https://wodolei.ru/catalog/installation/klavishi-smyva/Geberit/
Но возле двери она замерла, услышав, как Гертруда говорит:
– Надеюсь, что леди Антония придумает, как помочь его сиятельству! Меня мучит совесть. И угораздило же меня заговорить с этим мерзавцем Фитчем!
– Не кори себя, – утешила ее Элинор. – Откуда же тебе было знать, что он предатель и негодяй!
Антония решила, что самое время вмешаться в их разговор, и спросила, войдя в комнату:
– О чем это вы здесь шепчетесь? Ты разговаривала с Рупертом Фитчем? – Она пристально взглянула в бегающие глаза кухарки.
– Я не хотела причинить вам зла, миледи! – воскликнула Гертруда, виновато потупившись. – Он заморочил мне голову анекдотами и смешными историями, притворился, что ухаживает за мной. А я-то, глупая, и развесила уши… Сама не знаю, с чего это вдруг я с ним разоткровенничалась…
Антонии стало жаль бесхитростную кухарку, она обняла ее за плечи и успокоила: – Не горюй, Гертруда, виноват во всем этот аспид Фитч.
– Надо его наказать! – в сердцах воскликнула Поллианна.
– Верно, – поддержала ее Молли. – Пора намять ему бока.
– Я не успокоюсь, пока не увижу, как этот гнусный червяк корчится, вымаливая пощаду! – воскликнула Гертруда.
Все заговорили разом, и Антония внезапно ощутила прилив свежих сил. Период колебаний и сомнений миновал, настало время для решительных действий. Она вновь обрела веру в себя.
Приехавшая на следующий день к ней тетушка Гермиона помогла Антонии подготовить корзиночку со снедью для Ремингтона, которую взялись ему передать Паддингтон и Херриот, отправлявшиеся в Скотланд-Ярд хлопотать о его освобождении. Не успел их экипаж отъехать от дома и на сотню ярдов, как нагрянули Картер Вулворт и Альберт Эверстон. Вид у обоих был встревоженный. Вулворт сказал:
– Мы прочли в газетах, что нас включили в число свидетелей обвинения, которым предстоит выступить в суде против графа Ландона. В статьях утверждается, что мы якобы пали жертвами его низких, аморальных козней. Вам об этом известно?
– Разумеется! Я читаю газеты, – с досадой ответила Антония, ожидавшая вовсе не этих опостылевших ей недотеп, а доставщика льда или мальчишек, забиравших из кухни пищевые отходы.
– Журналисты выдумали, будто бы Ремингтон разрушил наши семьи! – воскликнул Эверстон. – Теперь наши личные неурядицы станут известны всему городу. Какой стыд и срам!
– Скандал в свете – это только цветочки, – язвительно добавила Антония. – Гораздо хуже то, что прокурор принудит вас дать под присягой показания в поддержку обвинения. Процесс будет открытым, вам никогда неудастся замолить свои грехи, если вы смалодушничаете и оклевещете своего друга.
– Но я не желаю клясться на Библии! – жалобно проскулил Эверстон. – Они не имеют права подвергать меня публичному допросу! Я не хочу становиться посмешищем для всего Лондона!
– Если нас заставят выступить в качестве свидетелей, – задумчиво произнес Вулворт, – нам придется чистосердечно рассказать во всеуслышание обо всех наших семейных проблемах. Боже! Это конец. Что же делать? – Он с мольбой взглянул на Антонию, ожидая от нее совета.
– Вы забыли о другом существенном последствии своих выступлений на этом судилище, любезные господа, – подлила она масла в огонь. – От вас отвернутся все честные люди. И вам еще долго придется прозябать в одиночестве, без своих дорогих жен.
– Нет, я не перенесу этого! – простонал Эверстон. – Вы не посмеете удерживать их здесь!
– А ей и не придется этого делать, – раздался с лестницы голос Элизабет. Рядом с ней стояла Маргарет. – Попробуйте только оговорить невинного графа Карра! Тогда вам многие годы предстоит вкушать все прелести холостяцкой жизни.
– Вам нужно решительно отказаться отдачи каких-либо показаний в суде, – промолвила Маргарет.
