Он должен переложить след – создать ложную тропу, уводящую в сторону от его истинного пути, но с таким расчетом, чтобы настоящий путь после хотя бы частично совпал с этой ложной тропой. А дальше – дело искусства: кто хитрее, кто опытнее – дичь или охотник?
Лишенный имени был уверен: опытнее – дичь, но такая, как он сам! Он сидел высоко на сосне, наблюдая за действиями преследователей, вставших на ложный след. Лазать по деревьям могут все – от охотника до мальчишки. Но и в этом он постарался достичь совершенства. Никто другой не мог забраться так высоко в считанные минуты – да еще с оружием! – и не оставить следа. Никто не мог так ловко замаскироваться в ветвях. И никто не знал: чтобы соскользнуть вниз, ему достаточно совсем немного времени, нескольких ударов сердца, не больше, для этого приспособлена длинная и тонкая, но прочная веревка из кожаных ремней. Впрочем, Йом, бывший его приятель, знал больше других, но, конечно, не все… Сейчас Мал жалел, что делился с Йомом и тем, чем делился. Но кто же мог знать?
Он с нетерпением ждал того момента, когда преследователи потеряют след. Лишенный имени надеялся: разбредшись в стороны (это неизбежно при поисках), они будут действовать в одиночку, до тех пор пока кто-нибудь вновь не встанет на след и не позовет остальных. А чего им опасаться? Одного-единственного врага, который должен быть уже далеко от этих мест? И вот тогда-то настанет его час!
Первым ляжет Йом – самый опасный.
Мал осторожен. Это будет сделано не теперь, не здесь, вблизи от стойбища. Пусть найдут еще один след, пусть подумают: ополоумел и мечется в панике! Пусть станут еще беспечнее. И вот тогда…
Но, глядя в их спины, слыша возбужденные выкрики этого Серого Совенка , мечтающего полакомиться его, Мала, сердцем, он чувствовал, как его всего, вопреки рассудку, охватывает горячая черно-красная волна ненависти и рука сама тянется к металке, несмотря на то что безумный бросок дротика с такого расстояния и под таким углом был бы заведомо неточен.
След исчез внезапно – именно тогда, когда даже Йом начал думать: действительно, лишенный имени потерял разум от содеянного (а скорее всего, раньше) и теперь бежит со всех ног куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих мест! Впрочем, здесь, на косогоре, где мало земли, мало травы, чахлый кустарник, но зато полным-полно белых камней, исчезновение следа могло быть чистой случайностью. Если так, дальше на запад, в осиновом перелеске, он появится вновь.
Предстояло разойтись.
– Куда пойдут Серые Совы? – спросил Йом.
– Туда! – Анук немедленно указал направо, к одинокой сосне. Этого и следовало ожидать: если все так, как думает молодой охотник, враг пошел (побежал?), скорее всего, именно туда.
– Хорошо. Мы возьмем влево. Договоримся о голосах. Пусть сыновья Серой Совы подают знак голосом своего тотема. Мы будем отвечать голосом ворона. Перекликаемся непрерывно, справа налево. Опасность или неожиданность – двойной крик. Встал на след – троекратный… Молчание – то же самое, что опасность: все сюда!
Анук откровенно расхохотался:
– Крик совы сейчас?! Да нас распознает и ползунчик!
– Вот и хорошо. Если все так, как ты думаешь, лишенный имени уже далеко и нас не услышит. Если нет… Пусть знает: мы – настороже! И еще одно: кричать своим голосом! Измененный голос – тоже тревога!
Анук пожал плечами, но не стал возражать: слово, данное вождю, мужчина не нарушит!
Лишенный имени взглянул на солнце, соображая, сколько времени понадобилось его врагам, чтобы пройти по ложному следу до этого места. Пожалуй, как он и рассчитывал – ни больше ни меньше. Теперь, прежде чем новый след будет взят, они разойдутся широким полукольцом, потеряв друг друга из виду. У него хватит времени на то, чтобы прикончить одного, а то и двух; шума не будет, об этом он позаботится. Все внимание, конечно, будет направлено к той сосне, от нее – лучший путь на запад, хорошо известный охотникам… Оттуда и будут ждать сигналы. Значит, влево!
Он уже огибал косогор, готовясь нырнуть в кустарник на противоположном склоне с таким расчетом, чтобы опередить посланных и подготовиться к встрече, как вдруг… Три крика совы, с короткими паузами, и таких же три крика ворона, опять сова и вновь ворон. Непрерывная перекличка! Это все меняло. Теперь – нечего и думать о перехвате: молчание одного из голосов – то же самое, что и сигнал опасности! После этого останется только выбирать: встретить смерть в схватке с пятерыми (Да нет! Обезножат и скрутят; смерть будет потом!) или бежать от них во весь опор, как длинноухий, как олень, безнадежно пытающийся уйти от волчьей стаи. Раздосадованный, он едва не разворошил копьем муравьиную кучу, едва не наследил по-настоящему.
