рыбы, пробитой копьем посреди тела.
Ренделл тут же полез в карман за листком бумаги, развернул его и прижал к стенке.
Пробитая копьем рыба, которую Роберт Лебрун изобразил на бумаге, была точной копией выбитого в камне заброшенных раскопок профессора Монти изображения.
Тяжело дыша, Ренделл поднялся на ноги и прошептал:
— Господи, я нашел это. Господи, ведь это может быть могилой Воскрешения Два.
* * *
ТЕПЕРЬ ОЧЕРЕДЬ ЗА НИМ.
Ренделл тщательно все обдумал, и когда полностью был удовлетворен результатом, тут же направился к выходу из траншеи.
Выкарабкавшись из прохлады туннеля в жар пополуденного солнца, Ренделл быстро зашагал по полю до тех пор, пока не увидал киоск с фруктами, куда уже можно было докричаться. Он высмотрел мальчишку, своего недавнего проводника, Себастьяно, который гонял мяч по площадке, и еще одного человека, водителя с вечной улыбкой на небритом лице, Люпо, который наслаждался кружкой какого-то напитка у стойки.
Ренделл позвал мальчишку, пытаясь привлечь его внимание, он размахивал руками, так что, в конце концов, Себастьяно заметил его и побежал навстречу. Ренделл хотел попросить у парнишки доставить ему как можно больше инструментов — ломик, лопату, какую-нибудь тележку — но потом он решил, что мальчик не сможет их все достать, опять же, их поиск может вызвать подозрения.
Ренделл ожидал Себастьяно, заранее приготовив три банкноты по 1000 лир; две из них он поднял, чтобы парень хорошенько их увидел.
— Себастьяно, не желаешь заработать две тысячи лир?
Мальчишка уставился на него.
— Я собираюсь провести исследования образцов почвы в траншее, кое-какие взять с собой для анализа, — быстро сказал Ренделл. — Мне нужна хорошая лопата, крепкая, ненадолго, самое большее — на час. Ты знаешь, где можно одолжить такую?
— Я могу принести вам лопату, — пообещал мальчишка. — У нас дома есть.
— Мне она нужна ненадолго, — повторил Ренделл. — Я верну ее. Сколько времени займет, чтобы принести ее сюда?
— Самое большее, минут пятнадцать.
Ренделл вручил Себастьяно 2000 лир, после чего помахал третьей банкнотой.
— И еще тысяча лир, если все будет тихо и останется между нами.
Парень схватил и третью банкноту.
— E il nostro segreto, io prometto, io giuro. Все останется между нами, обещаю и клянусь, — сказал он, наслаждаясь привкусом тайны.
— Тогда поспеши.
Себастьяно галопом поскакал через поле, но уже не в направлении киоска, а к дороге, что была справа.
Ренделл с нетерпением ждал его на поле, потягивая свою трубку и глядя на развалины Остиа Антика, стараясь не думать о раскопках профессора Монти, что лежали у него за спиной. Не прошло и четверти часа, когда Себастьяно вернулся с небольшой лопаткой, совершенно замечательной армейской лопаткой, и Ренделл поблагодарил мальчишку, пробормотав что-то насчет тайны, он пообещал принести лопатку где-то через час к киоску с фруктами.
После того, как Себастьяно убежал, Ренделл поспешил вернуться в траншею, в самый дальний ее конец, где солнце все еще освещало старинные рисунки на туфовой стене. Сняв свой пиджак и оставив его на полу вместе с лопаткой, он прошел к месту, где стояли ящики. Он выбрал три из них, в которые археологи складывали найденные артефакты — ящики, покрытые глиной и грязью, но сейчас пустые, он протащил их, один за другим, к месту собственной находки.
Очертив большой квадрат вокруг нарисованной Лебруном рыбы с копьем, Ренделл начал разбивать туфовую стенку, пробиваясь через нее с помощью острия лопаты, уничтожив сначала рисунок пробитой копьем рыбы (это никак нельзя было назвать варварским разрушением древних остатков), определяя и углубляя намеченный квадрат. Поверхность камня была довольно-таки крепкой, так что пришлось приложить всю силу. Но как только стена катакомбы начала поддаваться, дальше процесс пошел быстрее и легче; задача уже не казалась столь невыполнимой. Непрерывно расширяя отверстие, заполняя обломками притащенные ящики, Ренделл видел, что его работа продвигается.
Несмотря на первые признаки усталости, он упорно вонзал лопату в пористый камень все глубже и глубже.
* * *
ПРОШЕЛ ПОЧТИ ЧАС, и каждая минута этого времени была проведена в работе.
Ручьи пота струились по его щекам и груди, спина и руки ужасно болели. Еще раз он сунул лопату в сделанное отверстие, еще раз забросил обломки в почти что заполненный ящик.
Почувствовав необходимость отдыха, он оперся на древко лопаты, после чего вытащил совсем уже грязный носовой платок, чтобы оттереть пот со лба и с глаз.
