Терри очень скрытная, все в душе.– Не то что ты, – усмехнулся Мур. – Веселый Роджерс конторской юриспруденции – такой же добродушный и открытый! И без всяких слов понятно, почему ты не женат до сих пор.– Угу. – Пэйджит прищурился от солнечного света. – А почему ты спрашиваешь о ней?– Просто мысль одна появилась. Кое-что она уронила мимоходом.Пэйджит внимательно и ехидно посмотрел на приятеля:– Эй, Джонни, уж не влюбился ли ты? В мою двадцатидевятилетнюю замужнюю помощницу?– Слишком стар, – вздохнул тот. – Просто в мире очень много печального, в этом все дело. Ну а для любви мы с тобой оба устарели.– Что касается меня, я связываю свое будущее только с Карло. Это избавляет от лишних расстройств, когда начинаешь заниматься математическими выкладками, типа удвоения своего возраста или подсчета того, насколько ты старше Моцарта. После сорока пяти все эти расчеты только нагоняют тоску.– Однако миссис Перальте надо по возвращении выразить благодарность. Дело Линдси Колдуэлл…– Дело Линдси Колдуэлл, – перебил Пэйджит, – попахивает шантажом с целью принудить к половой связи. Своеобразный вариант того, что рассказала Мария: в обмен на кассету – половой акт, с одной разницей – у Ренсома было мощное средство давления на Колдуэлл, чего не скажешь про случай с Марией. Это объясняет, почему он вынужден был прибегнуть к насилию. В результате Мария – правда, непреднамеренно – избавила нашу знаменитую актрису от встречи наедине с этим типом, который, вне всякого сомнения, намеревался обесчестить ее.– Однако есть кое-что не в пользу этой версии, – возразил Мур, – то, что второй кассеты не было и что Марк Ренсом вел жизнь святого Августина.– Кассета, где речь шла о Колдуэлл, конечно же, была – иначе бы Ренсом не позвонил. Вопрос в том, где она теперь.– Крис, если дело дойдет до суда, случай с Колдуэлл можно будет использовать?– Вообще-то да. Но у него меньше шансов стать косвенной уликой, чем у истории с Мелиссой Раппапорт. Ничего ведь не случилось: Ренсом договаривался о встрече, но умер раньше. Единственным последствием для Линдси Колдуэлл стало то, что она теперь знает: где-то, скорее всего в одной из квартир Ренсома, есть очень неприятная кассета, которую, тем не менее, Марни Шарп с огромным удовольствием послушала бы.Мур, поразмыслив, сказал:– Жанна-Марк Стайнгардт воздала должное своей горячо любимой старой мумии. И мертвому воздала, и живому поспособствовала.Пэйджит мгновение молчал.– Нет такой цены, – тихо произнес он, – которая была бы слишком велика, если приходится платить за правду.Мур посмотрел на него:– Если Ренсом запачкан в каком-то дерьме, я непременно узнаю об этом.
В семь пятьдесят Пэйджит застал Терри в офисе, в люминесцентном свете ее лицо казалось осунувшимся.– Почему вы не дома?Терри провела ладонью по волосам.– Когда я вернулась из Лос-Анджелеса, Ричи с Еленой дома не оказалось – он повел ее обедать. – Она слабо улыбнулась. – Называет это вечером отца и дочки. Вот я и решила еще немного поработать.Но в ее голосе звучала неуверенность; Пэйджиту показалось: что-то в глубине ее души противится возвращению домой.– За последние шесть дней, – сказал он, – вы беседовали с Мелиссой Раппапорт, Жанной Стайнгардт и Линдси Колдуэлл. Чтобы все это осмыслить, наверное, потребуется время.Терри посмотрела на него:– Мне, я думаю, потребуется.– Вам? – Пэйджит улыбнулся. – А остальным, в частности нам с Джонни, выходит, все равно? Неужели вы не понимаете, что уже сделали большое дело – эти три женщины рассказали вам, постороннему человеку, то, что они никогда никому не рассказывали и не расскажут?– От такого знания становится не по себе. – Терри пожала плечами. – Чувствуешь свою ответственность перед ними.– Вы обещали им, Терри, а я обещаю вам, что буду соблюдать их интересы. – Он посмотрел ей в глаза. – С какого-то момента своей жизни я стал стараться предупреждать вред, который могу нанести другим. Я хотел бы задать вам парочку вопросов.Тень напряжения сошла с лица Терри.– Пожалуйста.– Вы не голодны? А я вот голоден. Вы когда-нибудь бывали в "Пианоу Зинк"?В ее глазах появилось удивление:– А как же Карло?– У него была игра. Когда он возвращался, я покормил его по дороге, чтобы не возиться дома, посмотрел, как он, волоча ноги, поднимается наверх к своему заданию по английскому, – очень похож был на заключенного, идущего в камеру смертников. Кстати, я хорошо понимаю это состояние, находясь здесь сейчас.Терри улыбнулась:– Тогда мои ответы будут: "да", "нет" и "мне хотелось бы".