Лишенный имени замер. Неожиданная мысль пришла ему в голову: «Откуда вообще это желание? И ведь не впервые за день». Еще там, в своем тайном лежбище, глядя на своих бывших сородичей, растревоженных, оторванных ото сна, то сбивающихся в общую кучу, то распадающихся на отдельные группы, он злорадно думал о том, как разворошил этот муравейник и как разворошит его еще сильнее! А ведь раньше и мысли такой не возникало; как и всякий охотник, обходил муравейники бережно, с уважением. С детства…
В тот день он, Тииту, и его приятель Кийси – будущий Йом, отправились за черными ягодами. Б овраге, у старого пня, им предстал толстый увалень – Серая Сова, самозабвенно разворачивающий палкой большую муравьиную кучу – даже губу прикусил от усердия!
– Ты что делаешь, лашии! – возмущенно закричал Кийси.
Толстяк испуганно обернулся, но, увидав всего лишь мелюзгу-Мамонтят, даже не удостоил ответом и вновь вернулся к прерванному занятию. Тогда Тииту отстранил приятеля и с разбега отвесил такой пинок под оттопыренную задницу Совеныша, что тот ткнулся своей ряхой прямо в разоряемый муравейник – на радость его обитателям. Жирняга вскочил, отплевываясь и отряхиваясь, и, просипев: «Ну, гадючье отродье!» – бросился на ребят с кулаками.
Он был старше их на несколько лет, это родительское горе, этот позор Рода. Над ним, закричавшим от боли во время первого же обряда и вышвырнутым из мужского дома назад, к женщинам и детям, безнаказанно потешались даже ползунчики. Но сейчас, когда поблизости не было никого из взрослых, жирняга решил, что сквитается с этой мелюзгой за все.
Не тут-то было! Тииту, легко увернувшись от неуклюжих кулачищ, так боднул его головой в живот, что муравьиный разоритель согнулся в три погибели и взвыл, должно быть, еще громче, чем в тот день, когда ему попытались нанести на тело Родовые знаки. А тут еще изрядный кусок коряги обрушился на неповоротливую шею – Кийси постарался! Размазывая слезы, сопли и кровь, жирняга бросился бежать под восторженный хохот мальчишек и уже на безопасном расстоянии обернулся, потрясая бессильными кулаками, и прокричал:
– Безотцовщина! Лашии! Вот скажу своему отцу – он тебе все уши оборвет!
Нет, конечно, Тииту прекрасно знал: не скажет. Никому и ничего. А скажет отцу – даже не упомянув про муравейник, просто о том, что мальчишка из детей Мамонта побил его великовозрастного сынка-балбеса, – уши действительно будут гореть, как головешки, но только не у Тииту.
…И все же жирняга его тогда достал. Что ни говори, а он ведь и впрямь безотцовщина…
Теперь вспоминать все это ни к чему! Теперь нужно думать совсем о другом. В конце концов, слишком огорчаться причины нет. Это только начало. Второй ложный след похитрее и поведет их дальше. Сейчас они осторожны – что ж, посмотрим, что будет, когда солнце подойдет к перелому! А пока здесь больше нечего делать!
Лишенный имени круто свернул в лес и, стараясь держаться одной из своих троп, наперерез направился туда, куда должны были в конце концов выйти и его преследователи. Троекратный крик ворона заставил его на миг задержаться и взглянуть на солнце. Сигнал мог означать только одно: второй след взят. Быстро, слишком быстро – Мал рассчитывал, что им понадобится больше времени. Это, конечно, Йом! Придется поспешить и ему самому.
Действительно, след был обнаружен Йомом: полоса на склоне небольшого овражка, оборванные листья на ветке, след камня, скатившегося на дно, – все говорило о том, что, спускаясь в овраг, лишенный имени поскользнулся и, пытаясь удержаться, схватился за ветвь. Йом подал условный сигнал.
Овражек был всем хорошо известен. Он сворачивал круто на восток, в сторону речной долины, как раз между стойбищами Гарта и Кано. Осмотр показал, что следы врага – более редкие, он явно стал осторожнее – ведут именно туда.
– Так и говорил наш колдун: «Он меняет тропу в надежде спасти свою презренную жизнь»! – воскликнул Анук.
– «Толстый Узун, мудрый Узун…» – задумчиво проговорил пожилой охотник. – Менять-то тропу он меняет, да вот только – зачем?
Йом предложил рассредоточиться. По дну пойдут он и Анук, остальные, по двое, по краям.
– И не только ищите след; его там, скорее всего, и не будет, не должно быть. Смотрите окрест и будьте настороже! – предупредил он. Анук хмыкнул, но промолчал и в этот раз.
След вывел их к Большой воде, когда солнце уже готовилось перевалить за половину. Анук досадовал:
– Проклятый! Столько времени прошло, а мы все кружим вокруг да около! Когда же встанем на прямую тропу?
– Торопись медленно! – усмехнулся пожилой охотник.
