Кук смотрел с любопытством, Мария – с удивлением. Кук сказал:– Конечно, миссис Перальта.Вдруг Терри поняла, что не в состоянии вымолвить ни слова; длившееся несколько секунд замешательство показалось ей бесконечным.– Для той, что была изнасилована, – начала она наконец, – изнасилование – не какое-то там абстрактное "дело". – Терри замолчала, подыскивая подходящие слова; неожиданно оказалось, что совсем не трудно смотреть в камеру. – Это глубоко личное, от этого женщина чувствует себя униженной и опозоренной. Мы не обращаемся к "женщинам" с просьбой "защитить" других женщин. Мы просим женщину, которая чувствует свое одиночество, вспомнить то, что она никогда никому не рассказывала, то, что она старалась похоронить в глубине своей души, чтобы никогда не думать об этом. – Помолчав, Терри закончила еще мягче: – После того, что произошло, это для нее единственный способ защитить себя.Угловым зрением она уловила неприязнь в лице Марии. Кук казался удивленным.– Вы, кажется, оспариваете основные положения предыдущего выступления?Терри опустила взгляд. У нее было ощущение, что ей делают внушение. Снова подняв глаза, увидела нацеленную на нее камеру.– Я никого не оспариваю, – спокойно промолвила она. – Мои слова обращены не к тем, кто находится здесь. Я обращаюсь к той, которую не знаю, кто может смотреть нас сейчас в одиночестве, или с мужем, или с детьми, или со своим другом. Но с кем бы она ни была – все равно она совершенно одна. Потому что она – единственная, кто знает.– Вы хотите сказать, что она не даст о себе знать?– Нет, не это. – Терри сделала вдох, принуждая себя говорить медленней и отчетливей. – Я хочу сказать, что, рассказав о себе, она поможет прежде всего самой себе. Потому что, если ее изнасиловали, она до тех пор прятала в себе воспоминания об этом, пока не превратилась в совершенно другого человека.Кук кивнул:– Вы явно сочувствуете людям, которых разыскиваете.Отвернувшись от камеры, Терри почувствовала, как оборвались незримые нити, связывающие ее с женщиной, которую она представляла себе.– Я проходила практику адвокатом по делам об изнасиловании. На юридическом.Мгновение Кук смотрел на нее. Потом произнес:– Тереза Перальта, Мария Карелли – спасибо за выступление в вечерних новостях Си-эн-эн.Интервью закончилось.Мария, выглядевшая обескураженной, придя в себя, уронила только:– Спасибо.Терри не ответила.В лифте Мария заговорила:– Неудивительно, что вы нервничали. У вас никакого представления ни о телевидении, ни о том, как помочь мне.Терри обернулась к ней. Спросила очень мягко:– Чего не скажешь о вас, не так ли?Мария посмотрела, как будто собираясь ответить, но сказала лишь:– В два у меня встреча. Мне надо переодеться. Пожалуйста, отвезите меня в отель…… И теперь, шестью часами позже, Терри сидела рядом с Ричи на диване, смотрела выпуск новостей. Елена играла рядом кубиками, подаренными Карло.Показали клип с Марией Карелли, обращающейся к толпе на ступеньках Дворца правосудия. В простой блузке и юбке, без лидерских замашек – у нее был вид настоящей жертвы; каждый раз, когда толпа разражалась аплодисментами, Терри чувствовала, что это не может не оказать своего воздействия на Маккинли Брукса.– Вы пришли сюда, – говорила Мария, – потому что поверили мне. За это я вам очень благодарна. Вы собрались не только ради меня – ради всякой женщины, пережившей стыд и трагедию изнасилования.– Очень хорошо, – одобрил Ричи. – Не замыкается в рамках частного случая, говорит не только о себе.Терри кивнула:– Это, конечно, хорошо. Только не думаю, что этим можно задеть за живое потенциальных свидетелей.– Еще раньше, – звучал голос комментатора, – мисс Карелли и один из ее адвокатов, Тереза Перальта, обратились к женщинам, которые подвергались надругательству со стороны Марка Ренсома, с настоятельной просьбой дать свидетельские показания.У обратившейся к телезрителям Марии рассудочность явно сквозила и во взгляде, и в тоне голоса. Лицо, хотя и скорбное, было спокойным.– И здесь она тоже хорошо выступает, – заметил Ричи. Когда камера наплыла на Терри, вид собственного лица поразил ее: она выглядела неуверенной, смущенной и больше походила на жертву, чем на адвоката жертвы. Терри вспыхнула. Услышала собственный голос – в голосе оказалось меньше твердости, чем ей представлялось:– … она до тех пор прятала в себе воспоминания об этом, пока не превратилась в совершенно другого человека.Передача закончилась. Терри сидела на диване, скрестив руки, краем уха слушала лепет игравшей Елены.– Не знаю, Терри, – заговорил наконец Ричи. – Не уверен, что получилось то, чего ты хотела.