sajor soto или суп, говядину в яванском соусе, смешанные соевые бобы, гигантские креветки, жареные кокосы. Они ели и практически не разговаривали, выпили бутылку сухого мозельского, занимаясь любовью глазами и прикосновениями пальцев.
Покинув “Бали” и не отпуская рук друг друга, они бродили, наслаждаясь прохладной летней ночью. Вдвоем они прошли по Лейдсеплейн, остановившись, чтобы послушать, как трое приятных молодых ребят перебирают струны своих гитар. С моста на Присеграахт, все так же держась за руки, они глядели на канал и на отдаленный мост, сотни огней которого напоминали светящиеся жемчужины в темноте. Затем они прошли к широкому мосту на Сингель, а под ними проплывали ярко освещенные лодки, нагруженные цветами.
Теперь, в поздние часы несущей покой ночи, они все еще оставались на этом мосту, а вокруг них было практически безлюдно.
Анжела сообщила, что Наоми уже нашла для нее комнату на тот же этаже, где работал и Ренделл, причем, очень близко, почти что рядышком.
— Ну да, — сказал он ей. — Я так и устроил.
Анжела замялась.
— Ты хочешь, чтобы я была так близко каждый день?
— И хотел, и хочу.
— А ты не боишься, что тем самым совершаешь ошибку, Стив? Ведь ты почти не знаешь меня.
— Я был с тобой всю неделю, каждый день, каждую ночь. О, я знаю тебя, очень хорошо знаю, Анжела.
— Я чувствовала то же самое, — спокойно сказала та.
Ренделл снова глянул на канал, а когда повернулся к Анжеле, то увидал, что ее глаза закрыты, ладони сложены, а губы шевелятся. Открыв глаза, она улыбнулась ему.
— Что ты делаешь? — спросил он. — Молишься?
Та кивнула.
— Теперь я чувствую себя лучше, — ответила она.
— О чем ты просишь Господа, Анжела?
— О том, что собираюсь сделать. — Улыбка все так же оставалась на ее губах. — Стив, возьми меня в отель.
— В какой?
— В свой. Хочу увидеть твой номер.
— Ты действительно хочешь увидать мой номер?
Ее ладонь выскользнула из его.
— Нет, тебя. Я хочу быть с тобой.
* * *
ОНИ ЛЕЖАЛИ ОБНАЖЕННЫМИ на его кровати, бок о бок, повернув головы друг к другу, целуясь, подразнивая друг друга кончиками своих языков, ее рука бродила по его бедру и животу, его рука ласкала ее лоно.
С того момента, как они легли вместе, не прозвучало ни слова; единственное, что они могли слышать, было их ускоренное дыхание и спешащее сердцебиение.
Его рука скользила вверх и вниз по треугольнику ее мягких лонных волос, затем пальцы нашли и коснулись обещающего бутона клитора, после чего очень нежно и медленно стали его массировать. И тут же ее бедра начали свое бессознательное вращение; он слышал, как она вдохнула воздух и выдохнула его со вздохом наслаждения. Ее свободная рука покинула его живот, упала вниз и нашла его напряженный пенис, кончики ее пальцев касались его, потирали его, любили его до тех пор, пока тот не потянулся за ними, готовый извергнуться.
А затем внутри нее родился низкий, настойчивый стон, словно далекий плач, тоскующий о полноте любовного ощущения. Ее руки покинули его тело, она перекатилась на спину, заложив руки под подушку; глаза закрыты, зато рот открыт…
В приглушенном свете лампы в дальнем конце комнаты он видел лежащую под ним обнаженную Анжелу, ту девушку, которую он так хотел познать, сделаться с нею одним целым, полностью овладеть ею. А она уже была готова к этому, разметав свои иссиня-черные волосы по белой подушке, прикрыв веками глаза, раскрыв губы, дыша все глубже и глубже, два холма ее грудей вздымались и опадали, окружия возле сделавшихся твердыми алых сосков стали темными, ямка пупка углубилась, широкие бедра и ягодицы подрагивали.
Она была готова к любви.
И он тоже был готов к ней.
Ее колени поднялись и разделились, округлые бедра разошлись, и он упал на нее сверху, лег меж ее ногами, и его пенис тут же нашел себе дорожку к влагалищу с его атласной, манящей и уже влажной плотью. А когда его пенис медленно вошел в нее, горячие стенки ее влагалища стиснулись вокруг пришельца, втягивая в себя все глубже и плотнее, не выпуская назад.
Тот пробивался изнутри нее, ласкал ее изнутри, он пытался выскочить назад и тут же погружался еще глубже до тех пор, пока они оба не начали стонать от совместной сладкой боли и наслаждения; ее ноги оторвались от постели и сомкнулись на его спине, ее же руки вцепились ему в плечи. Он неутомимо, но с огромной любовью начал объезжать ее, а она уворачивалась и взбрыкивала, в то время как он все более и более овладевал ее пылающей жаром плотью, сам охваченный страстью, до сих пор неизведанной.