Сумасшедшие люди имелись повсюду, думал Ренделл. Несколько фанатиков начали проект в Амстердаме, таким же сумасшедшим был Монти, возможно, что таким же был Лебрун в своем раю или аду, но из всех них он был самым безумным.
Что бы сказал его отец в Оук Сити, если бы увидал его сейчас? Что бы сказали Джордж Уилер и Наоми? Хуже всего, что бы сказала сейчас Анжела Монти?
В их вердикте нельзя было сомневаться. Он сошел с ума, или же это дьявол вселился в него.
Тем не менее, он не мог игнорировать и отвергнуть фантастический намек, предложенный ему тенью Роберта Лебруна — пробитая копьем рыба на листке бумаги и такая же рыба на стене траншеи.
После того, как Ренделл увидел ее, его первой мыслью было тут же связаться с Советом по Античности и Искусствам в Риме, все объяснить там и просить их помощи. Но, тщательно обдумав эту идею, он отбросил ее. Он опасался, что власти в Риме могли как-то договориться с главными деятелями Воскрешения Два. В отличие от него самого, правда им могла быть не нужна, одни лишь доходы и слава, и чувствуя подобное недоверие, Ренделл впервые смог понять причины паранойи Роберта Лебруна по отношению к его собственным врагам — как церковникам, так и к правительственным чиновникам.
И по этой вот причине, уже не связанной с паранойей, хотя решение его граничило с чем-то детским, незрелым, романтичным, Ренделл решил все делать один. Делать то, что мог бы делать и Лебрун на этом месте, останься он в живых, сорок восемь часов назад.
Пробитая копьем рыбина на стене катакомб была приглашением к раскопкам. Потому то Ренделл и начал их.
Он испробовал стену катакомб, ту самую часть, что была освещена солнцем, и на которой были древние граффити. В своих исследованиях он уже кое-что узнал про этот красноватый камень, про туф. Это была пористая порода, легко ломающаяся под небольшим давлением, но только когда туф находился в темноте и под воздействием сырости. По этой причине христиане первого-второго веков нашей эры посчитали эту породу наиболее подходящей для того, чтобы устраивать в ней катакомбы, пробивать могилы для своих покойников. Но если туф выставить на свет, на солнечные лучи и свежий воздух, он автоматически твердеет, делается практически неразрушимой породой, такой же стойкой, как мрамор. Это были факты, известные Ренделлу; вот почему его любительские археологические раскопки вообще стали возможными.
По причине того, что доски наверху разошлись, солнечный свет падал на эту стенку месяцами; тонкий наружный слой приобрел крепость мрамора и хорошо смог сохранить древние рисунки. Но под ним, в нижней части катакомб, камень уже не находился под действием солнечных лучей, так что здесь, возле рисунка пробитой копьем рыбы, туф не затвердел; его можно было пробить лопатой. Может потому-то Лебрун и спрятал здесь свое доказательство — если, конечно, он вообще прятал здесь — внизу, у сырого пола. Потому-то Ренделл и был способен здесь работать.
Теперь, спустя час после начала раскопок, ему удалось проделать приличную дыру в нижней части стены, но она не принесла ему ничего кроме обломков камня.
Самым же неприятным из всего был постоянно возвращающийся в мысли факт, что он не знал точно, чего следует искать.
Истекая потом и тяжело опираясь на лопатку, Ренделл попытался вспомнить, что обещал ему Роберт Лебрун в номере гостиницы «Эксельсиор», какие доказательства подделки должны были иметься…
— Во-первых, фрагмент папируса, который точно заполняет лакуну, просвет или дыру в папирусе номер три… отсутствующее место текста, которое Монти цитировал вам, то самое, в котором Иаков перечисляет братьев Иисуса и самого себя. Это фрагмент не правильной формы, приблизительно 6, 5 на 9, 2 сантиметра — 2 1/2 на 3 3/4 дюйма — и он прекрасно соответствует дыре в так называемом оригинале… На том самом фрагменте, который сейчас находится в моем владении, на папирусе симпатическими чернилами прямо поверх текста нарисована половинка пробитой копьем рыбы. Вторая половина рисунка на вашем Папирусе номер три. На том фрагменте, что находится сейчас в моих руках, имеется моя личная подпись и написанное моей же рукой предложение, говорящее, что все эти папирусы и пергаменты — подделка…
После этого я предоставлю вам оставшиеся и наиболее значительные доказательства своей мистификации… издатели имеют двадцать четыре куска папирусов, некоторые листы с одним или двумя пропусками, всего там девять небольших отсутствующих мест… восемь безопасно хранятся в стальном сейфе.
Два фрагмента я спрятал отдельно.. их извлечение потребует какого-то времени. Они находятся за пределами Рима. Не слишком далеко…
За пределами Рима, недалеко — теперь Ренделлу все было понятно. Извлечение этих предметов не должно было занять много времени. Тоже ясно…
Вторая часть доказательства, в небольшом железном ящичке — это тоже достаточно ясно, думал Ренделл.