В этот момент появился дворецкий Хоскинс с известием о том, что еще несколько возбужденных господ ожидают приема на крыльце.
Антония пошла встречать гостей. Ими оказались Ховард, Трублуд и Серл. Все они были в шоке и нуждались в ее совете, поскольку узнали, что их разыскивают судебные приставы, чтобы вручить им повестки. Трублуду лишь чудом удалось улизнуть от них через черный ход.
– Вам надо где-то спрятаться на время, – сказала Антония. – Коль скоро повестки вам не вручат, то и в суд идти не придется.
Все принялись предлагать удобные места для убежища. Но гостиницы для такого дела не годились, их легко могли проверить, по той же причине были исключены частные клубы и загородные дома родственников. Наконец молчавшая все это время тетушка Гермиона подала прекрасную идею – поселить свидетелей в пустующем доме Ремингтона. Кому придет в голову их там искать? Эта мысль была признана гениальной и с восторгом принята. Впервые за последние два дня Антония улыбнулась.
В ту же ночь в дверь черного хода дома леди Пакстон постучали. Пробравшись в темноте через кухню, дверь отворила кухарка Гертруда. На пороге стоял Руперт Фитч, одетый в новенький костюмчик и шикарный черный котелок.
– Привет, красотка! – войдя в коридор, воскликнул он. – Я получил твою записку. Зачем я вдруг тебе понадобился?
– Проходи в кухню, Руперт! – любезно предложила ему Гертруда. – Я приготовила для тебя угощение. Госпожа убита известием об аресте графа Карра и грядущем скандале. Бедняжка, она просто в отчаянии. Ты ведь поможешь ей, Руперт? Ты выслушаешь ее историю? Напишешь всю правду в своей газете?
Она смотрела на репортера так, словно он был ее единственной радостью и надеждой. Руперт заглотил наживку, уже предвкушая очередной крупный гонорар, и, обняв кухарку за талию, с нежностью сказал:
– Веди меня к ней скорее, и все будет в порядке. Завтра же утром ее история будет напечатана в нашей газете. И тогда весь Лондон узнает правду!
Он едва не разразился сардоническим смехом.
– Благодарю тебя, Руперт! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что могу на тебя положиться. Не желаешь ли отведать фруктового пирога или вкусного рагу? Для тебя найдется и немного вина.
Фитч облизнулся, как голодный кот. Такого угощения, как здесь, ему нигде не предлагали. Он вообще частенько оставался голодным. Но сегодня ему привалила редкая удача: и сенсационные откровения жертвы лорда Карра, и вкусный ужин! Пока он уплетал за обе щеки то, что кухарка выставила на стол, Гертруда побежала за леди Антонией. Пирог с ягодной начинкой оказался настолько вкусным, что репортер никак не мог от него оторваться и отправлял в рот кусок за куском. Наконец он насытился и решил закурить сигарету. В этот момент в кухню и вошла леди Антония, бледная и убитая горем, но все равно привлекательная.
Репортер извлек из кармана свой желтый блокнот и приготовился записывать ее исповедь. Антония с невинным видом полюбопытствовала, как ему удается занести все в такую маленькую записную книжку. Он ответил, что записывает только голые факты, на основании которых и сочиняет позже свои репортажи.
– Понятно, – протянула Антония. – Так ваша статья будет напечатана в утреннем номере? – мелодично поинтересовалась она.
– Можете в этом не сомневаться, – с гордым видом выпятив грудь, ответил Руперт. – Кстати, не могли бы вы попросить кого-нибудь из ваших слуг отнести в редакцию записку? Мне срочно нужно сообщить ночному редактору, что для очередной сенсации требуется место!
Антония вызвала дворецкого и поручила эту миссию ему. Взяв записку, Хоскинс отправился в редакцию.
– Итак, на чем мы с вами остановились? – произнес репортер, мусоля пальцами карандаш. В животе у него подозрительно заныло и заурчало. Он подумал, что переел пирога с черной смородиной, и продолжил делать записи. Но уже спустя минуту-другую боль в желудке стала нестерпимой, казалось, промедли он еще немного, и произойдет ужасный конфуз. Фитч молча вскочил с табурета и бросился к выходу.
