https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/stoleshnitsy/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Нашей Антонии тоже давно пора замуж. Ей нужны хороший муж, любовь и детки.
Антония, стоявшая чуть поодаль, догадалась, что разговор зашел о ней, и досадливо поморщилась: ей не нравилось, когда перемывали ее косточки. Известие о приезде Гермионы моментально облетело весь особняк, все домочадцы побросали свои дела и побежали в гостиную, чтобы поприветствовать ее и разузнать детали романтического путешествия. Рассказ тетушки изобиловал интересными подробностями, все внимали ей, раскрыв рты. Гермиона поведала подругам и о том, как она добралась до местечка Гретна-Грин, и о своем бракосочетании в тамошней церквушке, и о фамильном кольце с рубином, подаренном ей женихом, и о романтическом свадебном ужине.
– Ваш избранник – настоящий мужчина, – с легкой завистью сказала одна из слушательниц. – О таком можно лишь мечтать…
– Ты должна пригласить его к нам на ужин, – сказала Гертруда, промокнув слезы носовым платком.
Остальные вдовы закивали, растроганные увиденным и услышанным до слез.
Гермиона просияла, тронутая добрыми пожеланиями подруг и приглашением навестить их как-нибудь снова вместе с мужем. Заметив слезы радости у нее на глазах, Антония предложила ей пройти в спальню и упаковать вещи. Засуетились и прочие домочадцы: кто-то из них вернулся к своим обычным занятиям, некоторые же отправились на кухню, чтобы приготовить особое угощение для дорогой гостьи.
Укладывая в комнатке тети ее пожитки в саквояж, Антония почувствовала легкую грусть и светлую печаль. Раскраснелось от нахлынувших воспоминаний и лицо Гермионы. Прижав к груди ее расшитый бисером ридикюль, Антония с дрожью в голосе спросила:
– Скажите, тетя, зачем вы поступили так в своем преклонном возрасте? Что толкнуло вас на побег и тайное бракосочетание?
Гермиона улыбнулась и ответила, даже не пытаясь скрыть слезы умиления:
– Если женщина влюблена, ей хочется быть рядом с любимым. Я влюбилась в Паддингтона, как юная девица. Он так много повидал за свою жизнь и так увлекательно рассказывает о своих путешествиях! Оказалось, что он жил в Индии, когда я была там вместе со Стивеном. И мы наверняка встречались на приемах у вице-короля. И еще мне нравятся его серебристая шевелюра и нежные руки… – Гермиона замолчала, охваченная шквалом непередаваемых словами эмоций. – И еще, деточка, я должна признаться тебе, что мне надоело ждать, пока ты наконец определишься в жизни. Вот я и решила, что мне пора устроить свою.
Глаза Антонии начали расширяться, подбородок задрожал: неужели тетушка всерьез ожидала от нее каких-то решительных шагов в плане брака, чтобы со спокойной душой в пятый раз выйти замуж?
– Не обижайся, деточка! – сказала Гермиона. – Однако из того, что ты равнодушна к шалостям с мужчинами, еще не следует, что они не привлекают и других женщин. Я ведь не молодею и не могу упускать шанс снова почувствовать себя любимой и желанной. Я всегда руководствовалась этим принципом. – Она самодовольно улыбнулась и горделиво вскинула голову.
Ноги Антонии подкосились, она присела на табурет. Гермиона села на край кровати и обняла ее за плечи.
– Ты мне чрезвычайно дорога, деточка, ведь своих детей у меня нет. Я волнуюсь за твое будущее, женщине нельзя всю жизнь оставаться одной. И если мой пример даст тебе толчок… – Гермиона осеклась, заметив возникшего в дверях дворецкого. Он объявил, что дам срочно желает видеть сэр Паддингтон Карр по делу, не терпящему отлагательств.
Дамы поспешили вниз, к Паддингтону. Он ожидал их, взволнованно расхаживая взад-вперед, раскрасневшийся от переполнявшего его волнения. Увидев сбегающих по ступенькам женщин, он воскликнул:
– Гермиона! Антония! Беда! Ремингтон арестован и препровожден в тюрьму!
– Арестован? – У Антонии защемило сердце. – Но по какому обвинению?
Сохранившая хладнокровие и благоразумие тетушка Гермиона увела их обоих в гостиную, чтобы продолжить этот разговор за плотно закрытой дверью.
– Известие об аресте Ремингтона принес в его контору дворецкий Филиппе. Он рассказал, что прошлой ночью к ним в дом вломились агенты Скотланд-Ярда.
Они дождались возвращения из конторы нашего мальчика и арестовали его по обвинению в… – Тут Паддингтон замялся, позабыв, очевидно, мудреное словцо, и, подумав, не совсем уверенно произнес: – По обвинению в употреблении нравственности ее королевского величества!
– В употреблении нравственности? – переспросила Антония. – Чушь какая-то, нелепица! Боже мой, Паддингтон, очевидно, вы хотели сказать: «В злоупотреблении терпением ее величества и в подрыве общественной морали». Я права?
