Несколько секунд он не отрываясь смотрел в холодный камин, не снимая руки с плеча Энни. Потом взглянул в ее серебристые глаза.
– Я работал с тобой полгода. И знаю тебя как актрису. Но, думаю, сумел разглядеть, какова ты на самом деле. И – не знаю, как выразить это, – ты мне нравишься, Энни. Очень нравишься. Это нечто новое для меня. Когда я тебя вижу, хочется улыбаться. Сама мысль о том, что мы можем больше никогда не встретиться, терзала мне душу.
И, взяв девушку за руку, прошептал:
– Я не могу ничего обещать. Относительно себя, конечно. Но даю слово, что буду крайне признателен, если поцелуешь меня.
В комнате слышался лишь единственный звук – приглушенный шепот прибоя. Энни взглянула на лампу, глазами прося Эрика выключить свет. Через мгновенье комнату окутала тьма – они поднялись и устремились друг к другу, встали у открытого окна в потоке лунного света.
Энни сжала его руки, потом обняла и подставила губы, зарывшись пальцами в густые волосы и пригнув его голову к своей.
Ладони девушки скользили по мускулистой груди, широким плечам. Энни чувствовала, как все глубже проникает в нее чистый земной запах, когда вновь и вновь ощущала вкус его губ.
И неожиданно Энни осознала себя истинной женщиной: сильной, нежной и искренней. Эрик Шейн мог сомневаться лишь в себе, не в ней.
Он был так нежен и, наверное, очень волновался, когда сделал нерешительный шаг к спальне. Но именно Энни взяла его за руку и повела через полутьму к кровати. Она снова обняла Эрика и отдала свое тело во власть его рук. Скоро расстегнутое платье соскользнуло на пол, как лепесток с цветка, за ним последовали крошечный лифчик и трусики. Энни осталась обнаженной, совершенное тело словно сверкало в лунном свете. Она снова стала целовать Эрика, ладони скользнули по животу к ремню, застежка, щелкнув, расстегнулась. Энни помогла ему раздеться. Оставшись обнаженным, он неожиданно подхватил ее на руки, силу которых Энни до сих пор не изведала. Страстный поцелуй заставил ее вздохнуть.
Эрик положил Энни на мягкое покрывало и стоял перед ней – таинственный силуэт в серебристых лучах, высокий, сильный и красивый – таким она никогда его не видела.
Энни протянула к нему руки. Она не боялась коснуться его, быть смелой, упиваться его возбуждением, делить с ним свое наслаждение. Тела двигались в унисон друг другу, словно под неслышную мелодию ласк и объятий, знакомую и неизвестную, как будто эти двое знали друг друга давным-давно… или не знали совсем.
Наконец, легким нетерпеливым движением бедер Энни дала понять, как хочет, чтобы он взял ее, и, держа его лицо в ладонях, ждала, когда это свершится, и она станет принадлежать ему… И вот мгновение настало. Эрик вошел в нее: Энни охватило такое жгучее наслаждение, что с губ невольно сорвался потрясенный крик. Она сцепила руки на его талии, чтобы помочь ему проникнуть глубже – мощная напряженная плоть ласкала ее уверенными толчками. Радостное освобождение, удовольствие чувствовать себя желанным мужчиной переполняли Эрика.
Это было непереносимо прекрасно: так чувственно, так медленно, что она вздрагивала, стонала, извиваясь в конвульсиях экстаза, снова и снова, прежде чем огромная сила его желания подняла ее, понесла выше и выше, пока комната не зазвенела торжествующими криками женщины, в сердце которой пело безграничное блаженство.
Глава X
«Дейли Верайети», 10 июня 1970 года
«Из достоверных источников стало известно: сегодня вечером в «Дайел Тиэтр» в Уэствуде «Интернешнл Пикчерз» устраивает закрытый предварительный просмотр нового фильма Дэймона Риса «Полночный час».
Те, кто помнит необычные обстоятельства, предшествующие созданию фильма, начиная с утверждения никому не известной Энни Хэвиленд на роль знойной героини и согласия Эрика Шейна стать ее партнером, несомненно захотят быть в числе зрителей, как, впрочем, и многие, кому известны слухи, выходящие из-под жерновов «голливудской мельницы сплетен», истории о тайной связи между Хэвиленд и Шейном, связи, благодаря которой мисс Хэвиленд и получила роль героини… несмотря на талант, которые одни считают стихийным и необработанным, а другие – вообще не существующим, и именно это обстоятельство и вызвало затруднения и задержки при съемках картины. Дэймон Рис, привыкший во всем добиваться совершенства, как утверждают, делал все возможное, чтобы отвлечь партнеров по фильму от непрерывных занятий любовью и заставить их делать то же самое на съемочной площадке.
Правдивы ли эти истории или нет, но фильм сегодня будет показан, и это несомненно подбавит масла в огонь слухов, так занимающих жителей нашего города».
Энни швырнула на пол гнусную газетенку и закрыла лицо руками.
