Да, пустота, разверзшаяся в Энни, была убийственной, как сама смерть. Простая и непреложная истина открылась Энни – ничто не умирает в сердце, ни один шрам не исчезает бесследно. Недолговечность памяти может утешить бодрствующих, но терзания души продолжаются вечно. Нельзя забыть мужчину, если сердце однажды распахнулось перед ним. Мука, которую испытывала Энни сейчас, была худшей, чем любая, перенесенная со времени аварии, потому что родилась в ней самой, никакое внешнее событие в окружающем мире не стало причиной ее страданий. Боль казалась заклятым врагом, но одновременно и единственным другом, и самым старым знакомым, владелицей запретной территории истинного «я» Энни.
Шли часы, а девушка все лежала неподвижно, уткнувшись в подушку, безразличная ко всему, внезапно брошенная в никуда потоком мыслей, слишком запутанных, чтобы облечь их в слова, мыслей, общим знаменателем которых было одно лишь ощущение потери.
Когда первый робкий серый свет разогнал тьму, мозгом завладели новые фантазии, тревожные и зловещие, предвестники тяжелого сна. Но прежде чем сознание покинуло этот печальный бодрствующий мир, его приветствовала новая идея, утешившая Энни, открывшая маленькую дверцу в конце тоннеля, в который она вошла.
Долгое мучительное бдение, как ни странно, было вознаграждено.
Теперь Энни знала, что сможет сыграть Дейзи. Сегодня ночью она ее нашла.
Глава XXXIII
Кармине Гамино был одним из самых опасных головорезов и наемных убийц на всей территории к востоку от Миссисипи. В сорок восемь лет он совершил сотни заказных убийств в шести городах и приобрел высокое положение в организации Сэма Корона в Майами. Начал он карьеру в Детройте обычным боевиком и рэкетиром, угрозами, побоями, издевательствами добиваясь покорности боссу и не останавливаясь даже перед убийством. Любимым видом оружия Кармине в те времена было карате, приемы которого он узнал в Корее. Он мог профессионально вывести из строя, изувечить или убить человека.
Кармине быстро приобрел известность; точность его ударов была потрясающей, а быстрота действий и острота рефлексов совершенствовались в упорных упражнениях и спортивных играх, которыми постоянно занимался Кармине.
Но однажды произошел несчастный случай. Кармине помогал приятелю ремонтировать лимузин, принадлежавший мафии, когда средний палец левой руки попал под металлический пресс.
Доктора детройтского «Дженерал Хоспитл» смогли сохранить палец, но после двух операций связки срослись, и палец перестал сгибаться. Он вызывающе торчал, словно непристойный символ, даже когда Кармине сжимал кулак.
Но это только забавляло Кармине. Наконец у него родилась идея. Он начал тренировать негнущийся палец, намереваясь пользоваться им как оружием – отжимался одной рукой, сосредоточив вес всего тела на пальце, пробивал им доски, крушил кирпичи. Сухожилия стали словно каменные. Кармине изобрел удар, направленный вверх подобно кинжальному, ставший его персональной меткой. Он мог ткнуть жертву в пах, живот или бедро, наблюдая, как человек, корчась в агонии, медленно оседает на землю. Чтобы мгновенно убить человека, достаточно было ударить в дыхательное горло или глаз. Палец превратился в нечто вроде орудия пытки, опасного или сокрушительного, в зависимости от силы и траектории удара.
Слава Кармине все росла. «Палец» стал знаменитостью. Самый вид этого корявого непристойного отростка часто заставлял врагов пятиться в ужасе и мгновенно подчиняться.
Кармине, человек, лишенный воображения, обладал тем не менее немалым умом и при полном отсутствии жалости гордился своими достижениями и отточенностью мастерства. Ему нравилось демонстрировать жестокое презрение ко всему на свете и вызывать почтительное отношение со стороны коллег. Именно такое отношение сейчас ему выказывал человек с портфелем из кожи аллигатора в темном костюме-тройке, стоявший перед ним. Кармине был польщен таким вниманием к своей персоне. Несомненно, что только неотложное и важное дело вынудило Сэма Корону «ссудить» его этому человеку и несомненно за большую цену.
Кармине улыбнулся и вежливо-вопрошающе поднял брови.
– Рад, что вы смогли найти время, Кармине, – начал Тони Петранера. – Никто, кроме вас, не сможет выполнить это дело, как надо.
– Ну, что вы, – с притворной скромностью пробормотал Кармине, поднимая левой рукой стакан с вином; ужасающий палец показывал прямо на собеседника.
– Работа очень деликатная, – продолжал Тони. – Нужно вернуть женщину. Когда-то она работала на меня. Много задолжала и скрылась. Нельзя ее калечить. Мне она нужна в целости и сохранности. Но рисковать тоже нельзя. Она не из обычных девушек.
