Энни осмеливалась глядеть на экран, только если сама не была в кадре. Когда же появлялась ее героиня, девушка искоса краем глаза наблюдала за происходящим.
Игра Эрика, воплотившего образ человека, почти намеренно позволявшего Лайне уничтожить себя, поглотить, свергнуть в бездну, завораживала зрителей. Его жесты, взгляды были пластичны, выразительны, полны мрачных предчувствий. Никогда еще он не был так великолепен!
Теперь только Энни могла увидеть результаты бескорыстных усилий Эрика помочь ей внести новые штрихи в картину.
В одной из главных сцен, где они занимались любовью, в кадре оказывался Терри, полулежавший на кровати, пока на заднем плане Лайна ходила по спальне в одном лифчике и трусиках. Эрик, против воли режиссера, настоял на том, чтобы его лицо было не в фокусе, на противоположной стороне установили зеркало, и Лайна, самозабвенно любующаяся собой, оказалась в центре всей сцены.
Дэймон и Марк согласились и отсняли сцену, как хотел Эрик. Но оказалось, что размытое изображение Терри, благодаря блестящей игре Эрика, придавало происходящему оттенок неприкрытого трагизма. Даже находясь не в фокусе, он смог передать всепоглощающую одержимость и сломленный дух Терри. В самой неподвижности, делавшей его похожим на труп, и в фигуре Лайны, его убийцы, удовлетворенной своей работой, целиком поглощенной собственной красотой, словно в капле воды отражалась драма Терри.
Фильм продолжался. «Полночный час» снова и снова поражал Энни мощью и блеском. Только собственная игра убивала ее: девушка находила недостатки в каждой сцене, где появлялась.
Когда фильм закончился, аплодисменты были вежливыми, но сдержанными. Энни не осмеливалась даже оценивать эту реакцию.
Она стояла с Эриком в темном углу и наблюдала за идущими к выходу людьми. Они выглядели подавленными.
«И неудивительно, – подумала Энни. – Мрачная трагедия Дэймона все еще преследует их».
Многие из зрителей брали карточки для отзывов, писали что-то и бросали в ящики, предоставленные для этой цели студией. Энни боялась даже подумать о том, что в них написано.
Зал опустел, и Эрик увел ее домой. Энни цеплялась за него; ночной ветер свистел в ушах, пока они мчались на мотоцикле по бульвару Сансет к шоссе, ведущему на Малибу. Когда они оказались у его дома, Энни не хватило мужества заговорить первой.
– Ну? – спросил он, закрывая ворота. – Не мучай меня. Что ты думаешь?
Энни попыталась что-то сказать, но не смогла. Слова не шли с языка.
– Неужели я так плох? – допытывался Эрик.
– Ты? – закричала она, громко засмеявшись, чтобы скрыть, как страдает. – О, Эрик, как ты можешь?! Спрашивать об этом меня?!
Эрик, окончательно сбитый с толку, молча глядел на нее со смешанным выражением недоумения и боли.
– Ну же, – пробормотал он наконец. – Ты можешь позволить себе быть великодушной. Ты была просто великолепна. Совсем затмила меня, как я и говорил. Два часа держала их в напряжении. Не молчи же, Энни. Действительно я так ужасно играл?
– О, я люблю тебя! – вырвалось у Энни, она бросилась на шею Эрику, ошеломленная его добротой. Она и не пыталась допытываться, искренен ли он. – Я так люблю тебя!
Эрик нежно гладил ее по плечу, понимая, что с ней происходит, и готовый поддержать, пока самое худшее не будет кончено.
Через минуту Энни возьмет себя в руки и скажет, как нечеловечески прекрасен он был в этой сложной и ответственной роли, и что она проведет остаток жизни, благодаря свою счастливую звезду за подаренную радость работы вместе с ним.
Но пока Энни могла только льнуть к Эрику, тонкие пальцы притягивали его все ближе, лицо, спрятанное на груди, покрыто слезами, а в ушах все еще звучало замирающее эхо трех слов, которые только что сорвались с губ и, несмотря на все опасения и сдержанность Энни, нашли путь к свободе.
Глава XI
На следующее утро Энни проснулась в объятиях Эрика. В доме было прохладно и тихо. Приглушенный шум прибоя только усиливал впечатление безмятежного, совершенного покоя.
Несколько минут Энни лежала неподвижно, разглядывая лицо спящего Эрика; за опущенными ресницами, казалось, скрывались бесконечные миры, в которых происходили невероятные события. Какие сны видит он сейчас? Грустные? Терзающие мозг? Счастливые? Энни так никогда и не узнает этого, а Эрик не вспомнит, когда проснется, чтобы встретить новый день.
Энни потихоньку соскользнула с кровати, на цыпочках прошла через кухню к боковой двери. На ступеньках лежали газеты.
Энни распахнула дверь навстречу свежему ветру, взяла всю пачку и положила на кухонный стол. Потом заставила себя не торопясь сварить кофе – совсем как ребенок, который в рождественское утро старательно умывается и чистит зубы, прежде чем помчаться к елке смотреть подарки.
