терри смутилась.– Он сказал, выражаясь неделикатно, что любит трахать женщин, которых видел на экране.Лишь после того, как слова были произнесены, она уловила язвительность собственного тона. И последовавшее за этим молчание собеседницы представилось ей немедленной расплатой за язвительность. Господи, подумала Терри, она собирается повесить трубку.Ровным голосом Мелисса Раппапорт сказала:– Какая прелесть!– Нашей клиентке так не показалось.– Ну, конечно. Наверное, ей так не показалось. Но история выглядит неправдоподобной из-за того, что Марк якобы сам выражал готовность показаться по телевидению, даже ради удовлетворения своих сексуальных домогательств.Терри помолчала в нерешительности.– Не показаться. Он собирался рассказать о своей новой книге.– А это еще менее правдоподобно. Мы, те, кто составляет так называемые "литературные круги", и то посчитали бы это скучным, а делать новый роман темой популярнейшей телепередачи?.. Даже если это роман Марка.Терри снова уловила подавляемое душевное волнение и едва заметную горечь потери.– Думаю, – ответила она с деланным спокойствием, – что это была бы книга совершенно особого рода.– Особого? Должна признаться, не имею ни малейшего представления о том, что бы это могло быть. – Раппапорт помедлила и продолжала уже спокойнее: – Видите ли, кроме всего прочего, я редактировала его романы.Терри послышался в ее голосе отзвук былой интимности.– Речь шла не о романе, – пояснила она, – речь шла о биографии.– О биографии? – Раппапорт была явно удивлена. – Не автобиографии? Это нечто из ряда вон выходящее. Кто же это, кого Марк удостоил такого отличия?– Лаура Чейз.Ответом было молчание. Подождав немного, Терри решила заговорить первой:– У него была кассета. Лаура Чейз исповедуется своему психотерапевту. Он хотел, чтобы Мария прослушала запись.– Понимаю. – Тон собеседницы был странно спокоен. – Что рассказывала Лаура Чейз?Терри молчала в нерешительности. От Пэйджита она получила строжайшее указание не обсуждать без крайней необходимости с кем бы то ни было содержание кассеты: оно способно вызвать скандал, оскорбительный для семьи Джеймса Кольта и всех тех, кто продолжает любить его.– Дело не подлежит разглашению, – замялась она. – И я не думаю, что кто-то захочет этого.И сама почувствовала в собственных словах неуверенность и возможность уступки.– Вы не думаете, – сухо заявила Раппапорт, – но именно я хочу этого.Терри ощутила, что нить, связующая их, была готова вот-вот оборваться.– Это о Лауре Чейз и сенаторе Кольте, – наконец произнесла она. – Уик-энд в Палм-Спрингс как раз накануне ее гибели, тогда она слишком много выпила и приняла много наркотинов.Терри сделала паузу.– Кольт привел двух друзей. На кассете Лаура Чейз рассказывает, что они проделывали с ней.Опять последовало долгое молчание. Потом Раппапорт спокойно спросила:– Марк действительно слушал ее?– Да. – Уловив напряжение в своем голосе, Терри тоже сделала паузу. – Мария говорит, что это возбуждало его. Он и насиловать ее пытался, когда звучала запись.Молчание в трубке длилось и длилось. Уже не секундами исчислялось оно, счет подошел к минуте, и лишь тогда снова раздался голос Мелиссы Раппапорт:– Думаю, нам надо поговорить. С глазу на глаз.