Он говорил так, будто хотел утешить ее, убедить в том, что в следующий раз непременно получится удачней. Будто не знал, как знала она, что следующего раза не будет.– Я выступила настолько хорошо, насколько смогла.– Знаю, Тер. Тон был неверный, в этом все дело. Сидит женщина, которую ты себе представляешь, – вот рядом ее муж, ребенок… Она подумает и не решится снять телефонную трубку. – Ричи безнадежно пожал плечами. – Не стоит ее осуждать. Думаю, немало женщин по собственной воле оказываются в ситуациях, которых – они это прекрасно знают – следует избегать. То есть сами себя ставят в такое положение.Терри не отвечала. Наконец сказала:– Поиграю с Еленой. Включи телефон на запись. Может быть, кто-нибудь позвонит.– Конечно. – Помолчав, Ричи спросил: – Как насчет обеда?– Я немного устала. Не приготовишь ли макароны с сыром? Елена поможет.– А может быть, закажем пиццу? Мне еще надо поработать на компьютере.Терри посмотрела на него:– Только без перца. Елена не любит.Когда принесли пиццу, поперчена была только порция Ричи. Ни одного сообщения по телефону не было.– Очень плохо, – сочувственно проговорил Ричи. – Получилось, как я и предполагал.Четырьмя часами позже, когда Терри проверила в седьмой раз, записи по-прежнему не было. Ричи уже спал.Терри, бесшумно раздевшись, облачилась в длинную тенниску. Легла рядом с Ричи, смотрела на циферблат будильника, отсчитывающего ее бессонные минуты.В час сорок пять она проснулась.Звонил телефон.Она вскочила, протянула руку, чтобы схватить трубку, прежде чем Ричи проснется.– Алло.В ответ – слабое гудение, голоса не было слышно. Задвигался Ричи.– Что за черт…Терри положила руку ему на плечо. Повторила в трубку:– Алло.Еще какое-то мгновение слышался только гул, потом женский голос спросил:– Это Тереза Перальта?Терри внутренне напряглась.– Да. Это я.– Я узнала ваш голос. – Снова пауза. – Извините за поздний звонок. Но я не могла уснуть.– Как вы узнали мой домашний номер?– Я вначале позвонила в справочную. – Женщина рассмеялась дребезжащим смехом. – Если бы с третьей попытки не связалась с Беркли – не стала бы звонить.– Все нормально. – Терри помедлила. – Вы можете назвать себя?– Да. – Новая пауза. – Меня зовут Марси Линтон.Мгновение Терри вспоминала:– Писательница?– Вы читали меня?– Да. – Терри почувствовала запоздалое удивление. – В "Нью-йоркере".– Очень приятно. – Вежливые слова были сказаны искренним тоном – как будто и глухой ночью Марси Линтон было приятно узнать, что незнакомка читала ее рассказы. – А я смотрела вас по телевизору. И была очень тронута.– Да?– Да. – Финальная пауза. – Вы обращались именно ко мне. 4 За три дня до предварительного слушания Тереза Перальта во взятом напрокат "форде-эскорте" с шипованной резиной ехала долиной в Скалистых горах – вздымались черные и белые зубцы вершин, поросшие лесом склоны были так круты, что казалось вот-вот опрокинутся на грунтовую дорогу. Слева отвесная дамба спускалась к потоку, его серые и серебряные водовороты разбивались о стволы и ветви застрявшего на отмели сплавного леса, белого от свежевыпавшего снега. Дорога впереди была покрыта льдом и в лучах утреннего солнца ослепительно сверкала.Терри включила пониженную передачу. Она забыла взять солнцезащитные очки и теперь, щурясь от нестерпимого блеска, осторожно вела машину, испытывая при этом огромное напряжение – ей впервые пришлось ехать по зеркально-гладкой ледовой поверхности. Вспугнутый олень, едва касаясь земли, несся прочь от шуршания шин и гудения мотора. И не было никого вокруг.Машина достигла края долины. Горы вздыбились круче, сомкнулись плотней, Терри еще острее почувствовала, как ничтожно мала перед их величием. Единственным утешением было то, что она смогла осознать это чувство и пробивалась своим путем. Марси Линтон – Терри не сомневалась в этом – чувствовала себя здесь еще менее уверенно.Линтон, как она сама объяснила, писала роман в коттедже своего дяди, расположенном в десяти милях от Аспена. Сюда, четыре года назад она и пригласила Марка Ренсома. На этом телефонный разговор закончился.Двадцатью минутами позже перед Терри открылась гравийная дорога.Дорога эта свернула влево, к подножию холма, пробежала по узкому мостику из железнодорожных шпал, пересекавшему поток, нырнула под сосны и закончилась петлей за деревянным гаражом с разместившимся в нем новеньким "джипом-чероки". Рядом с гаражом были видны атрибуты зимней сельской жизни – мини-снегоочиститель, стог сена, покрытый брезентом. От дороги каменная тропинка карабкалась вверх по холму к дому.Дом был в два этажа, из стекла и дерева, с каменной трубой и студией, где, как предположила Терри, писала свой роман Марси Линтон. Через стеклянную входную дверь стройная женщина высматривала Терри.