– Извини меня, Крис, но, думаю, наша дружба дает мне право на какие-то вольности, недопустимые с обычными пациентами. Как получилось, что у таких умных, искушенных в житейских делах людей, как ты и та женщина, которую я видел во время слушаний по делу Ласко, все закончилось нежеланным ребенком?Фраза "нежеланный ребенок" резанула слух Пэйджита, болью отозвалась в душе: ему представился Карло в полном одиночестве у телевизора.– Понимаю, почему ты обычно не позволяешь себе таких вольностей. Люди твоей профессии не вправе будить в клиентах чувство вины.– Вины? Вид у тебя несчастный. – Голос Колвина смягчился. – Это уже отчасти ответ на мой вопрос.– В детстве я страдал от одиночества и, став взрослым, не хотел иметь детей. – Пэйджит сделал паузу. – Последние четыре дня я вспоминаю то, что сам когда-то пережил.Колвин подался вперед:– Тебя удовлетворяет такой ответ? Я имею в виду, для себя самого?– Избавь меня, Ларри! А то чего доброго ты вытащишь свои картинки, станешь выяснять, отличаю ли я руки от ног и могу ли объяснить, почему дым выходит через трубу.– Избавь меня от этих остроумных эскапад, договорились? Именно сейчас ты можешь упустить Карло. Пойми, приятель, ведь это важно именно для тебя.Пэйджит слабо улыбнулся:– Боже мой, ты снова заговорил по-человечески. Я мог бы и чаще заводить "нежеланных детей".Колвин в раздражении тряхнул головой:– Перестань, Крис!– Хорошо, – проговорил Пэйджит. – Суть в том, что, будь моя воля, Карло никогда бы не родился. Поверь, мне неприятно, что так получилось, еще больше у меня переживаний из-за того, в каких условиях он живет. – Помолчав, он тихо добавил: – Что касается Марии – она хотела ребенка из каких-то своих соображений. То есть рождение Карло служило какой-то цели. Колвин взглянул недоуменно:– Что ты имеешь в виду?Пэйджит помедлил.– Это касается личного. Сугубо.Колвин внимательно изучал его лицо.– Хорошо, – наконец отозвался он. – Вернемся к сегодняшнему дню. Ты рассказал об этом своей жене, Андреа?– О последних днях – ничего, она сейчас в турне, в Европе. В общем и целом Андреа относится к факту существования Карло как к явлению другого мира; наверное, из-за того, что это ей неприятно. Отрешение – так, я думаю, это называют.Колвин, казалось, собирался задать вопрос, но не задал. Потом поинтересовался:– На твой взгляд, Мария имеет ясное представление о том, как живется Карло?Как объяснить, подумал Пэйджит, что Марии это так же известно, как и ему, но не вдаваясь в подробности, которые Колвину знать необязательно?– У Марии есть обо всем ясное представление, – ответил он. – Просто она не может это прочувствовать так, как я или ты.– Из того, что ты рассказал, я понял: она презирает своих родителей и люто ненавидит все, связанное с детством.– Верно. После того как я смог лично познакомиться с обстановкой в доме Карелли, я просто поражен тем, как многого она смогла добиться в жизни. Но, чтобы стать тем, кем она стала, Марии пришлось лишиться многого из того, что она имела. Сегодняшняя Мария очень целеустремленный человек, у которого все разложено по полочкам. Переживать тяжелые случаи не в ее характере, она о них просто забывает. Это ее закон. Уяснив, что в правилах ее родителей вести интриги, она плетет свои, спокойно делает любую дьявольщину, не заботясь ни о ком. Если у тебя есть цель, Мария скажет: добивайся ее во что бы то ни стало. Не распускай нюни и не смей мне жаловаться. Она настолько практичный человек, что жалость и сострадание ей неведомы. Подобно большинству людей, что всем обязаны только себе, трудности, которые она преодолела, успехи, которых она добилась, позволяют ей брать на себя роль исполнителя приговоров над теми, кто обречен на гибель по социально-дарвинистским законам. – Пэйджит помедлил. – Хотя я думаю, что, судя и обвиняя мир, она никогда не придет к суровому моральному осуждению самой себя.Слушая Пэйджита, Колвин продолжал разглядывать его лицо.– Кажется, ты хорошо разобрался в ней, – наконец сказал он, – за то недолгое время, что вы были вместе.Пэйджит невидящим взглядом смотрел в окно.– Я очень долго размышлял о Марии Карелли.– Она о чем-либо просит тебя?– Хуже: она ничего не хочет брать от меня. Не знаю почему.Колвин задумался.– О'кей, – проговорил он. – Но почему же она не хочет понять положение Карло?– Очень просто: где-то в глубине души Мария убеждена, что Карло в состоянии все это выдержать. Раз она сама это выдержала.Несколько минут Колвин размышлял.– А ты в это веришь?– Нет, – ответил Пэйджит. – Про Карло не скажешь, что он – клон Человек или вещь, которая кажется точной копией кого-либо или чего-либо.