Она вцепилась в его волосы, затем начала бить кулачками в его грудную клетку, ее ягодицы отрывались и падали на простыни в ответ на его действия. И все время ее влагалище, ее таз, все охваченное любовным экстазом тело двигались все быстрее и быстрее, а он подстраивался под ритм ее движений, его пенис все время находил жаждущий его сосуд.
— Господи… Господи… — шептала она, — о мой Бог…
Их совместное движение, их соединение совпало по ритму, делаясь все более интенсивным, углубленным и делавшим их невесомыми…
Ее кулаки барабанили по его покрытой потом спине; он же, ничего не соображая, крепко, очень крепко стиснул ее.
— Дорогой, милый… — горячечно шептала она, — я кончаю…
И когда ее таз высоко приподнялся над смятой постелью, когда ее бедра крепко сомкнулись, сжимая его бедра, она простонала и содрогнулась в финальных конвульсиях полнейшего оргазма, он также растворился в ней, полностью, наполняя ее своей спермой, что все истекала и истекала внутри нее…
— Я люблю тебя, — шептал он ей на ухо. — Я люблю тебя, я люблю…
— О, Стив, никогда не покидай меня, никогда.
Опустошенные и одновременно переполненные они лежали, заключив друг друга в собственных объятиях.
А потом она чуть ли не сразу заснула, спрятав свое покрытое испариной лицо, такое милое в своем покое, у него на груди.
Преодолевая головокружение, он пытался мыслить, хотя до сих пор чувствовал в себе ее жар и отдающуюся плоть. До того женщин у него было много, но ни одна из них не могла сравниться с этой. И не Барбара, тем более не Барбара, которую сейчас он вспоминал с теплотой и нежностью, понимая теперь, что ее неумение заниматься сексом было ошибкой как с ее, так и с его собственной стороны. И не Дарлена, равно как и все Дарлены, что были до Дарлены, с их бездушным вместилищем псевдострастей, отпрактикованной акробатикой гейш. И не Наоми, равно как все остальные Наоми, что были у него до Наоми, с их ограниченными возможностями, их спазмами, выученными во время занятий мастурбацией.
Никогда еще, за столько ночей своей взрослой жизни, предлагаемых или принимаемых, отдаваемых или получаемых, у него не получался оргазм, рожденный исключительно любовью, никогда, вплоть до этой ночи, в этой самой постели, с этой юной женщиной в Амстердаме. Ему хотелось плакать. О чем? О напрасно растраченных годах? О наконец-то найденной радости? О миллионах иных людей, которые будут жить и умирать, так и не узнав столь полнейшего единения?
Он с любовью поцеловал Анжелу в щеку и опустил ее голову в ямку подушки, после чего позволил тяжелым векам закрыть собственные глаза и тоже заснул.
В себя его привел отдаленный звон. Ренделл изо всех сил попытался проснуться, увидал все еще забывшуюся во сне, лежащую рядом Анжелу, а сквозь занавеси на окнах сочилась серость раннего утра.
Теперь звон становился еще более настойчивым и громким, поэтому Ренделл перекатился к прикроватной тумбочке, увидал, что стрелки его дорожных часов показывают всего лишь двадцать минут седьмого утра, и только лишь после этого до него дошло, что непрерывный звон исходит от стоящего рядом с будильником телефона.
Преодолевая сон, он потянулся за трубкой, и ему даже удалось снять ее с аппарата, прижать к уху и губам.
— Да, кто это? — быстро спросил Ренделл.
— Стив? Это я, Джордж Уилер, — представился торопливый, но и полный уверенности голос на другом конце. — Извини, что бужу тебя таким вот образом, но надо. Ты уже не спишь? Слышишь меня?
— Я проснулся, Джордж.
— Слушай. Это крайне важно. Я хочу, чтобы ты немедленно приехал в Больницу Фрийе Университет — это главная больница Амстердама, Больница Свободного университета. Надо, чтобы ты приехал сюда через час, самое позднее — к половине восьмого. У тебя есть карандаш? Лучше запиши.
— Секундочку. — Ренделл нащупал на тумбочке карандаш и блокнот с эмблемой гостиницы. — Есть, — сказал он.
— Записывай. Больница Фрийе Университет. Боэлелаан, 1115. Она располагается в Буитенфельдерт, новом квартале, таксист должен знать. Попроси, чтобы тебе вызвали такси. Когда ты уже приедешь в больницу, скажи женщине за информационной стойкой, чтобы тебя направили в палату Лори Кук на пятом этаже. Я буду там, мы все там будем.
— Погоди, Джордж. Что там, черт побери, случилось?
— Узнаешь на месте. Я не могу обсуждать это по телефону. Скажу лишь то, что произошло нечто невероятное. И нам нужно, чтобы ты был здесь…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
КАК ТОЛЬКО ВЕЗУЩЕЕ РЕНДЕЛЛА ТАКСИ, «симка», покинуло город и въехало на объездную дорогу, Рузвельтлаан, водитель прибавил газу, оставляя за собой луга и деревья, снизив скорость лишь тогда, когда они прибыли на Боэлелаан, рядом с больницей.
Сейчас, из окна «симки» Ренделл мог видеть впечатляющий комплекс недавно построенных больничных зданий. Они располагались вдоль извилистой подъездной дороги, ограниченной клумбами, единственным цветным пятном, заметным в эти ранние часы.