Женщины обменялись ироническими взглядами. Когда репортер, облегчив живот, вернулся со двора, бледный и дрожащий, Гертруда нахмурилась и озабоченно спросила:
– Дорогой, я надеюсь, это стряслось с тобой не из-за моего угощения? Тебе полегчало?
Фитч ответил, что ему уже значительно лучше, и снова стал записывать историю Антонии. Однако вскоре боли в желудке возобновились с новой силой. Гертруда понюхала мясное рагу и сказала, что оно, на ее взгляд, еще вполне свежее.
Фитч спросил, нельзя ли ему где-нибудь прилечь. Женщины сопроводили его в комнату для прислуги и уложили там на кушетку возле печки. Так скверно Руперту еще никогда не было, он стонал и корчился от страшной боли. В комнату внезапно вошла группа женщин, одна из которых насмешливо спросила:
– Вам плохо, мистер Фитч? Видимо, вы чего-то переели. Не надо жадничать! Не волнуйтесь, мы позаботимся о вас.
– Какая жалость, однако, что ты не сможешь теперь закончить репортаж для утреннего номера, Руперт, – промолвила с улыбкой Гертруда. – Но не расстраивайся, мы сделаем это за тебя, милый! – Она потрепала его по плечу.
Фитч попытался было встать, но не сумел: голова у него кружилась, а перед глазами все плыло.
– Вы не посмеете это сделать! – прохрипел он.
– Еще как посмеем, дорогой! – возразила Гертруда. – Ведь после всего, что ты для нас сделал, мы у тебя в долгу…
Глава 22
Наутро в «Гафлингерс газетт» была опубликована статья под интригующим заголовком: «Исповедь вдовы». Текст начинался с не менее завораживающей фразы: «Выдвинутые против графа обвинения абсолютно лживы». Далее репортер Руперт Фитч излагал правдивую историю, поведанную ему лично очаровательной вдовой Антонией Пакстон, той самой, которая заключила с графом Ландоном скандальное пари. Новые подробности об этом нашумевшем споре давали обильную пищу для размышления и сплетен. Леди Пакстон хвалила графа за успехи, проявленные им в процессе освоения непривычной для него женской работы, и утверждала, что труд коренным образом изменил его прежние скептические взгляды на женщин в лучшую сторону.
Проницательный репортер усмотрел в этой оценке свидетельство глубокого уважения леди Пакстон к графу Ландону и очевидное противоречие между реальным положением вещей и неверным освещением его личности и поведения в прессе. Весьма красочно обрисовал Фитч и то отчаяние, которое охватило леди Антонию после ознакомления с кривотолками и домыслами журналистов на ее счет. Эта возмутительная клевета даже вызвала у бедняжки приступ мигрени и вынудила ее временно прекратить свою благотворительную деятельность и слечь в постель. Руперт Фитч, по его искреннему признанию, проникся к ней столь глубоким сочувствием, что не мог не покаяться перед своими читателями в том, что в своих предыдущих очерках он допустил искажения фактов и дал волю фантазии, о чем теперь очень сожалеет, просит уважаемую леди Пакстон его простить и обещает ей впредь не допускать подобных ошибок.
Статья получила в обществе колоссальный резонанс. Ночной редактор, накануне скрепя сердце одобривший публикацию такого неординарного материала, отдал распоряжение отпечатать дополнительный тираж – столь высок был спрос на этот номер.
Руперт Фитч, все это время пролежавший на кушетке в комнате для прислуги, после прочтения этого опуса, подписанного его именем, снова впал в полуобморочное состояние.
Поэтому Антония была вынуждена сочинить за него новую статью, с еще более потрясающими откровениями.
Не уступал ей по своей сенсационности и материал, опубликованный на страницах изданий «Телеграф» и «Ивнинг ньюс». В нем цитировались слова адвокатов графа Лан-дона, утверждавших, что их подзащитного подвергают несправедливому судебному преследованию за его политические и общественные воззрения. Защитники лорда Карра отмечали также, что он вовсе не является ярым противником брака, как это приписывается ему бессовестными репортерами, и вообще кардинально пересмотрел свое отношение к женщинам и супружеству после того, как стал активно заниматься домашней работой. Аналитики сравнивали опубликованные статьи графа, его речи в парламенте и вступали в дискуссии с ведущими специалистами по суфражизму и социологии из Королевского научного общества.