– Нет, именно королевской нравственности! – стоял на своем упрямый Паддингтон. – Без ее величества Виктории тут не обошлось! Будто бы он оскорбил ее до глубины души и нанес ей моральную травму своими возмутительными выходками. По-моему, все это бред и поклеп! Я сомневаюсь, что он вообще помнит, как выглядит наша почтенная королева. Проклятые интриганы!
– Да нет же, Паддингтон! Вы все перепутали! Ни о какой королевской нравственности речь вовсе не идет. Королева обвиняет его в подрыве общественных моральных устоев, вот и все! Но чем он мог навлечь на себя монарший гнев? – в сердцах воскликнула Антония.
Ответа на этот вопрос никто из них троих не знал, поэтому они решили отправить за разъяснениями сэра Паддингтона в Скотланд-Ярд. Антония порекомендовала ему сначала навестить адвоката графа и явиться в приемную высокого полицейского начальства вместе с ним.
Но не успел Паддингтон дойти до вестибюля, как она окликнула его и попросила немного задержаться, пока она возьмет свои перчатки и шляпку.
– Я еду вместе с вами!
. Ремингтону требовалась серьезная помощь, и полагаться в таком важном деле на здравомыслие его забывчивого дядюшки было весьма легкомысленно.
Штаб-квартира британской полиции располагалась в массивном старинном здании, возведенном в самом центре Лондона для допроса и содержания арестованных. Улицы города в этот час были забиты повозками и пешеходами. Экипаж, в котором ехали Паддингтон и Антония, еле полз по мостовой и то и дело останавливался. Нервы Антонии напряглись до предела.
Вдруг Паддингтон помрачнел и с беспокойством уставился в окошко. Сидевший напротив него в карете Деном Херриот, один из опытнейших британских адвокатов, хранил молчаливое спокойствие. В предварительном разговоре, состоявшемся в его конторе, он ограничился замечанием, что обвинение, выдвинутое против графа, весьма серьезное и наверняка его дело будет слушаться в уголовном суде Олд-Бейли.
Слова «уголовный суд», «слушание дела», «обвинение» уже сами по себе страшно напугали Антонию. Она даже представить себе не могла Ремингтона на скамье подсудимых, отвечающим на вопросы юристов и свидетелей, доказывающим публично свою невиновность. Да как они посмели обречь на такое оскорбление самого добропорядочного, ответственного и принципиального человека? Кому в голову пришло обвинить его в подрыве общественной морали? Ей все еще казалось, что все случившееся с графом Карром – досадное недоразумение, которое разрешится в ближайшее время самым благоприятным для него образом. Увы, Паддингтон и адвокат почему-то не разделяли ее оптимизма.
Дядюшка графа опустил стекло кареты и свистнул. Стоявший на углу шустрый мальчуган подбежал к их экипажу, сунул ему дневной номер «Гафлингерс газетт», получил свой шиллинг и убежал. Заглянув через плечо Паддингтона, Антония прочла заголовок «Лорд Карр арестован за подрыв общественной морали!» и похолодела от ужаса.
Паддингтон стал читать статью вслух, и охватившее Антонию смятение сменилось яростью и желанием опровергнуть выдвинутые против Ремингтона беспочвенные обвинения. Несомненно, во всех свалившихся на графа бедах были виноваты подлые и лживые репортеры. Это их домыслы вызвали гнев королевы и привели в действие колеса судебной машины. Сначала появилась статейка о необычном споре, заключенном Ремингтоном с ней, Антонией Пакстон. Потом – репортаж о скандальном происшествии в его доме, затем – история о его мнимом нападении на женщин на улицах Лондона…
Ком подкатил к горлу Антонии, когда ей вспомнились все другие звенья этой роковой цепочки событий, обернувшихся большой бедой для Ремингтона: абсурдное обвинение графа в том, что он принуждает женщин к непосильной работе; репортаж с шабаша, устроенного суфражистками; слухи о его пагубном вмешательстве в чужие браки с целью разрушить их и тем самым расшатать нравственные устои Британской империи. Да за такие преступления его вполне могли и казнить!
Самое ужасное во всей этой дикой истории было то, что напечатанной в «Гафлингерс газетт» белиберде наивно верили добропорядочные подданные ее величества и даже сама королева! За графом Карром отныне прочно закрепилась скверная слава беспринципного развратника и разрушителя общественной морали. И ведь не знай она истинного положения вещей, подумала Антония, вполне возможно, что и сама потребовала бы публичной казни этого негодяя.