Женщина была одета для прогулки – ботинки, джинсы, зеленый свитер; длинные медно-красные волосы стянуты на затылке. Но тяжелая зимняя одежда лишь подчеркивала ее хрупкость, было в ней что-то сугубо городское, неуместное в этой обстановке. Когда женщина вышла навстречу, Терри смогла получше разглядеть бледную кожу, пытливые карие глаза, печальное лицо с тонкими, изящными чертами и едва заметными веснушками. Она была удивительно молода.– Я Марси Линтон, – представилась женщина. – Рада, что вы нашли меня.Говорила она отчетливо, но очень тихо, почти шепотом. Протянутая рука была так хрупка, что у Терри появилось ощущение, что она сжимает в ладони птенца.– Спасибо, – сказала Терри, – я рада, что вы откликнулись.Марси Линтон посмотрела на свои ботинки, как бы желая убедиться, что в них можно ходить по снегу.– Вы когда-нибудь писали? – спросила она и подняла глаза на Терри. – Знаю, это звучит глупо и в какой-то степени снобистски, но мне кажется, что большинство писателей, представляя себе чувства других, всегда в какой-то степени сопереживают. Вы так точно описали мои ощущения, что мне показалось – но мне обращается моя старая знакомая.Терри покачала головой:– Я никогда не писала – даже не представляю, как начать. – Она посмотрела на Марси с удивлением. – Не ожидала, что вы, такая юная, так много успели написать.– Мне двадцать восемь. – Та наклонила голову. – А вам?– Двадцать девять.Марси окинула ее оценивающим взглядом, потом промолвила:– Всякий раз, когда я пыталась представить себе, как рассказываю об этом, мне виделся белый полисмен с пустым лицом, жестоким, как на ацтекских рельефах. – Она помолчала. – Наверное, он представлялся мне похожим на Ренсома.Терри внимательно разглядывала ее. Марси Линтон умела выразить словами свои чувства, и Терри непроизвольно прониклась к ней уважением и симпатией. Они все еще стояли на улице, как будто медлили, не спешили шагнуть в историю этой худенькой женщины, всю боль которой даже она сама не могла выразить словами.– Не найдется ли у вас кофе? – спросила Терри. – Я продрогла.– О, конечно. – В голосе Марси было раскаяние. – Входите.Внутри не было той простоты, которая представлялась Терри: пол, тщательно выложенный каменными плитами разной величины и формы, мраморный камин, высокие потолки, широкие оконные рамы, как бы обрамляющие горы. На полу разбросаны звериные шкуры, шкуры и над камином, лосиная голова высовывалась из стены.Хозяйка проследила за взглядом гостьи.– Их убил мой дядя, – пояснила она. – Я не могу здесь работать.Терри кивнула:– А я не могу себе представить, как можно охотиться. Или даже иметь ружье.Марси посмотрела на лося:– Нет, у меня теперь есть ружье. Но для другого. Терри помолчала, не зная, что сказать, и спросила наконец:– Здесь вы из-за лыж?– Нет. – Говорившая не обернулась. – Я приезжала сюда ради тишины и спокойствия.Печаль и даже тоску потери уловила Терри в голосе женщины. Та пожала плечами – как бы в ответ на свои собственные невысказанные мысли.– Вы кофе с чем будете пить?Терри вспомнила Мелиссу Раппапорт, которая, чтобы оттянуть разговор о Марке Ренсоме, вызвалась варить кофе. Даже здесь, где Ренсом побывал лишь однажды, Терри чувствовала его незримое присутствие, нарушающее покой этого дома, заставляющее Марси Линтон хранить у себя ружье.– Ни с чем, просто черный. Спасибо. Хозяйка исчезла.Терри села на диван за тяжелый дубовый кофейный столик. На его нижней полке лежали два тома поэзии, массивная книга об импрессионистах и альбом фотографий Джорджии О'Киф О'Киф Джорджия – американская художница-абстракционистка.

, выполненных Стиглицем Стиглиц Альфред (1864–1946) – американский мастер и теоретик фотоискусства, издатель, муж О'Киф.

среди них – несколько фотографий, где она позировала обнаженной. Книги, несущие в себе городскую изнеженность с налетом женской чувственности, должны были смягчить суровый мужской интерьер комнаты.Вернувшись, Марси говорила суше, деловым тоном. В ее голосе не было ничего от раппапортовской горестной иронии интеллектуалки; рассказывая, она как будто разбирала завалы памяти в поисках ключа к происшедшему. Протянув кружку Терри, она села в массивное кресло напротив.– Итак, – спросила она, – я должна буду давать показания?– Только если захотите. – Подумав, Терри добавила: – Мы не можем заставить вас.Ее собеседница размышляла над сказанным. Наконец подытожила:– Но единственная возможность помочь – это выступить свидетелем. – Голос был размеренным и приглушенным.– Да, – ответила Терри, – к сожалению, только так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79