Марии. В нем заложено нечто иное.Колвин молчал. Потом подошел к Пэйджиту. Два друга стояли рядом, смотрели в окно.– Ты прав, – произнес Пэйджит. – Город великолепен. Я влюблен в него с той университетской поры, когда ты впервые показывал его мне.Колвин повернулся к нему:– Что ты собираешься делать?– Ни малейшего представления.
Закрывая собой дверь, Джон Карелли решительно заявил:– Ты его не увидишь.– Почему?– Потому что это мой дом. – У него был неприятный голос. – Меня тошнит от того, что ты крутишься здесь.– В следующий раз буду встречаться с ним в другом месте. Карло дома?Карелли скрестил руки на груди.– Думаешь, раз обрюхатил мою дочь, то получил какие-то права? Да любой может сделать девку беременной, если она ему даст. Но от этого он не станет ни отцом, ни мужчиной.Пэйджит в упор смотрел на Джона. Спокойно заметил:– Как вы правы!У старика побагровело лицо.– Ты богатый избалованный мальчишка. Карло никогда не будет таким же, как ты, – или как Мария!В этом доме способны лишь осуждать, подумал Пэйджит. И только глазами старых Карелли будет смотреть на себя Карло: сын порочной женщины, лишний рот, ребенок, недостойный того, чтобы его любили и холили.– Вы когда-нибудь задумывались над тем, – спросил он, – каким станет Карло, когда вырастет? Или для вас ненависть к дочери важнее любви к внуку? Хотя я вас достаточно узнал, мистер Карелли, – на любовь вы не способны. – Пэйджит сделал паузу. – Если бы это было не так, вы бы поняли: грех Марии не в том, что она спала со мной, а в том, что оставила сына с вами.Джон Карелли поднял руку, намереваясь влепить пощечину. Пэйджит перехватил его запястье и вдруг почувствовал смертельную усталость.– Извините, – мягко произнес он. – Я не имел права так говорить. Я ведь пришел только попрощаться.Хозяин дома медленно опустил руку.– Оставь его. Ты и так принес слишком много зла, попусту взбудоражив Карло. А теперь уходи.– Папа?Это был Карло – стоял за спиной деда, в прихожей. Оставил свою телевизионную передачу; из гостиной слышались бестелесные голоса Джона и Понча. Мальчик смотрел на него снизу вверх глазами, формой повторявшими глаза матери, и цвета такого же голубого, как глаза самого Пэйджита. "Северо-итальянские рецессивные Рецессивный – тот из родительских признаков, который не развивается у потомства первого поколения, является подавленным, проявляется обычно у части особей, начиная со второго поколения.

" – так назвала их Мария, тем самым отвергая напрочь какое бы то ни было отцовское участие.– О, Карло! – воскликнул Пэйджит и взглянул на Джона Карелли.– Пять минут, – пробурчал тот. – Потом вызываю полицию. – И отошел в сторону.Пэйджит присел на корточки рядом с Карло.– Будешь смотреть со мной? – спросил мальчик.– С удовольствием бы. Но не могу.Даже сам он почувствовал пустоту сказанного.– Уезжаешь?– Да, надо ехать.– Почему?– Я должен быть дома. – Пэйджит помолчал, подыскивая слова. – Я живу в Калифорнии, там, где живут Джон и Понч.Карло опустил взгляд:– Это очень далеко, да?– Да.Мальчик вздохнул:– И моя мамочка уехала.– Знаю. Но она вернется. Мамы всегда возвращаются.– А ты вернешься?– Угу. Когда-нибудь.Карло ушел в гостиную. Вернулся с мячом, который дал ему Пэйджит. Вложил мяч ему в руку:– Когда вернешься, привези его.– Но я хотел, чтобы он был у тебя.Карло помотал головой:– Мы будем играть. Если ты вернешься.Пэйджит почувствовал, как маленькая рука прижала мяч к его ладони, и крепко сжал пальцы сына. В глазах Карло были слезы.– Как тебя зовут? – спросил он. – Я забыл.– Кристофер. – Пэйджит помедлил, глядя на мальчика, и слова сами слетели с его языка: – Я твой папа.Мгновение Карло выглядел озадаченным; казалось, что в его взоре мелькнул слабый проблеск надежды. Потом он, будто в испуге, оглянулся.Пэйджит подхватил его, прижал к себе. Карло замер перед непостижимостью происходящего. Потом его руки медленно обняли шею Пэйджита.– Я твой папа, – снова прошептал тот. – Все будет хорошо.