– Господи, – прошептала она, чувствуя, как слезы жгут глаза, – когда же они оставят меня в покое?
Заметка была самой последней в длинном списке ей подобных, появлявшихся в бульварной прессе и изданиях шоу-бизнеса в течение всех пяти месяцев после окончания съемок.
Сначала слухи ошеломили Энни своим неправдоподобием. Она пыталась не обращать на них внимания, но теперь поняла, что сплетни не прекратятся.
«ЛАЙНА ПОКОРИЛА ШЕЙНА». «СВЕНГАЛИ В ЖЕНСКОМ ОБРАЗЕ ДОБИВАЕТСЯ СВОЕГО!» «ЛАЙНА: – Я ЗНАЮ, ЧТО НУЖНО МУЖЧИНАМ!»
Под последним заголовком красовался вызывающий снимок Энни, державшей Шейна под руку.
Нападки не прекращались, становясь все озлобленнее. Всякий, кто принимал всерьез подобные заметки, мог легко поверить, что сама Энни была сексуальным вампиром, намного превосходившим героиню фильма, хищницей, эгоисткой, одержимой жаждой власти.
Ее объявили бездарной актрисой, окрутившей Шейна и вынудившей его использовать свое влияние, чтобы надавить на Дэймона Риса, старого друга и союзника, заставив его отдать роль Лайны Энни Хэвиленд, несмотря на очевидное отсутствие способностей и таланта.
Но этим дело не кончилось. Газеты недвусмысленно намекали, будто честолюбие и жажда успеха Энни были столь велики, что ни один мужчина, так или иначе занятый в постановке фильма, не мог чувствовать себя в безопасности от ее рокового очарования. Ходили слухи о ее весьма близких отношениях с продюсером Номсом, Марком Сэлинджером, самим Дэймоном Рисом и всеми служащими «Интернешнл Пикчерз», начиная от президента Хармона Керта и кончая студийными рабочими.
По мере продвижения съемок тон статей менялся: от скептических замечаний насчет неопытности Энни в разгар работы над фильмом до гнусных измышлений относительно ее сексуальных похождений в последних перед выходом на экран публикациях.
Безжалостная кампания привела к тому, что интерес к фильму невероятно возрос, а унижение и позор Энни оказались столь велики, что она была вынуждена отказаться давать интервью о себе и о картине и не показываться на людях.
Дэймон Рис отвечал на все нападки пренебрежительной усмешкой и публично заявлял, что Энни получила роль Лайны задолго до совместных кинопроб с Эриком Шейном, во время которых они впервые встретились. Эрик во всем подтверждал слова Риса. Но пресса принимала эти опровержения как повод раздуть очередную мерзкую сплетню.
Энни поняла, что остается только выжидать, пока не утихнет буря и фильм не появится на экранах. Может, тогда публика поймет, сколько сил и таланта потрачено на воплощение образа Лайны.
Она денно и нощно молилась, чтобы вера Риса в нее оправдалась. Дэймон был слишком придирчив к себе и другим, чтобы удовлетвориться посредственной или просто хорошей работой тех, кто участвовал в съемках фильма. Он требовал совершенства. Значит, Энни должна, по крайней мере, соответствовать своей роли.
Но спокойствие и уверенность в себе были настолько подорваны, что, когда смонтировали черновой вариант фильма, Энни не нашла в себе мужества посмотреть его. Даже когда Дэймон Рис пригласил ее на просмотр окончательного варианта в главной проекционной «Интернешнл Пикчерз», Энни отказалась под предлогом, что хочет сидеть среди обыкновенных зрителей, когда впервые увидит себя на экране, и теперь одновременно жалела о своем решении и радовалась, что поступила именно так. Сегодня вечером ее будет окружать пресыщенная голливудская публика, осаждаемая, кроме всего прочего, неутомимыми слухами о том, что Энни нет нужды играть и притворяться на съемочной площадке – для нее это способ открыто проявлять ненасытную чувственность, позволившую ей получить роль, подчинив своей воле создателей фильма.
Больше всего на свете ей хотелось забиться в какую-нибудь нору и проспать лет двадцать. Потом, возможно, она сумеет проснуться далеко от этого времени и места и посмотреть «Полночный час» в шоу «Для тех, кто не спит» в одиночестве, подальше от любопытных глаз и грязных намеков.
Но все это было недостижимой мечтой. Приходилось жить в настоящем и приспосабливаться к обстоятельствам, хотя неутомимое любопытство окружающих не давало спокойно существовать. Слезы беззвучно скользили по щекам девушки. Энни не осмеливалась поднять голову и не могла отвести глаз от газетной страницы, каждая строка которой была пропитана ложью.
Чьи-то теплые руки опустились на плечи, осторожно подняли, заставили повернуться. Энни улыбнулась сквозь слезы, глядя в глаза Эрика Шейна.
Он обнял ее, прижал к себе, усадил на мягкую постель, где всего несколько часов назад она принадлежала ему всем своим растревоженным сердцем.