Но вот первая часть доказательства, та самая первая часть, которую Лебрун пообещал доставить против первого платежа, один фрагмент папируса не правильной формы, приблизительно 2 1/2 на 3 3/4 дюймов по размеру — с этой частью не все было ясно. Лебрун как-то не позаботился сообщить вид контейнера, в котором прятал ее, а сам Ренделл не посчитал необходимым спросить об этом, а сейчас было уже слишком поздно.
В любом случае, это должен быть какой-то защитный футляр, и его можно будет узнать, если только удастся найти. Ренделл глядел на завалы туфовых обломков в ящиках. Он, вроде бы, не пропустил ни одного странного предмета. Он разбивал каждый крупный обломок. Тем не менее, здесь никаким контейнером и не пахло. Ему даже пришло в голову, что может быть вся эта история вообще лишь была плодом воображения бывшего каторжника.
Но после этого он выпрямился, схватил покрепче древко лопатки и продолжил работу.
Снова туф, снова обломки и снова — ничего.
По мере продолжения раскопок до него стало доходить, что главным препятствием был не ход времени, но уходящие силы.
Он собрал обломки и бросил их в ящик.
Еще одно движение лопаткой, и — щелк — она попала на что-то твердое, может булыжник? Черт побери, если сейчас он упрется в гранит, работу можно было заканчивать. Ренделл со стоном присел на колени, пытаясь через льющийся со лба пот разглядеть, что там, в дыре. Препятствие выглядело как еще один камень, но в то же время и как-то иначе. Ренделл отбросил лопатку и сунул в отверстие руку, захватывая непонятный предмет, с помощью пальцев пытаясь прочувствовать его размер. И сразу же, кончиками пальцев, шестым чувством, он понял, что это нечто обладает собственной, необычной формой. Это был предмет, изготовленный человеком. Возможно, древний артефакт… Но…
А может и нет.
Пальцы Ренделла глубоко погрузились в отверстие, пытаясь отделить этот странный предмет от окружавших его слоев туфа. Взяв в руки лопатку, самым ее кончиком Ренделл действовал над предметом, под ним, с боков, пытаясь как-нибудь его сдвинуть с места.
А потом снова он попробовал поработать рукой. Через несколько минут это нечто поддалось, а потом и вообще освободилось из каменного плена, и вот уже Ренделл держит его обеими руками, окончательно вытаскивая на свет.
Это было какое-то керамическое изделие, грубый кувшин или горшок из глины, не более восьми дюймов в высоту и двенадцати дюймов по окружности. Предмет был сверху запечатан каким-то жирным, твердым черным веществом, скорее всего — смолой. Ренделл попробовал содрать этот верхний слой, но безуспешно. Он очистил горшок от грязи, и тогда сделался заметным тонкий, тоже покрытый смолой шов посреди сосуда. Вполне возможно, он поначалу представлял собой две половинки, которые затем были склеены смолой.
Ренделл положил горшок на землю раскопа, прижал коленом и древком лопатки ударил прямо в средину. Сосуд тут же треснул, распавшись на две части, одна из которых полностью разбилась.
Разделив осколки обожженной глины, Ренделл увидел, что внутри сосуда что-то было. Всего один предмет — кожаный кошель мышино-серого цвета.
Он поднял сумку трясущимися пальцами; он не мог вот так сразу открыть ее.
Очень медленно он поднял клапан, осторожно сунул руку вовнутрь, и тут же кончики его натруженных пальцев почувствовали прохладное прикосновение чего-то, похожего на тонкую ткань. Очень осторожно он начал разворачивать его — прямоугольник промасленного шелка, сложенный много раз. И только после этого он взялся за то, что скрывалось тканью.
Будто под гипнозом Ренделл глядел на то, что весьма походило на засушенный коричневый кленовый листок, но это был кусочек папируса — фрагмент бесценного папируса Лебруна. Он весь был покрыт буквами арамейского письма, несколько строчек, написанных выцветшими древними чернилами. Это была отсутствующая часть папируса номер три, описанная ему Робертом Лебруном, первая часть доказательства, которое он обещал принести.
Вот он, сказал Ренделл сам себе, этот кусочек — то ли доказательство современной подделки, который взорвет достоверность Международного Нового Завета и предотвратит возрождение веры во всем мире, то ли фрагмент настоящего древнего папируса, который Монти просто не нашел во время своих раскопок, или же это тот самый кусочек, который Лебрун имел в руках и просто отложил, и который еще сильнее укрепит Воскрешение Два, а самого Лебруна представит лишь хвастливым и психически неуравновешенным лжецом.
Тем не менее, именно Лебрун привел Ренделла к этому кусочку папируса, именно он настаивал на том, что на этом фрагменте имеется невидимое доказательство того, что все Евангелие от Иакова является всего лишь подделкой и ложью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103