Пэйджит взял телефонную трубку. Она спросила без предисловий:– Как Карло?Мгновение Пэйджит молчал. Пала тьма, ярко горели огни города, совсем как тогда, – а было это лишь прошлым вечером, перед тем ее телефонным звонком, изменившим все и вся.– Потрясающе, – холодно ответил он. – Не только его родители снова знамениты. Когда сегодня утром он пошел в школу, на улице его поджидали репортеры. Так что одиночество ему не грозит.Мария игнорировала его тон.– Друзья Карло знают обо мне?– Пока нет. Но представь себе, какая карьера ждет нашего сына. Мне, пожалуй, даже понравилось бы лицо Карло на обложке "Пипл" на фоне его свидетельства о рождении.– Зачем ты паясничаешь?– О, я действительно мечтаю об этом. – Взгляд Пэйджита был устремлен в окно. – Кто-то как-то сказал мне, что сарказм – спасительная замена гневу. Воспитание не позволяет мне давать волю гневу в столь трудный для тебя момент. Перефразируя то, что я говорил вчера вечером нашим друзьям-телевизионщикам, можно сказать: те, кто близко знаком с тобой, попытаются проявить к тебе такое же сострадание, как и те, кто знает тебя лишь по телепередачам.Пэйджит скорее почувствовал, чем услышал раздраженное дыхание.– Знаешь, Крис, ты в самом деле ублюдок. Странно, подумал он, в ее словах до сих пор прежняя обида.– Ты мне это уже говорила. В тот вечер, когда окончательно развеялись иллюзии, это было пятнадцать лет назад.Мария помолчала.– Ну, хорошо, – подвела она итог. – Извини мою назойливость и позволь мне вернуться к теме, которая меня волнует больше всего. Как Карло?Пэйджит поймал себя на том, что смотрит на фотографию сына.– Карло? – повторил он. – Карло в замешательстве, терзается. У него душа болит не только о тебе – о нас, о нашем прошлом, о нашем настоящем. Ему открылось многое из того, что – и ты, и я это знаем – лучше бы предать забвению.И снова молчание. Он понял: за этим молчанием нечто, о чем Мария решила не говорить.– Ты не поверишь мне, – наконец вымолвила она, – но, если бы я могла сделать что-то, что не позволило бы Марку Ренсому причинить нам всем такое зло – даже если бы пришлось прыгнуть с двадцать третьего этажа отеля, – я бы сделала это.Пэйджит откинулся на спинку стула:– Ну, потеря была бы невелика. Конечно, Карло относится к тебе с симпатией, хотя, наверное, ты считаешь, что одной симпатии мало. Да, по-видимому, и сам Карло так считает.– Что он говорит?– Очень мало. Но, имея дело с Карло, надо читать между строк. Вероятно, он предпочел бы, чтобы я проявлял к тебе больше сочувствия, чтобы мы вели себя как его родители, а не как два совершенно посторонних человека. – Пэйджит не отрываясь смотрел на портрет: Карло, на год моложе, улыбался из времени, которое притворялось невинным. – Думаю, хотим мы того или нет, но где-то в глубине души каждого из нас есть определенные стереотипные образы. Например, образы матери и отца.– Да. – Голос Марии был совершенно бесстрастен. – Матери и отца. И мы снова пришли к тому же: что я или мы можем сделать сейчас для Карло.– Это просто. Расскажи мне, что произошло.– Лучше что-нибудь другое, не это, – спокойно ответила она.Пэйджит ощутил приступ раздражения:– Тогда непонятно, почему ты вообще о чем-то спрашиваешь. Прочитала где-то, что проявлять заботу – это правило хорошего тона?По ее молчанию чувствовалось: у нее зрел резкий ответ, но она сдержала себя.– У меня есть свои причины. И это касается только меня.Он непроизвольно сузил глаза.– Ну конечно. Никто никогда не вправе был касаться того, чем тебе руководствоваться в своих действиях.Послышался короткий нервный вздох.– Речь о нас никоим образом не идет. Я спрашиваю о Карло, не о тебе.Пэйджит снова почувствовал приступ гнева, но справился с собой.– Хорошо, – проговорил он. – Тогда давай притворяться. Я могу предложить только одно: хотя бы на короткое время ты должна внушить ему уверенность, что у тебя все в порядке, что ты даже, как и говорила во время своего неожиданного приезда, немного заботишься о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79