Наконец Энни села, взглянула на первую страницу «Таймс» и сразу же встретилась глазами с собственным изображением. Снимок был помещен в углу, на врезке. Под ним была небольшая информация: «Секс-ангел, потрясший публику на закрытом просмотре. Подробности на странице 38».
Но Энни, еще не успев развернуть газету, увидела свои портреты в «Дейли Верайети» и «Геральд-Икземинер». Странная фраза «секс-ангел» встречалась во всех заголовках.
Она вновь взяла «Таймс», развернула, отыскала обзор за подписью Портера Эткинсона, едва ли не самого влиятельного кинокритика в Голливуде, и быстро пробежала статью, в середине которой был помещен большой снимок: она в роли Лайны, в куцем платьишке; и чуть меньше размером фотография Эрика и Дэймона. Вначале шли сдержанные похвалы сценарию и его автору, но Энни почти не уловила смысла: она искала приговор себе. Наконец дошла до абзаца, дававшего оценку ее игры.
«Мисс Хэвиленд может не быть актрисой, – писал Эткинсон, – но столь сильной игры, такого безусловного воплощения образа зрители не видели уже давно. Она словно излучает почти невыносимый чувственный голод хищницы, так глубоко укоренившийся в душе, что сама его носительница не сознает этого. Зрители остро ощущают незримое могущественное присутствие чудовищной ненасытной сексуальности, стремящейся поглотить жертву, уничтожить ее ради собственного триумфа. Какое черное зло гнездится в столь прекрасном теле и скрывается за личиком мадонны!..»
Энни, нахмурившись, продолжала читать.
«Можно лишь поздравить Дэймона Риса с тем, что он обнаружил и смог сформировать согласно собственным стандартам этого истинного ангела секса независимо от того, какие трудности он был вынужден преодолеть на съемочной площадке и во время репетиций. Хэвиленд–актриса, которую каждый должен увидеть, – знойная, страстная женщина с серебряными глазами, кремовой кожей и обволакивающей ее аурой чувственности. Она может стать одним из величайших секс-символов этого поколения – истинной преемницей Бардо, Монро, Мэнсфилд и им подобным».
Покраснев от смущения, Энни прочитала две другие рецензии. Как и в первой, критики лестно отзывались о Дэймоне Рисе и холодно-уважительно об игре Эрика Шейна, восхваляли их стандартными фразами, обычно употребляющимися в подобных обзорах.
Но объектом внимания критиков стала Энни – сексуальный центр притяжения фильма, хотя никто и словом не обмолвился о ее игре. Критики размышляли о том, было ли вообще игрой сделанное Энни на экране; они делали акцент на том, что актриса достигла желаемого эффекта только потому, что не пыталась притворяться и оставалась собой перед камерой.
Все это было очень странно. Прозвище «секс-ангел», подхваченное у Портера Эткинсона из рецензии в «Тайме», повторялось во всех статьях и заголовках. Неужели они так однообразно-единодушны в оценках?
Во всех трех рецензиях слышалась одна и та же назойливая интонация.
Энни побелела от нахлынувшего сознания собственной вины, – ведь именно ее игра испортила весь фильм, словно отметила его гнусным клеймом, зачеркнула великолепную работу Дэймона и Эрика. Из рецензий совершенно невозможно было понять, о чем идет речь в «Полночном часе». Критики даже не упомянули о глубочайшем смысле, вложенном Дэймоном в его произведении.
Она все еще сидела перед нетронутой чашкой кофе, не сводя глаз с кричащих фото, когда на плечо опустилась сильная рука Эрика.
– Ты не удивляешься, надеюсь? – мягко спросил он. – Они проделывают это со мной вот уже пятнадцать лет. Такая у них работа, Энни. Расхвалить фильм, сделать одолжение приятелю, прилепить ярлык. Им безразличны сама картина и труд, который в нее вложен. Они – обозреватели.
В голосе звучали презрение и давнишняя усталость, хотя Эрик и пытался утешить ее. Но когда Энни подняла глаза, она увидела в его глазах искренне сочувствие, совсем как тогда, когда он разглядывал безжалостно-подлые статьи, не дающие покоя все эти месяцы.
Что-то не так. Энни ощущала это. И Эрик тоже все понимал. Но он чувствовал ее отчаяние и молча нежно глядел ей в глаза. Потом встал на колени, поцеловал ее, руки осторожно скользили по волосам, гладили щеки, плечи, спину.
Энни закрыла глаза и с еще более яростным голодным желанием потянулась к нему, желая ощутить Эрика в себе, там, где он мог владеть ею, защитить от окружающего мира; и когда Энни попытается заглянуть в себя, чтобы узнать, кто она и каково ее предназначение, она встретит взгляд именно его глаз с их гипнотической глубиной, затягивающей словно в водоворот.