"Ле Пианоу Зинк" оказалось переполненным кафе в стиле арт деко – кругом зеркала и парижские афиши на светло-розовых стенах. Стройный усатый метрдотель и Пэйджит недолго дружелюбно поговорили по-французски, потом Пэйджит представил Терри – уже на английском. Метрдотель улыбнулся, пожал ей руку и пригласил их за столик в тихом уголке. Минуту или две, что ушли на это, Терри думала, как мало она знает о жизни Пэйджита.– Вы говорите по-французски?– Мой французский – университетский, к тому же плохой. Практикуюсь на Роберте, пользуясь его снисходительностью. Это все, что осталось от честолюбивых устремлений.– Каких же?– Жить в Париже и быть Хемингуэем. Проблема в том, что Хемингуэй уже был.– Почему же вы не попытались быть кем-нибудь еще?Он улыбнулся:– С этим сложно – так и не смог "найти свой собственный голос" Поскольку мужественности Хемингуэя у меня нет, я больше похожу на Фолкнера, правда, без его гениальности. Но слишком мало читают и Фолкнера, который был гением.Терри посмотрела на него оценивающим взглядом:– Знаете, иногда не могу понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите.– Я это нарочно делаю, – снова улыбнулся он. – Некоторые вещи, к которым я отношусь серьезно, смущают меня.В этой легковесной реплике, подумалось ей, есть доля правды.– Но во всем, что касается Карло, вы серьезны.Пэйджит кивнул.– Абсолютно серьезен. – Помедлив, добавил беззаботно: – Бедный ребенок.На последние, сказанные с бравадой слова ответ последовал не сразу. Почему в беседе с ним, удивилась Терри, часто появляется ощущение, будто у них две возможности общения: одна обычная, другая – где-то на уровне подсознания, как у очень близких людей.– Каково это – воспитывать его одному? – внезапно спросила она.Глаза Пэйджита сузились; непонятно, размышлял он над самим вопросом или над тем, почему она его задала.– В каком-то смысле, – наконец ответил он, – это равноценно вопросу: каково быть мной – другого я просто не знаю, поэтому судить не могу. Думаю, занимаясь воспитанием, я острее осознаю все свои недостатки; это порождает во мне беспокойство, которого не было бы, будь я женат, что в конечном итоге отражается на Карло. – Последовала небольшая пауза. – Хотя по собственному детству знаю: мерзкий брак мерзок и для ребенка, а из-за неуловимости и коварности своего воздействия на его душу гораздо более мерзок, чем юношеские обиды Карло на меня.– И поэтому вы не женились?Он посмотрел удивленно, потом улыбнулся:– Я был женат. Но не на Марии Карелли.– На ком?Подошла официантка. Пэйджит повернулся к ней, как бы ища у нее спасения.– Будете пить вино? – спросила та. Пэйджит посмотрел на Терри.– Буду пить, – сказал он, – если вы непременно хотите поговорить со мной о моей личной жизни.Терри помолчала; судя по этой реплике, он воспринимал ее не только как товарища по профессии.– Непременно хочу, – заявила она.– Вы чему-нибудь отдаете предпочтение – я имею в виду белому или красному?– Нет. Ричи и я пьем из кувшинов, не из бутылок, – какой открыт, из того и пьем.– Тогда "Мёрсол", пожалуйста, – обратился Пэйджит к официантке.– Помнится, – вернулась к начатому разговору Терри, когда официантка отошла, – я спрашивала, на ком вы были женаты.– Ах да. Ее звали Андреа Ло Бьанко.Терри склонила голову набок:– Знакомая, кажется, фамилия.– Она была прима-балериной в балете Сан-Франциско. – Пэйджит чуть усмехнулся. – Потом мы развелись, и она поступила в балетную труппу в Париже, как ни странно.– Странно, что поступила?– Нет, это как раз хорошо. Странно, что мы развелись.Терри сделала паузу:– Это было до приезда Карло?– Спустя год или около того. Эти два события нельзя назвать несвязанными.В последнем замечании, хотя и высказанном довольно спокойно, звучало сожаление.– Она не любила его?Пэйджит безучастным взглядом окинул столики вокруг.– Это не так уж и зависело от чьих-либо симпатий, все было гораздо сложней. Андреа никогда не хотела иметь детей – из-за своей профессии, из-за своего темперамента; я не придавал этому особого значения. И никогда не подозревал, что во мне так сильно отцовское чувство. Балет требовал от нее полной отдачи, и, придя домой, Андреа, естественно, считала, что вправе рассчитывать на мое внимание. – Он помедлил. – Конечно, она знала о Карло, но, когда он появился у нас, наша жизнь в корне изменилась. Справедливости ради надо сказать, что тогда с Карло было много хлопот, хотя вряд ли в этом стоит винить его. Что касается меня, я полагал, что у меня нет выбора.В последних словах, подумала Терри, скрыта загадка, как и в его отношении к Марии Карелли.– А почему было много хлопот?Пэйджит смотрел в сторону.– Были проблемы, связанные с его эмоциональностью, – наконец вымолвил он. – Сейчас, наверное, это назвали бы комплексом недостатка самоуважения.