«Симка» остановилась перед семиэтажным зданием. На деревянном навесе у входа была надпись: ACADEMISCH ZIEKENHUIS DER VRIJE UNIVERSITET.
— У нас еще шесть минут, — удовлетворенно заявил водитель. Ренделл с благодарностью прибавил к сумме на счетчике десятигульденовую банкноту.
Все еще заинтригованный “экстраординарным событием”, требующим его присутствия, Ренделл бегом направился по каменным ступеням к больничному входу. Пройдя через поворотные двери, он очутился в вестибюле с низким потолком. Здесь располагалась стойка с сигаретами, сладостями и печеньем, а рядом была информационная стойка, о которой упоминал Уилер, за которой восседала представительная матрона.
Как только он направился к этой стойке, женщина-голландка тут же спросила:
— Это вы мистер Ренделл?
Когда он кивнул в ответ, она сказала:
— Присядьте на минуточку. Мистер Уилер позвонил сюда, чтобы сообщить, что он сейчас спустится и встретит вас.
Слишком возбужденный, чтобы сидеть, Ренделл наполнил трубку табаком и закурил, осматривая при этом вестибюль, украшенный модернистскими мозаиками — одна изображала Еву, рождающуюся из Адамова ребра, другая представляла Каина и Авеля, на следующей автор представил Христа, излечивающего дитя. Не успел Ренделл как следует присмотреться к мозаикам, как услышал свое имя. Он повернулся, чтобы увидать спешащего к нему Джорджа Уилера, придерживающего свои очки в золотой оправе на мясистом носу.
Издатель по-отечески положил свою руку на плечо Ренделла и своим пронзительным, заставляющим вспомнить о верблюдах голосом, радостно завопил:
— Рад, что ты, Стив, прибыл в самое время. Хотелось, чтобы ты узнал все с самого начала, хотя этой историей пока что нельзя воспользоваться. Нам следует пока что скрывать ее, пока не будет полной уверенности. Но как только врачи заявят, что все в порядке, мы тут же сообщим об этом всему миру.
— Джордж, о чем ты говоришь?
— А мне казалось, что я тебе сказал. Неужто нет? Ладно, я тебе объясню вкратце, когда будем подниматься.
Сопровождая Ренделла к лифтам, издатель снизил голос, но при этом это никак не повлияло на его волнение.
— Послушай, — начал он. — Вчера вечером я ужинал с сэром Тревором в “Диккер и Тийс” — мы принимали синьоре Гайду, нашего итальянского издателя, ты должен помнить, и его монсиньоре Риккарди — и тут получаю срочный звонок от Наоми. Она лишь коротко доложила о произошедшем и предложила мне, всем нам, приехать прямо в больницу. Я пробыл тут всю ночь. Видишь, у меня под глазами мешки.
— Джордж, — нетерпеливо и даже невежливо перебил его Ренделл, — ты не скажешь, что здесь, черт подери, случилось?
— Извини, конечно. — Они уже подошли к лифтам, но Уилер оттянул Ренделла от их дверей. — Насколько я могу изложить это — хотя информация все еще скудная, слишком много не правдоподобного — твоя девушка, ну, из твоего отдела, которая так сильно разбирается в археологии — не помню, как ее зовут…
Ренделл хотел было уже назвать Анжелу Монти, но тут до него дошло, что издатель Анжелу еще не знает, а сейчас говорит о ком-то из рекламной группы.
— Ты имеешь в виду Джессику Тейлор? Американку…
Уилер прихлопнул в ладоши.
— Ну да, мисс Тейлор. Вчера вечером, буквально перед самой полуночью, она получила совершенно безумный звонок от Лори Кук, вашей секретарши, девушки-калеки, что хромала всю свою жизнь. Лори всхлипывала, все время говорила, будто ей было видение, что она видела нечто, это самое видение, а она упала на колени и начала молить его об выздоровлении, чтобы она вновь могла ходить как нормальные люди. Когда же видение покинуло ее, и она поднялась, оказалось, что ее недуг тоже исчез, и что теперь она может ходить как я или все мы.
— Что? — не веря, воскликнул Ренделл. — Ты это серьезно?
— Ты же слышал меня, Стив. Теперь она может ходить нормально, и по телефону она сообщила, что ее до сих пор еще всю трясет, что она себя чувствует не от мира сего, и что просит, чтобы кто-нибудь немедленно приехал к ней. Ну, тут не о чем и спорить, Джессика Тейлор тут же сорвалась с места, чтобы поехать к ней. Она нашла Лори лежащей на полу своей квартиры, подняла ее, привела в себя, а выслушав невнятные бормотания Лори, она просто не знала, что и делать, и, чувствуя, что у самой начинает кружиться голова, она позвонила мне. Меня на месте не было, но с ней говорила Наоми, и вот она сразу же вызвала к Лори скорую помощь. После этого Наоми связалась со мной, а я уже позвонил врачу, который занимается всеми сотрудниками Воскрешения Два, доктору Фассу, и рассказал ему все, что было мне известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103