Кармине бесстрастно глядел на Тони, которого знал как мелкого мафиози, не пользующегося достаточным влиянием или уважением – так, мелкая сошка. Но положение обязывало! Нужно скрывать презрение и ради Сэма выслушать этого человека со всем вниманием.
– Поверьте, – настаивал Тони, неверно истолковав ничего не выражающий взгляд Кармине, – если я пошлю какого-нибудь безмозглого боевика притащить ее за волосы, она отрежет ему яйца и пришлет мне в коробочке, перевязанной ленточкой. Умна, как бес, и опасна. Уже убила нескольких.
Тони откашлялся.
– Мне нужна твердая рука, Кармине. Привезите ее ко мне так, чтобы девчонка поняла: никаких обид, пока она будет выполнять свои обязанности. Никакой неприятности не случилось, я просто просил Сэма об одолжении: мне необходимы именно вы – с вами можно рассчитывать на абсолютную точность и надежность, и, кроме того, вам действительно нет равных.
Тони снова откашлялся, на этот раз более нервно. Он по-настоящему боялся Кармине. Среднего роста, мощный Кармине был словно вытесан из камня. В пустых черных глазах не было ни капли жалости, ни даже показного внимания. Ясно, что он убивал не ради удовольствия или денег – нет, в нем говорила гордость; гордость хищника, подстерегающего добычу.
Несмотря на неловкость, смешанную со страхом, которую он испытывал в присутствии этого животного, Тони почувствовал, что ярость, вызванная исчезновением Кристин, улеглась, а щупальцы ревности разжались. Теперь он получил оружие. Он больше не одинок. Само могущество и безжалостная сила организации, воплощенная в образе Кармине, была сейчас перед ним. Никакие уловки Кристин не смогут ее поколебать.
Благодаря семейству Корона и их связям стало известно, где Кристин. Когда Кармине доставит ее, Тони даст понять, что она останется с ним до конца. Он простит и забудет все, если Кристин вернется к выполнению прежних обязанностей.
Сердце тревожно забилось при мысли, что он скоро увидит Кристин. Неважно, что принесет будущее, не имеет значения, будут ли когда-нибудь рассеяны смертельные чары, которыми она его опутала.
Тони сознавал одно: Кристин скоро вернется.
– Адрес правильный? – спросил Кармине, показывая листок бумаги.
Тони кивнул.
– Живет в доме известного человека. Думаю, необходимо увезти ее оттуда без суматохи. Не вспугните этих людей. Рис, хозяин дома, – влиятельная шишка, у него много друзей, заставьте ее исчезнуть без шума. Прощальная записка – несколько вежливых слов – и все.
Кармине кивнул; черные глаза, словно два уголька, были пусты и холодны.
– И что бы вы ни сделали, не спускайте с нее глаз. Ни на секунду, хорошо?
– О'кей, – улыбнулся Кармине.
Глава XXXIV
Планы Уолли Дугаса были сорваны. Благодаря его собственным усилиям, прошлое, так интересовавшее Хармона Керта, поднялось из могилы, чтобы уничтожить его. Нападавший был сражен. Но теперь, когда Керта больше не существовало, у Уолли не осталось причин вести наблюдение за Энни Хэвиленд. У него появились новые клиенты, два сложных запутанных дела. Пора было забывать старое. Но настойчивые сомнения относительно кровного родства Энни и Кристин не давали покоя. Уолли был уверен, что ключом ко всей истории служила разгадка тайны отцовства. Уолли долго пытался убедить себя, что если даже он найдет Элис, то вряд ли узнает от нее, какой из многочисленных любовников зачал Кристин, но наконец он сдался. Она наверняка знала. Или подозревала, иначе бы не старалась доносить ребенка. И что она увидела в глазах, волосах и личике маленькой Кристин, проникшее даже сквозь броню жестокости, сковавшей сердце, и убедившее сохранить ребенка?
Что именно решило судьбу Кристин в родильном отделении неизвестной больницы двадцать четыре года назад? Интересовалась ли сама Кристин подобными вещами? Думала ли о неизвестном Гарри Хэвиленде и дочери, оставшейся с ним в Ричлэнде? Спрашивала ли себя, какие черты его характера побудили мать после побега принести в этот мир второго ребенка, из чисто злобного любопытства сохранить младенца и скорее уничтожить его, чем оставить на чужом пороге?
Проклинала ли Кристин свою мать за это решение, давшее ей жизнь, но и разрушившее ее, не думала ли она о том, что ей лучше бы вообще не рождаться?
Если предположить, конечно, что отец Гарри. И обе девочки родные сестры.
Вопросы эти день и ночь терзали душу Уолли. И только у Элис был ответ.
Он знал, Элис все еще жива, интуитивно чувствовал ее присутствие в этом мире. Жива несомненно и носит маску респектабельности, существует вдалеке от знакомых людей и событий, заполнявших ее дни, так что никому в голову не придет заподозрить Элис в том, что она сделала когда-то.