Вся эта газетная шумиха подготовила почву для нового скандала, разразившегося после выхода следующего утреннего номера «Гафлингерс газетт». Заголовок статьи, ради прочтения которой лондонцы с ночи выстраивались в очереди возле киосков и обычных точек продажи газет, гласил: «Вдова выигрывает пари!» Автор – репортер Руперт Фитч – утверждал, что закоренелый холостяк граф Ландон признал свое поражение в этом споре и подтвердил кардинальное изменение своего отношения ко всему прекрасному полу. Это так растрогало леди Пакстон, что она изъявила желание добровольно выполнить свою долю обязательств и попробовать свои силы в мужской работе.
После такого вступления следовало самое интересное, а именно – сообщение о предложении, сделанном графом Ландоном леди Пакстон, в связи с определенными слухами, порочащими ее доброе имя. Автор не поскупился на краски, в деталях описывая трогательную сцену встречи вдовы и благородного аристократа, пожелавшего взять ее под свое крыло. Особенно трогательными получились у репортера строки, в которых рассказывалось об эмоциональном состоянии леди Антонии, когда она со слезами на глазах выражала графу свою благодарность, характеризуя его при этом как добрейшего, благороднейшего и честнейшего человека. У многих читателей тоже наворачивались на глаза слезы-, когда из следующего абзаца они узнавали, что благородная леди Пакстон всё-таки отклонила предложение графа, обосновав это нежеланием обременять его своими проблемами в и без того тяжелое для него время несправедливых гонений.
Ее величество королеву Викторию вообще чуть было не хватил удар, когда багровый от волнения секретарь прочитал ей этот пассаж.
– Довольно! – оборвала она его. – Я не желаю слушать этот вздор! За кого, хотелось бы знать, принимает меня репортер, придумавший эту ерунду? Ну какой здравомыслящий читатель поверит в то, что она отклонила предложение графа Ландона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Надеюсь, что леди Антония придумает, как помочь его сиятельству! Меня мучит совесть. И угораздило же меня заговорить с этим мерзавцем Фитчем!
– Не кори себя, – утешила ее Элинор. – Откуда же тебе было знать, что он предатель и негодяй!
Антония решила, что самое время вмешаться в их разговор, и спросила, войдя в комнату:
– О чем это вы здесь шепчетесь? Ты разговаривала с Рупертом Фитчем? – Она пристально взглянула в бегающие глаза кухарки.
– Я не хотела причинить вам зла, миледи! – воскликнула Гертруда, виновато потупившись. – Он заморочил мне голову анекдотами и смешными историями, притворился, что ухаживает за мной. А я-то, глупая, и развесила уши… Сама не знаю, с чего это вдруг я с ним разоткровенничалась…
Антонии стало жаль бесхитростную кухарку, она обняла ее за плечи и успокоила: – Не горюй, Гертруда, виноват во всем этот аспид Фитч.
– Надо его наказать! – в сердцах воскликнула Поллианна.
– Верно, – поддержала ее Молли. – Пора намять ему бока.
– Я не успокоюсь, пока не увижу, как этот гнусный червяк корчится, вымаливая пощаду! – воскликнула Гертруда.
Все заговорили разом, и Антония внезапно ощутила прилив свежих сил. Период колебаний и сомнений миновал, настало время для решительных действий. Она вновь обрела веру в себя.
Приехавшая на следующий день к ней тетушка Гермиона помогла Антонии подготовить корзиночку со снедью для Ремингтона, которую взялись ему передать Паддингтон и Херриот, отправлявшиеся в Скотланд-Ярд хлопотать о его освобождении. Не успел их экипаж отъехать от дома и на сотню ярдов, как нагрянули Картер Вулворт и Альберт Эверстон. Вид у обоих был встревоженный. Вулворт сказал:
– Мы прочли в газетах, что нас включили в число свидетелей обвинения, которым предстоит выступить в суде против графа Ландона. В статьях утверждается, что мы якобы пали жертвами его низких, аморальных козней. Вам об этом известно?