– Держись, – сказал он шепотом, который так хорошо знала Энни. – Они проделывают это с каждым, особенно перед премьерой. Им хотелось бы сожрать тебя заживо, но, после того как зрители увидят тебя на экране, увидишь, вся эта свора запоет по-другому.
Энни недоверчиво взглянула на Эрика и, спрятав лицо на его груди, обхватила его и притянула ближе, ощущая ласкающее прикосновение теплой кожи к телу.
За пять месяцев, проведенных вместе, Энни успела узнать силу ободряющих, ласковых, полных уважения слов Эрика и его удивительной, прекрасной любви, и хотя он не мог ни уничтожить, ни объяснить неукротимую злобу ее преследователей, все же стал неоценимым советником и защитником.
– Вот уже пятнадцать лет меня называют сексуальным маньяком, и заткнуть им рты невозможно. Поверь, если бы я имел столько женщин, как они утверждают, у меня бы не было свободной минуты, чтобы сходить в туалет. Энни, поверь, все это игра по жестким правилам. Эти люди – свиньи, но в нашем городе они обладают властью. Придется перетерпеть, пока тебя не оставят в покое.
Но когда Эрик просматривал газеты, в глазах его чаще стыло недоумение и беспокойство, а Энни сгорала от стыда, что ее позор может запятнать имя Шейна. В этих историях он выглядел словно очарованный школьник, глупый мальчишка, а не блестящий профессионал, актер милостью Божьей.
Но Эрик никогда не упоминал об этом. Он считал Энни единственной жертвой.
– Эрик, – сказала она с отчаянной нежностью, прижимаясь к нему. – Думаю, нам не стоит сегодня идти вместе. Это только все ухудшит. Люди поверят…
– Плевать на то, во что они верят! – объявил Эрик. – Мы должны вдвоем встретиться со зрителями. Хочу наблюдать за их лицами, когда они увидят тебя на экране. Кроме того, – добавил он с улыбкой, – еще неизвестно, узнают ли они нас.
Энни понимала, что имеет в виду Эрик. За последние пять месяцев она обнаружила, что нельзя было превзойти его в умении отделаться от репортеров. И теперь, когда он и Энни стали любовниками, Эрик делал все, чтобы и она стала неузнаваемой для уличных зевак и прессы.
Они обедали в маленьких ресторанчиках, где хорошо знали Эрика и его любовь к уединению, ходили в кино на самые ранние сеансы, когда поклонники еще спали, обедали в шумных закусочных и маленьких кафе, где для защиты от любопытных глаз было достаточно надеть широкополую шляпу и солнечные очки, и, самое забавное из всего, натягивали мотоциклетные шлемы и спокойно катались по Уилширскому бульвару, бульварам Сансет, Санта-Моника и Родео Драйв никем не узнанные. Энни крепко держалась за Эрика, обхватив его бедра стройными ногами в джинсах, и наблюдала Голливуд во всем мишурном великолепии.
Потом они отправлялись к холмам, где Эрик знал такие уединенные каньоны, куда не заглядывал ни один турист. Там они долго стояли рядом, вдыхая запахи чапарраля и океанского воздуха, приносимых ветром сюда, на эти отдаленные высоты.
Потом они бросались в объятия друг другу, и веселый смех умолкал, вытесненный жгучим желанием. Эрик успокаивал ее страхи нежной улыбкой, вел Энни в царство, напоенное ароматами тишины; пальцы, знакомые с каждым дюймом ее кожи, осторожно, ловко раздевали девушку, и обнаженные тела сливались в экстазе под усыпанным бриллиантами небом.
Но время, проведенное вместе, не могло снять камень с души Энни и притупить все усиливающееся чувство одиночества. Теперь она гораздо реже видела Эрика. Он был занят на съемках нового фильма, а Энни проводила время в ожидании звонка от Барри Стейна или его редких визитов на Побережье. У нее не хватало мужества самой заняться поисками работы, и когда агент уверял, что наступило временное затишье и после показа «Полночного часа» предложения посыплются градом, устало соглашалась с его толкованиями происходящего.
Энни навещала Бет Холланд, ездила за покупками с Элейн де Гро, обедала с Нормой Крейн и ее внучками и пыталась отвлечься от беспокойных мыслей. Но ничего не помогало. Дни тянулись бесконечной серой лентой.
Зато по вечерам ей словно бросали спасательный круг: звонил телефон, и голос Эрика окутывал ее. Он был на съемках в Нью-Мехико, но звонил каждый вечер, его ободряющие слова были единственным транквилизатором, могущим пролить бальзам на ее раны и поднять утомленный дух.
Приезжая в Голливуд, Эрик любил удивлять Энни, появляясь в тот момент, когда она меньше всего ожидала его; бесшумно подкатывал, когда она возвращалась домой из магазина, и над ухом внезапно слышался знакомый голос:
– Вас подвезти, леди?
Иногда Энни находила в почтовом ящике шутливую записку с просьбой о свидании или приглашение разделить заманчивое приключение, неизменно приносившее столько радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94