Невысказанная боль сквозила в этом замечании. Пока официантка наполняла вином их бокалы, Терри решила не задавать вопросов, готовых сорваться с языка: "В чем суть проблем?" и "Как получилось, что Карло стал жить с вами?". Она почему-то была уверена, что второй вопрос вернул бы ее собеседнику душевное равновесие. Пэйджит поднял бокал:– За блестящую карьеру юриста, который уже сейчас лучше многих.Терри была польщена и смущена одновременно.– Вряд ли. Тем не менее благодарю.Он весело посмотрел на нее:– Когда-нибудь, Терри, вы привыкнете к комплиментам. Для этого, наверное, вашему приятелю Джонни и мне придется по очереди говорить и говорить их вам. Мы свободнее говорим комплименты, чем вы их выслушиваете.– Я никогда к ним не привыкну. Когда люди обо мне отзываются слишком хорошо, у меня такое ощущение, будто я их обманываю.Пэйджит понимающе улыбнулся:– Синдром самозванца. Прекрасно понимаю. За личиной всякого самоуверенного профессионала прячется перепуганный неврастеник, который буквально умоляет судьбу, чтобы та дала ему шанс доказать профессиональную состоятельность, прежде чем кто-нибудь обнаружит обман. Это разновидность комплекса вины, она нами всеми правит.– И вами?– И мной тоже. Даже если бы я казался кому-то потрясающе талантливым специалистом.– А тут еще Марни Шарп, – добавила Терри, – с ее уничижительными фантазиями.Неведомо почему, словесный оборот показался Пэйджиту забавным.– Боже мой, – фыркнул он, – я представил себе…И весело заулыбался. И так беззаботна и легка была эта улыбка, что Терри готова была смотреть и смотреть на нее, – теперь она знала, каким он был в молодости, до того, как время и обстоятельства изменили его. И тут же поняла, что он все еще очень привлекателен. Прекрасная пара для прима-балерины, подумала она.– Мария, Андреа… – заметила она, тоже улыбаясь, – а вы когда-нибудь влюблялись в женщин из семей васпов White anglo-saxon protestant – американец англо-саксонского происхождения и протестантского вероисповедания, стопроцентный американец (разг.).

?– Нет, трагическая превратность судьбы удержала меня вдали от Марни. С самого детства где-то в глубине моей души укоренилась боязнь, что, когда вырасту, моей женой может стать девушка из восточного штата, звать ее будут Маффи или что-то в этом роде. И родит она мне двух вундеркиндов, белых, как пышки.– Можете успокоиться. Про вашего Карло не скажешь, что он из белого теста. Похож на итальянского киноактера.– Похож на свою мать, – беспечно махнул рукой Пэйджит. – Появился на свет, чтобы доказать, как много значит правильное планирование.И снова что-то невысказанное почудилось Терри. Это слегка изменило ее расположение духа; она невольно вспомнила о Елене.– Но я не могу понять, – она допила свой бокал, – почему вы не считаете себя хорошим отцом.Пэйджит подлил вина в оба бокала.– По той же причине, по какой не могу считать, что у меня было очень уж прекрасное детство. Часто люди обходятся со своими детьми так же, как родители обходились с ними. У моих родителей тоже были родители – и почему я вправе думать, что я чем-нибудь лучше?– И тем не менее вы лучше.Он пожал плечами:– Иногда человек может превзойти сам себя. Если для этого есть достаточно веские причины.– И Карло был такой причиной?– Да, – помедлив, ответил Пэйджит. – Карло был такой причиной.Снова он говорил с видимой неохотой, и Терри поняла, что почему-то Пэйджит сказал ей больше, чем было в его обычае; наверное, теперь, чтобы восстановить равновесие, ей следовало отплатить такой же откровенностью.– А у нас родители дрались, – сказала она. – Точнее, дрался отец, а мама нас старалась защитить.– А почему он дрался?– Пил. Напившись, свирепел. – Терри подняла на него глаза. – Я об этом никогда никому не рассказывала.Пэйджит внимательно посмотрел на нее:– А почему?– Трудно сказать. В детстве понимаешь, что в семье не хотят, чтобы посторонним стало известно. Потом привыкаешь скрывать. – Она прижала ладонь к груди. – Умом все понимаешь. Но ощущаешь в этом…– И ваша мама не ушла от него?– Нет. Она – католичка и, что бы ни случилось, не нас было пятеро. Я старшая, двое до сих пор живут дома, с мамой.– А как она это делала? Я имею в виду – как она вас защищала?– Знаете, она всегда была настороже. Когда отец напивался, ему мерещились обиды и оскорбления там, где их и в помине не было. И в любой момент можно было получить пинок. Помню, маленькой я закрывала глаза и уши. – Терри скрестила руки на груди. – Иногда мама просто закрывала нас собой. Но чаще всего делала так, чтобы мы не попадались ему на глаза, старалась сохранить покой в семье, чтобы мы могли заниматься своими уроками, играми. Отец видел в этом чуть ли не заговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79