– Разумеется! Я читаю газеты, – с досадой ответила Антония, ожидавшая вовсе не этих опостылевших ей недотеп, а доставщика льда или мальчишек, забиравших из кухни пищевые отходы.
– Журналисты выдумали, будто бы Ремингтон разрушил наши семьи! – воскликнул Эверстон. – Теперь наши личные неурядицы станут известны всему городу. Какой стыд и срам!
– Скандал в свете – это только цветочки, – язвительно добавила Антония. – Гораздо хуже то, что прокурор принудит вас дать под присягой показания в поддержку обвинения. Процесс будет открытым, вам никогда неудастся замолить свои грехи, если вы смалодушничаете и оклевещете своего друга.
– Но я не желаю клясться на Библии! – жалобно проскулил Эверстон. – Они не имеют права подвергать меня публичному допросу! Я не хочу становиться посмешищем для всего Лондона!
– Если нас заставят выступить в качестве свидетелей, – задумчиво произнес Вулворт, – нам придется чистосердечно рассказать во всеуслышание обо всех наших семейных проблемах. Боже! Это конец. Что же делать? – Он с мольбой взглянул на Антонию, ожидая от нее совета.
– Вы забыли о другом существенном последствии своих выступлений на этом судилище, любезные господа, – подлила она масла в огонь. – От вас отвернутся все честные люди. И вам еще долго придется прозябать в одиночестве, без своих дорогих жен.
– Нет, я не перенесу этого! – простонал Эверстон. – Вы не посмеете удерживать их здесь!
– А ей и не придется этого делать, – раздался с лестницы голос Элизабет. Рядом с ней стояла Маргарет. – Попробуйте только оговорить невинного графа Карра! Тогда вам многие годы предстоит вкушать все прелести холостяцкой жизни.
– Вам нужно решительно отказаться отдачи каких-либо показаний в суде, – промолвила Маргарет.
В этот момент появился дворецкий Хоскинс с известием о том, что еще несколько возбужденных господ ожидают приема на крыльце.
Антония пошла встречать гостей. Ими оказались Ховард, Трублуд и Серл. Все они были в шоке и нуждались в ее совете, поскольку узнали, что их разыскивают судебные приставы, чтобы вручить им повестки. Трублуду лишь чудом удалось улизнуть от них через черный ход.
– Вам надо где-то спрятаться на время, – сказала Антония. – Коль скоро повестки вам не вручат, то и в суд идти не придется.
Все принялись предлагать удобные места для убежища. Но гостиницы для такого дела не годились, их легко могли проверить, по той же причине были исключены частные клубы и загородные дома родственников. Наконец молчавшая все это время тетушка Гермиона подала прекрасную идею – поселить свидетелей в пустующем доме Ремингтона. Кому придет в голову их там искать? Эта мысль была признана гениальной и с восторгом принята. Впервые за последние два дня Антония улыбнулась.
В ту же ночь в дверь черного хода дома леди Пакстон постучали. Пробравшись в темноте через кухню, дверь отворила кухарка Гертруда. На пороге стоял Руперт Фитч, одетый в новенький костюмчик и шикарный черный котелок.
– Привет, красотка! – войдя в коридор, воскликнул он. – Я получил твою записку. Зачем я вдруг тебе понадобился?
– Проходи в кухню, Руперт! – любезно предложила ему Гертруда. – Я приготовила для тебя угощение. Госпожа убита известием об аресте графа Карра и грядущем скандале. Бедняжка, она просто в отчаянии. Ты ведь поможешь ей, Руперт? Ты выслушаешь ее историю? Напишешь всю правду в своей газете?
Она смотрела на репортера так, словно он был ее единственной радостью и надеждой. Руперт заглотил наживку, уже предвкушая очередной крупный гонорар, и, обняв кухарку за талию, с нежностью сказал:
– Веди меня к ней скорее, и все будет в порядке. Завтра же утром ее история будет напечатана в нашей газете. И тогда весь Лондон узнает правду!
Он едва не разразился сардоническим смехом.