Экипаж остановился, извозчик спрыгнул с козел и распахнул дверцу. Ощущая себя пособницей опасного злодея, Антония спустилась по ступенькам на тротуар. Вестибюль Скотланд-Ярда кишел полицейскими в униформе и разношерстной публикой: здесь можно было встретить и нищего оборванца, и прилично одетого господина, и свидетеля, и просителя, и обвинителя, и защитника. Дежурный офицер, к которому они обратились за справкой, направил их вверх по лестнице в приемную, где другой полицейский, выслушав адвоката Денома Херриота, объяснившего ему суть проблемы, с подозрением покосился на Антонию и спросил:
– А кем вы доводитесь арестованному? Женой?
– Нет, подругой, – покраснев, ответила она.
– Все ясно. – Полицейский усмехнулся и сказал Паддингтону и адвокату, что они двое могут пройти вместе с ним. – А вам, мадам, придется подождать вон там. – Он указал Антонии на стулья в дальнем конце комнаты. – Женщины к заключенным не допускаются, за исключением их жен. Инструкция, не обессудьте! – Полицейский кивнул ее спутникам и повел их куда-то по коридору.
Антония готова была провалиться сквозь землю от стыда и негодования, но молча проглотила эту горькую пилюлю. Что за дурацкие правила? Почему даже в тюрьме права женщин ущемляются? Отчего у жен их больше, чем у любовниц? Разве не бывает, что последние значат для мужчин больше, чем их законные жены? Выходит, спать с мужчиной, пока тот на свободе, любовница может, а проведать его в тюрьме – нет? Антония битый час спорила сама с собой, но так и не нашла никакой логики в таком распорядке.
Появившиеся наконец Паддингтон и Херриот выглядели раздраженными и подавленными. Ничего не объяснив Антонии, они увлекли ее к выходу. На вопрос о здоровье графа Паддингтон ответил, что дорогой племянник выглядит бодрым, хотя его и содержат в кандалах.
– Какой позор – надеть железные оковы на аристократа! – негодовал адвокат Херриот. – Вот увидите, какой грандиозный скандал разразится в парламенте, когда там об этом узнают. Его не хотят отпускать вплоть до предварительного слушания дела. Я пригласил для его защиты барристера Кингстона Грея, одного из лучших юристов империи. Уж он-то сумеет доказать невиновность сэра Ландона. Но сначала нужно сделать все возможное для скорейшего освобождения графа под залог.
Уже в карете, по дороге домой, навещавшие графа джентльмены вспомнили, что он просил их передать Антонии привет и рассказать ей, в чем его обвиняют. Антония была потрясена, узнав, что Ремингтону ставят в вину разрушение им семейного союза пятерых его приятелей, а также распространение аморальных и бунтарских идей среди населения с целью опорочить священный институт брака и другие главные нравственные ценности Великобритании.
– Какое чудовищное мракобесие, – только и смогла промолвить она, ошеломленная до полуобморочного состояния.
– Обвинение составлено столь искусно, – заметил адвокат, – что не потребует особых доказательств. Достаточно лишь предъявить судье копии его статей и выступлений в палате лордов. Что же до другой части обвинения, то в его основу лягут показания свидетелей.
– Неужели ее величество королева Виктория допустит, чтобы знатного аристократа засудили на основании лживых публикаций в бульварной газетенке? – спросила Антония. – А к раздорам в семьях своих знакомых он вообще не имеет отношения! Бред какой-то…
– К сожалению, бедняга Ремингтон чем-то насолил ее величеству… – наморщив лоб, произнес Паддингтон. – Она не переносит разговоров об эмансипации женщин и не терпит рассуждений об их участии в бизнесе или какой-либо профессиональной деятельности. Вся эта бессмысленная шумиха вокруг его имени в прессе переполнила чашу ее терпения.
– Следует ли из этого, что брошенные своими женами мужья будут вынуждены свидетельствовать под присягой против Ремингтона в суде? – спросила Антония у адвоката, вновь приходя в жуткое волнение.
– Да, – невозмутимо подтвердил тот, заглянув в свои бумаги.
– И с этим ничего нельзя поделать?
– Нет! – констатировал адвокат и спрятал бумаги в портфель.
– И что же с ним станет, если его признают виновным?
– Посадят отбывать срок в тюрьму, возможно, до конца его дней.
От ужаса Антония онемела. Разлука с Ремингтоном означала крушение всех ее надежд. Ну почему ей не хватило духу признаться ему в любви? Ведь другой возможности произнести эти главные слова ей может и не представиться.
Она погрузилась в молчание. Дома ее тоже ждала тревожная, пронизанная скверными предчувствиями тишина. Еще никогда Антония не чувствовала себя такой беспомощной. Мысль о любимом мужчине, томящемся в тюрьме, угнетала ее и сводила с ума. Он ожидал от нее помощи, она же помочь ему ничем не могла, только корила себя за то, что не приняла тогда его предложения. Теперь выручать из беды требовалось уже не ее, а графа, и одной лишь клятвы в супружеской верности для этого было недостаточно.
После легкого ужина Антония пошла в комнату для прислуги, расположенную напротив кухни, чтобы поговорить с подругами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56


А-П

П-Я