Но она знала – это не поможет. Не так-то легко спрятаться от мира. Ее, только ее, хотел заполучить этот мир, и ничего не изменится, пока Энни не вступит с ним в смертельный поединок. Раз и навсегда.
Глава XII
Хармон Керт стоял у окна своего офиса, глядя на огромную территорию «Интернешнл Пикчерз» с многочисленными зданиями. Телефон на письменном столе молчал. Секретарша в приемной то и дело отвечала на звонки по поводу сенсационной премьеры «Полночного часа».
Картина наверняка принесет не менее пятидесяти миллионов прибыли. Каждый администратор «Интернешнл Пикчерз», друг, союзник, конкурент спешили объявить Керту, что он «снова добился своего».
Говард Мэнн, глава кинокомпании «Америкен Студиоз», самый вероятный из всех голливудских акул претендент на место Керта в том, почти невероятном, случае, если Керт выпустит штурвал из ослабевших рук, поспешил позвонить первым.
– Харм! – воскликнул он. – Хочу передать поздравления. Великолепная работа! «Полночный час» прекрасная, значительная картина! Ты можешь гордиться! Еще раз поздравляю, приятель!
«Приятель!» Любимое навязчивое слово Мэнна. Он и не подозревал, что не мог выбрать худшего обращения!
Будь у Говарда хоть малейшая возможность, этот шакал мгновенно бы осмелел и не задумался бы первым столкнуть Керта в пропасть. Керт давно знал это, поскольку зорко следил за всеми, казалось бы, незначительными симптомами – стратегическими связями Мэнна, стараниями подружиться с людьми, питающими к Керту зависть и неприязнь, – словом, такими признаками, на которые никто, кроме закаленного в битвах проницательного профессионала, не обратил бы внимания.
Но Мэнн, как и все в Голливуде: и друзья, и враги – должен был признать, что, несмотря на паутину гнусных слухов, «Полночный час» обернулся очередным огромным успехом Керта, блестящим кассовым фильмом, а не тем сокрушительным провалом, который уже предвкушали Мэнн и его прихлебатели.
Керт был по-прежнему на самой вершине. И намеревался там и остаться.
– Огромное спасибо, Говард, – поблагодарил он с хорошо рассчитанным дружелюбием. – В твоих устах эта похвала много значит!
– Давай пообедаем на следующей неделе, Харм. Вспомним прежние времена, поболтаем.
– Буду очень рад, Говард. Попрошу мою секретаршу позвонить твоей. Еще раз спасибо.
Весь последний час Керт находился в глубоком раздумье. Двадцать лет неограниченной власти помогли усвоить простую истину: находясь на вершине, человек сам творит свою судьбу. Его суждения должны быть безупречны, ибо подчиненные, не обладающие правом собственных решений, должны быть только рупором, выражающим мысли начальника.
Керт обнаружил, что верность суждений в Голливуде основана на простой истине – никогда не нужно почивать на лаврах.
План, выработанный за последние шесть месяцев, сработал великолепно. «Полночный час» стал объектом непрерывно подогреваемого жгучего любопытства публики, а слухи о предполагаемом романе кинозвезд… правда, как оказалось, имеющие под собой некоторые основания, только подбавили масла в огонь. Ну а тем временем прессе удалось основательно очернить репутацию Энни Хэвиленд.
Но Керт внимательно смотрел последний вариант фильма – он был слишком хитер и проницателен, чтобы согласиться с чепухой, которую репортеры вываливали на газетные страницы.
Девушка обладала талантом. И хотя это являлось бесспорным фактом, будущее оставалось неопределенным. Судьба, как знал Керт, может повернуть по-своему и разрушить даже самые твердые намерения и просчитанные планы.
Поджав губы, он поднял трубку прямого телефона и набрал знакомый номер другого города. После нескольких щелчков и звонков ответил мужской голос:
– «Дугас Инвестигейшнз». Чем могу помочь?
– Это Керт.
– Да, сэр. Что-то случилось?
– Нужно проверить одного человека. О его прошлом ничего не известно, хотя эту даму хорошо знают в Голливуде. Она играла главную роль в фильме Риса «Полночный час» вместе с Эриком Шейном.
– Энни Хэвиленд?
Как и всякий, интересующийся шоу-бизнесом, Уолли читал сенсационные статьи в прессе и слышал о неизвестной модели-актрисе, получившей главную роль.
– Мне нужно, чтобы вы разузнали все о ее прошлом.
– Будет сделано. У вас есть, с чего начать?
– Абсолютно ничего. Биография и несколько анкет из Агентства моделей в Нью-Йорке. Но я хочу, чтобы расследование было проведено как можно тщательнее. Приложите все силы.
Уолли прекрасно знал Керта. Необходимо отыскать информацию, способную очернить имя Энни так, что ее профессиональная карьера будет уничтожена раз и навсегда. Использует ли эти сведения Керт – его дело.
– Если что-нибудь имеется, я это найду, сэр, – проговорил Уолли с простонародным акцентом, которого Керт не мог переносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94