– Благодарю тебя, Руперт! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что могу на тебя положиться. Не желаешь ли отведать фруктового пирога или вкусного рагу? Для тебя найдется и немного вина.
Фитч облизнулся, как голодный кот. Такого угощения, как здесь, ему нигде не предлагали. Он вообще частенько оставался голодным. Но сегодня ему привалила редкая удача: и сенсационные откровения жертвы лорда Карра, и вкусный ужин! Пока он уплетал за обе щеки то, что кухарка выставила на стол, Гертруда побежала за леди Антонией. Пирог с ягодной начинкой оказался настолько вкусным, что репортер никак не мог от него оторваться и отправлял в рот кусок за куском. Наконец он насытился и решил закурить сигарету. В этот момент в кухню и вошла леди Антония, бледная и убитая горем, но все равно привлекательная.
Репортер извлек из кармана свой желтый блокнот и приготовился записывать ее исповедь. Антония с невинным видом полюбопытствовала, как ему удается занести все в такую маленькую записную книжку. Он ответил, что записывает только голые факты, на основании которых и сочиняет позже свои репортажи.
– Понятно, – протянула Антония. – Так ваша статья будет напечатана в утреннем номере? – мелодично поинтересовалась она.
– Можете в этом не сомневаться, – с гордым видом выпятив грудь, ответил Руперт. – Кстати, не могли бы вы попросить кого-нибудь из ваших слуг отнести в редакцию записку? Мне срочно нужно сообщить ночному редактору, что для очередной сенсации требуется место!
Антония вызвала дворецкого и поручила эту миссию ему. Взяв записку, Хоскинс отправился в редакцию.
– Итак, на чем мы с вами остановились? – произнес репортер, мусоля пальцами карандаш. В животе у него подозрительно заныло и заурчало. Он подумал, что переел пирога с черной смородиной, и продолжил делать записи. Но уже спустя минуту-другую боль в желудке стала нестерпимой, казалось, промедли он еще немного, и произойдет ужасный конфуз. Фитч молча вскочил с табурета и бросился к выходу.
Женщины обменялись ироническими взглядами. Когда репортер, облегчив живот, вернулся со двора, бледный и дрожащий, Гертруда нахмурилась и озабоченно спросила:
– Дорогой, я надеюсь, это стряслось с тобой не из-за моего угощения? Тебе полегчало?
Фитч ответил, что ему уже значительно лучше, и снова стал записывать историю Антонии. Однако вскоре боли в желудке возобновились с новой силой. Гертруда понюхала мясное рагу и сказала, что оно, на ее взгляд, еще вполне свежее.
Фитч спросил, нельзя ли ему где-нибудь прилечь. Женщины сопроводили его в комнату для прислуги и уложили там на кушетку возле печки. Так скверно Руперту еще никогда не было, он стонал и корчился от страшной боли. В комнату внезапно вошла группа женщин, одна из которых насмешливо спросила:
– Вам плохо, мистер Фитч? Видимо, вы чего-то переели. Не надо жадничать! Не волнуйтесь, мы позаботимся о вас.
– Какая жалость, однако, что ты не сможешь теперь закончить репортаж для утреннего номера, Руперт, – промолвила с улыбкой Гертруда. – Но не расстраивайся, мы сделаем это за тебя, милый! – Она потрепала его по плечу.
Фитч попытался было встать, но не сумел: голова у него кружилась, а перед глазами все плыло.
– Вы не посмеете это сделать! – прохрипел он.
– Еще как посмеем, дорогой! – возразила Гертруда. – Ведь после всего, что ты для нас сделал, мы у тебя в долгу…
Глава 22
Наутро в «Гафлингерс газетт» была опубликована статья под интригующим заголовком: «Исповедь вдовы». Текст начинался с не менее завораживающей фразы: «Выдвинутые против графа обвинения абсолютно лживы». Далее репортер Руперт Фитч излагал правдивую историю, поведанную ему лично очаровательной вдовой Антонией Пакстон, той самой, которая заключила с графом Ландоном скандальное пари. Новые подробности об этом нашумевшем споре давали обильную пищу для размышления и сплетен. Леди Пакстон хвалила графа за успехи, проявленные им в процессе освоения непривычной для него женской работы, и утверждала, что труд коренным образом изменил его прежние скептические взгляды на женщин в лучшую сторону.