Уолли в который раз взглянул на старый снимок и опять поежился – невозможно было без содрогания глядеть в пустые и терпеливые глаза ребенка, старавшегося выжить в атмосфере злобы и ненависти. Но снимок этот был еще и документом. Хотя лицо Кристин со временем изменилось, Элис легко будет узнать – взрослые не меняются так, как дети, под влиянием мук и страданий, а Элис была еще довольно молода.
«Я найду тебя», – поклялся Уолли. Смерть Керта только ускорила выполнение этой клятвы. Уолли должен довести дело до конца.
Правда, на это потребуется время. Много времени. Возможно, годы. Ну что ж, пусть планета вертится; все приходит к тому, кто умеет ждать. Но Уолли, к собственному его изумлению, пришлось увидеть, что на этот раз терпение ему не понадобилось. Он занимался расследованием в западном Лос-Анджелесе, когда женщина, изображенная на фотографии, неожиданно появилась сама.
Глава XXXV
«Дейли Верайети», 16 сентября 1972 года
«Вчера в Калвер-Сити начались съемки нового фильма Дэймона Риса «Плодородный полумесяц», финансируемого студией «Интернешнл Пикчерз».
Съемочная площадка закрыта для посторонних, так что репортеры лишены возможности увидеть работу кинозвезды Энни Хэвиленд над созданием образа, определенного Дэймоном Рисом как одного из сложнейших в истории мирового кино. Но, по слухам, эпитет «сложный» не в полной мере определяет поставленную задачу. Хэвиленд должна сыграть несколько периодов в жизни героини – с семнадцати до тридцати четырех лет. Гримерам пришлось приложить много усилий, чтобы сделать незаметными следы, оставленные два года назад аварией и несколькими пластическими операциями на «новом» лице актрисы. По слухам, у Хэвиленд есть личный гример, чтобы постоянно подправлять грим и придавать лицу характерные возрастные особенности. Несомненно, съемки – большое испытание для все еще слабой физически актрисы, которая, как известно, не смогла набрать прежнего веса и к тому же постоянно мучается от боли в позвоночнике».
Фрэнк Маккенна сложил газету и глянул в окно на затянутые дымкой небоскребы Западного Голливуда, еще никогда не казавшегося ему таким угнетающим.
Значит, Энни начала работать. Солидные мрачные административные здания, казалось, плавились от жары под коричневым небом, а за ними, скрытые туманом, стояли резиденции голливудских магнатов, чьи похождения, чудачества и извращения были безмерно далеки от той судьбы, которую хотел бы избрать для себя Фрэнк. Оранжерейное королевство, скрытое за киноэкраном, совсем как его герои и героини – лучи света, проецируемые на белое полотно в темных кинотеатрах, оживленные мечтами тех, кто заплатил, чтобы их увидеть…
И когда-нибудь, скоро, Энни станет властительницей этого королевства.
Сильные руки Фрэнка невольно сжались в кулаки, готовые смять мерзкую газетенку, стереть ее в порошок, сокрушить равнодушные стены квартиры, словно непроницаемые могучие бастионы, отделяющие его от Энни. Со времени их последнего разговора, когда Фрэнк позвонил, чтобы отменить свидание, эти руки сотни раз тянулись к телефонной трубке, а в ушах звучали нотки тревоги и разочарования в голосе Энни, когда она без вопросов приняла его объяснения и попрощалась. Звук этого голоса, словно кинжал, вонзающийся в сердце, постоянно бередил рану.
В эти дни Фрэнк жил, охваченный неуемной бешеной яростью, молчаливым, едва сдерживаемым гневом на прошлое, превратившее Энни в создание, которое не могло принадлежать ему одному. Злостью на будущее; недоступное, постоянно ускользавшее от него будущее, такое бессмысленное и унылое без нее.
Фрэнк перестал спрашивать себя, тоскует ли по нему Энни, и не был ли он жесток или бесчестен, когда так внезапно исчез из ее жизни. Слишком поздно задаваться такими вопросами.
Но Фрэнка не оставляли навязчивые мысли о Хармоне Керте, они жгли ему сердце. Каким было бы его будущее, если бы последнего разговора в офисе Керта никогда не было? Случись таинственная смерть Керта несколькими днями раньше, пелена никогда не спала бы с глаз Фрэнка.
Но что сделано, то сделано. И когда Фрэнк пытался представить несбывшееся счастье, которое они с Энни могли бы разделить, уберегись он от острых когтей истины, гордость мгновенно возвращала его на землю. Горькая радость охватывала Фрэнка – удалось избежать самообмана, ехидных намеков, шуточек за спиной… Но почему-то не оставляла мысль, что жизнь с Энни стоила любого позора. Только сейчас Фрэнк начал понимать униженных любовников – литературных героев, изнемогавших под бременем зависимости от роковой женщины или переносивших сердечную боль и муки любви с нечеловеческим терпением, наслаждавшихся даже своими страданиями, если их причиняла любимая…
Но такая судьба не для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94