Каким прекрасным помнился Пэйджиту Париж!В самый разгар весны, после полудня, два дня спустя после разлуки с Карло, он сидел один в уличном кафе "Две статуэтки" на бульваре Сен-Жермен, месте, излюбленном еще с университетских лет. Ему нравилось здесь, нравилось наблюдать потоки людей, текущих по улицам вдоль бульвара. В этом угловом кафе особенно заметна была пестрота парижских людских водоворотов – уличные аферисты, элегантные женщины, молодые художники, мнящие себя талантами, старички, прогуливающие собак и делающие остановку, чтобы выпить стаканчик винца – здесь либо в соседнем кафе "Флора". У входа стояли фарфоровые статуэтки, изображающие двух китайских купцов, от них кафе и получило свое название. Через улицу каменной громадой высился пришедший из XII века кафедральный собор Сен-Жермен-де-Пре с маленьким парком, обнесенным железной оградой и украшенным бюстом поэта Аполлинера работы Пикассо. Пэйджит смотрел на высокую темноволосую женщину, пересекавшую улицу с утрированной грацией манекенщицы; он снова вспомнил, что лишь на день разминулся с Андреа и что сегодня вечером она танцует в Праге, за шесть сотен миль отсюда.Он машинально положил руку на портфель, полный бумаг.– Греют душу воспоминания? – раздался рядом знакомый голос. – Или мечтаешь о вечере с этой немного переигрывающей брюнеткой – вижу, ты с нее глаз не сводишь?Пэйджит обернулся.– Да, воспоминания, – ответил он. – Подсчитываю, сколько лет прошло с нашей последней встречи.– Пять, – подсказала Мария. – Поговорим здесь? Я не прочь выпить красного вина. Плачу сама, поскольку ты себе уже, конечно, заказывал.Пэйджит кивнул:– Но выпью еще, за компанию.Оба молчали. Мария, сняв пальто, села напротив него, и он стал впитывать происшедшие в ней изменения. Перед ним была женщина, вступившая в свое четвертое десятилетие и уже вполне удовлетворившая стремление к самоутверждению. Одежда и косметика ее были безупречны: никаких излишеств, но во всем виден вкус и внимание к деталям. Речь ее, отлично модулированная для работы на телевидении, была свободной и изысканной. Ее хотелось сравнить с тонким вином, но невольно напрашивалось и другое сравнение – с хамелеоном: в этой женщине не было ничего, что позволило бы предположить, что она и Джон Карелли принадлежат к одной расе, тем более – принадлежали когда-то к одной семье. Даже Пэйджиту она показалась незнакомой.– Почему ты выбрал это место?– Когда ты сказала, что будешь в Париже, я сразу подумал о нем. – Он бросил взгляд на улицу. – Отсюда хорошо рассматривать людей, и у этого уголка довольно богатая история – разного рода уличные бои и стычки, было даже несколько публичных казней через отсечение головы.Мария слабо улыбнулась:– И, естественно, ты вспомнил обо мне. Но, на мой взгляд, этот собор несколько мрачноват. Не представляю, как можно проводить здесь время.– Достойное всяческого уважения место. В тринадцатом столетии церковники погибали здесь, защищая собор от студентов Латинского квартала. Потом гугеноты здесь же вырывали им языки за ересь.Маленький официант, суетливый и услужливый, классически французского обличья, вмешался и принял у них заказ. Когда он ушел, они некоторое время молчали.– Ты по поводу Карло, – наконец вымолвила она.– Да. – Пэйджит выдержал паузу. – Я хочу, чтобы он жил у меня.Мария вскинула брови:– Так сразу?– Нет, не сразу. Как я говорил по телефону, за последнее время я несколько раз был у него, водил его к детскому психиатру, получил полное представление о твоих родителях – чего же еще? Карло нужен отец или, точнее, родители. Я говорил тебе, как он несчастен, как тянулся ко мне.Она сделала отстраняющий жест рукой.– Крис, ты, наверное, и понятия не имеешь о том, что делаешь.– В каком смысле?– В любом. – У нее был раздраженный тон. – То ты себя даже отцом не признаешь, то принимаешь такое решение.Пэйджит наклонился к ней:– Да, не признавал, но ты объявила меня им – как раз накануне слушаний по известному делу. Значит, так тому и быть.Мария пожала плечами:– Я ни о чем тебя не просила. Неужели ты не помнишь?– Это не так, Мария. Просьба была. Но еще до рождения Карло.Ее глаза широко раскрылись:– Так вот в чем дело? Хочется получше выглядеть в собственных глазах? Сделанного не вернешь, и тебе придется мириться с этим. Сожалеть поздно.– Я это превосходно понимаю, – холодно бросил Пэйджит. – Но для Карло пока еще не поздно. Вот через пару лет будет поздно.Два бокала красного вина, которые принес официант, так и стояли перед ними нетронутые.– С каких это пор, – спросила наконец Мария, – ты стал разбираться в воспитании детей? Да, я всегда понимала: проблемы существуют – я ведь знаю своих родителей. Можешь не верить, но мне неприятно, что я вынуждена оставить его там еще на пару лет, пока не упрочится мое положение на работе. Но потом все пойдет по-другому. Почему ты вдруг решил, что лишь один знаешь, как надо поступить?Пэйджит решил сменить тактику.– Ты ошибаешься. – Его голос был спокоен. – Не я так решил. И какого-то соперничества между нами нет. И не может быть – ради Карло.– Он мой сын, Крис. Я не могу от него отказаться. Это же элементарно.– Не совсем так. С Карло нельзя обращаться, как с неодушевленным предметом. Хотя, если он останется в доме твоих родителей, он может им стать. – Пэйджит повысил голос. – Черт возьми, а ведь когда я звонил тебе, я рассказывал, как обстоят дела, как будто тебя это могло интересовать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79