Проницательный репортер усмотрел в этой оценке свидетельство глубокого уважения леди Пакстон к графу Ландону и очевидное противоречие между реальным положением вещей и неверным освещением его личности и поведения в прессе. Весьма красочно обрисовал Фитч и то отчаяние, которое охватило леди Антонию после ознакомления с кривотолками и домыслами журналистов на ее счет. Эта возмутительная клевета даже вызвала у бедняжки приступ мигрени и вынудила ее временно прекратить свою благотворительную деятельность и слечь в постель. Руперт Фитч, по его искреннему признанию, проникся к ней столь глубоким сочувствием, что не мог не покаяться перед своими читателями в том, что в своих предыдущих очерках он допустил искажения фактов и дал волю фантазии, о чем теперь очень сожалеет, просит уважаемую леди Пакстон его простить и обещает ей впредь не допускать подобных ошибок.
Статья получила в обществе колоссальный резонанс. Ночной редактор, накануне скрепя сердце одобривший публикацию такого неординарного материала, отдал распоряжение отпечатать дополнительный тираж – столь высок был спрос на этот номер.
Руперт Фитч, все это время пролежавший на кушетке в комнате для прислуги, после прочтения этого опуса, подписанного его именем, снова впал в полуобморочное состояние.
Поэтому Антония была вынуждена сочинить за него новую статью, с еще более потрясающими откровениями.
Не уступал ей по своей сенсационности и материал, опубликованный на страницах изданий «Телеграф» и «Ивнинг ньюс». В нем цитировались слова адвокатов графа Лан-дона, утверждавших, что их подзащитного подвергают несправедливому судебному преследованию за его политические и общественные воззрения. Защитники лорда Карра отмечали также, что он вовсе не является ярым противником брака, как это приписывается ему бессовестными репортерами, и вообще кардинально пересмотрел свое отношение к женщинам и супружеству после того, как стал активно заниматься домашней работой. Аналитики сравнивали опубликованные статьи графа, его речи в парламенте и вступали в дискуссии с ведущими специалистами по суфражизму и социологии из Королевского научного общества.
Вся эта газетная шумиха подготовила почву для нового скандала, разразившегося после выхода следующего утреннего номера «Гафлингерс газетт». Заголовок статьи, ради прочтения которой лондонцы с ночи выстраивались в очереди возле киосков и обычных точек продажи газет, гласил: «Вдова выигрывает пари!» Автор – репортер Руперт Фитч – утверждал, что закоренелый холостяк граф Ландон признал свое поражение в этом споре и подтвердил кардинальное изменение своего отношения ко всему прекрасному полу. Это так растрогало леди Пакстон, что она изъявила желание добровольно выполнить свою долю обязательств и попробовать свои силы в мужской работе.
После такого вступления следовало самое интересное, а именно – сообщение о предложении, сделанном графом Ландоном леди Пакстон, в связи с определенными слухами, порочащими ее доброе имя. Автор не поскупился на краски, в деталях описывая трогательную сцену встречи вдовы и благородного аристократа, пожелавшего взять ее под свое крыло. Особенно трогательными получились у репортера строки, в которых рассказывалось об эмоциональном состоянии леди Антонии, когда она со слезами на глазах выражала графу свою благодарность, характеризуя его при этом как добрейшего, благороднейшего и честнейшего человека. У многих читателей тоже наворачивались на глаза слезы-, когда из следующего абзаца они узнавали, что благородная леди Пакстон всё-таки отклонила предложение графа, обосновав это нежеланием обременять его своими проблемами в и без того тяжелое для него время несправедливых гонений.
Ее величество королеву Викторию вообще чуть было не хватил удар, когда багровый от волнения секретарь прочитал ей этот пассаж.
– Довольно! – оборвала она его. – Я не желаю слушать этот вздор! За кого, хотелось бы знать, принимает меня репортер, придумавший эту ерунду? Ну какой здравомыслящий читатель поверит в то, что она отклонила предложение графа Ландона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56