На песке у воды нетерпение было вознаграждено: следы мокасин (их заметали, но неудачно, видимо, помешала ночь) и еще один – след от бревна, стащенного в воду. Йом даже помнил этот старый ствол – кажется, лишь два дня назад он был на месте.
– Пошел по воде! – плюнул с досады Морт, сосед Йома и самый частый его спутник на охоте. – Как же теперь?
Йом задумался. Для такого пловца, как… как лишенный имени, уйти вниз по Большой воде, на юг, несложно. Или – переправиться на тот берег и попытаться уйти там, где на несколько переходов нет ни одного человеческого жилья. Но путь по воде не может длиться вечно – рано или поздно враг выберется на берег. И оставит следы. Весть о его преступлении уже сейчас распространилась очень далеко – от стойбища к стойбищу – гонцами-горевестниками. Сейчас погоню не вышлет никто, но если заметят след (а смотреть будут в три глаза: тут не украденная жена, тут гораздо хуже!), то через гонцов немедленно дадут об этом знать. О другом береге беспокоиться нечего: он песчаный, там и лучший следопыт следа не скроет, если, конечно, не приделает себе крылья!
Йом внимательно вгляделся в противоположный берег. Враг – отличный пловец, но даже он не пересечет отсюда Большую воду ближе той косы. А там (зоркие глаза прощупывали песок), там – ничего! Но, конечно, нужно проверить.
– Кто из Серых Сов лучший пловец?
– Эбон! – И Анук, и пожилой охотник уверенно показали на третьего сородича – худощавого, довольно молодого, с изрезанными щеками и небрежно одетого.
Увидев его впервые, Йом подумал: «Этот-то зачем? Небось лентяй и неумеха, раз девицы обходят…» Но, посмотрев на Эбона в деле, успокоился. Его одежда действительно была с дырами и сомнительной чистоты, но оружие – в отменном состоянии. За все время, что они провели вместе, Эбон не сказал и десятка слов, но глаз его оказался остер и приметлив – не хуже, чем у самого Йома.
– Значит, Эбон и Морт. Переберитесь на тот берег. Похоже, там ничего, – Эбон понимающе кивнул, – но проверить нужно… Да и стоит осмотреть наш берег с той стороны. Мы пойдем медленно, пока вы плывете. Друг друга из вида не терять!
Найти подходящую корягу было несложно: охотники всех трех Родов специально стараются скапливать у воды эти простейшие средства для переправы. Эбон и Морт разделись, сложили одежду и оружие на бревно и, придерживая его с двух сторон, вошли в воду. Погода менялась: небо уже давно перестало быть таким чистым и ослепительно синим, как накануне. Облачные тени скользили по воде, и ветер, сгоняющий небесные стаи, не доставлял удовольствия.
Четверо преследователей медленно шли на юг, вдоль прибрежного кустарника. Следов не было, – во всяком случае, следов, принадлежащих лишенному имени . Те, что попадались, явно не имели никакого отношения к событиям этой ночи. Ничего не было и на том берегу – ни на песчаной косе, ни дальше. Эбон и Морт двигались по прибрежной полосе, не отставая и не опережая своих товарищей. Они не только посматривали окрест, но и вглядывались в правый берег. Йом прав: порой издали можно лучше заметить то, что нужно.
Йом не столько искал след, сколько внимательно изучал склон, спускающийся в речную долину, поросший редколесьем и кустарником. Следы на берегу обнаружить нетрудно, во всяком случае, пока нетрудно. К тому же он, кажется, уже догадался, где мог выйти на берег лишенный имени (если только, конечно, он не поплыл вниз по Большой воде как можно дальше от этих мест). А вот там, на склоне… Что ж, если враг действительно поблизости и пожелает подобраться к своим преследователям на бросок металки, он будет замечен, и тогда можно считать охоту законченной!
…А вот и березы, окаймляющие Поляну празднеств. Так он и знал!
– Жабье дерьмо! – Привычное проклятие вырвалось у всех трех его спутников. После вчерашнего праздника как можно отыскать здесь ночной или утренний след врага? Тем более он тоже был здесь со всеми. (Неужели это было только вчера?)
Люди остановились. Следовало подумать о том, как быть дальше. Дальнейший поиск был бы ясен, будь у них уверенность в том, что враг действительно вышел на берег именно здесь, а не поплыл дальше на юг. Нужно решать: продолжить ли поиск следов вниз по течению или заняться осмотром берегового склона и старых, исхоженных троп. И в том, и в другом случае, если решение будет ошибочным, они потеряют впустую весь оставшийся день. Ветер уже сбил свои стада в рваные тучи; солнце лишь временами прорывалось сквозь них, но все равно ясно: оно уже на уклоне. Начал накрапывать мелкий дождик – не затяжной: ветер скоро его унесет и пригонит новый…
С того берега раздался радостный крик. Оба охотника возбужденно приплясывали, указывая копьями на их сторону, куда-то вперед:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83