Но ярость, бурлившая в его груди, мешала ему сосредоточиться. Его охватило страстное желание нанести ответный удар, отомстить за свой нервный срыв и внутренний дискомфорт, восстановить потерянное душевное равновесие, посрамив искусным контрвыпадом этих коварных и злобных фурий. Он просто обязан был защитить от их интриг весь мужской род и вступиться за все оскорбленное холостяцкое братство. Граф оторвал взгляд от карт и прочел на лицах своих друзей надежду и солидарность. Их глаза красноречиво умоляли его покарать хитрую и изворотливую шантажистку, угрожающую незыблемому праву мужчины на свободу, авантюристку, стремящуюся главенствовать над всеми, а проще говоря – исчадие ада, намеренное восстановить в обществе матриархальный порядок.
– Итак, Вулворт, – сказал он, ощутив прилив бодрости и сил, – не пора ли нам обсудить ваш план действий в отношении нашего главного врага – демонической леди Антонии?
Глава 3
В этот знойный и душный майский полдень атмосфера в зале заседаний палаты общин была наэлектризована и раскалена до такой степени, что даже потоки свежего воздуха, хлынувшие в помещение через открытые арочные окна, не приносили желанного облегчения участникам жаркой полемики.
Обитые зеленой кожей скамьи для членов парламента были заняты взволнованными джентльменами в черных сюртуках и фраках. Без всякого стеснения они комментировали слова оратора и в полный голос высказывали свои суждения как по стилю, так и по существу очередного выступления.
Причиной удивительного накала страстей стал законопроект «О правах сестер умерших жен», авторы которого пытались легализировать брак между вдовцами и сестрами их почивших супруг. Его противники с пеной на губах доказывали, что это неслыханное святотатство и едва ли не попрание морали. Прогрессивно мыслящая часть участников слушаний, в свою очередь, утверждала, что действующий закон, запрещающий такие брачные союзы, устарел и, по сути, является пережитком ветхозаветной эпохи. Но консерваторы оставались глухи к их разумным доводам и упрямо твердили, что грех остается грехом во все времена, пересмотр же законов морали приведет к сведению десяти библейских заповедей к десяти рекомендациям, что неминуемо закончится крахом империи.
Присутствие в зале наблюдателей, среди которых были дамы, не мешало спорившим употреблять крепкие выражения, доказывая свою правоту. Разумеется, никто не собирался извиняться, вероятно, полагая, что женщинам, проявляющим интерес к государственным проблемам, иногда полезно спуститься с небес на грешную землю и освободиться от иллюзий. Тем не менее какой-то доброхот установил на балконе, где сидели представительницы слабого пола, ширму, укрывшись за которой возмущенные слушательницы имели возможность припудрить носик, промокнуть лоб салфеткой и обменяться негодующими взглядами и замечаниями. Страсти, бушевавшие в палате, волновали, однако, далеко не всех: некоторые дамы пришли сюда из практических соображений – познакомиться в перерыве с кем-нибудь из неженатых членов парламента и завязать любовную интрижку.
Антония Пакстон, разумеется, к числу легкомысленных особ не относилась, ее привели сюда серьезные побуждения. Потому все творившееся здесь безобразие она принимала близко к сердцу. Яростно обмахивая веером свое раскрасневшееся лицо, она комкала в другой руке платок и то и дело промокала им лоб. Сегодня на ней было шелковое фиолетовое платье с черной отделкой и прямой юбкой, скрывавшее модный турнюр из конского волоса и туго зашнурованный корсет. Тесный наряд и духота создавали некоторый дискомфорт и мешали ей вникать в суть выступлений, вынуждая беспокойно ерзать на скамье и менять позу.
И все же она ни на секунду не забывала о цели своего визита в палату общин: выяснить, как продвигается интересующий ее билль, и получше узнать его защитников и противников. Две недели назад она уже побывала на одном из слушаний по этой проблеме и была возмущена отношением некоторых парламентариев к браку. Вернувшись домой, она написала гневное письмо влиятельным членам палаты общин и при содействии своей бывшей подопечной, ставшей супругой одного лорда, выхлопотала себе пропуск в зал заседаний.
Антония прикусила от отчаяния губу и сжала пальцами перила балкона, распираемая страстным желанием выступить от имени всех женщин, лишенных права на замужество жестоким и устаревшим законом. Но запах табачного дыма и мужские голоса, доносившиеся снизу, убедительно доказывали, что ее порыву не суждено осуществиться.
Эта арена предназначалась исключительно для мужских боев, а женщине, даже самой образованной и прогрессивной, оставалось лишь надеяться на мужчин-единомышленников, их красноречие и целеустремленность. Такое ущемление прав злило леди Антонию не меньше, чем возмутительная обстановка в зале и ее тесноватая одежда. Как следствие ее нервозность в любой момент могла перерасти в истерику.
– Если старикан Пикеринг еще раз воскликнет: «Побойтесь Бога!», клянусь, я спущусь с балкона и огрею его по голове сумочкой! – прошептала она сквозь зубы и, вновь изменив позу, добавила, глядя на сидевшую рядом с ней тетушку Гермиону: – Вы только посмотрите на этого закоренелого лицемера! У него от злобы даже физиономия перекосилась.
Гермиона взглянула на толстяка, смахивающего на взбесившегося бульдога, и покачала головой:
– Действительно, он омерзителен, этот выживший из ума демагог!
Слово взял молодой «заднескамеечник» по фамилии Шелбурн. И дамы притихли. Оратор без обиняков заявил:
– Защитники данного сомнительного законопроекта пытаются убедить нас в том, что с его принятием будет решена проблема «лишних женщин». А я говорю вам, уважаемые господа, что этот довод ложен! Нельзя менять закон в угоду адвокатам горстки вдов, сетующих на тяготы своей неустроенной жизни. Общественная ситуация изменчива, но мы не должны подстраиваться под капризный норов социальной фортуны и поступаться своими принципами в угоду ее прихотям. – Он театрально сжал пальцами лацканы сюртука и выпятил грудь. – И я смело заявляю всем инициаторам браков вдовцов и сестер их усопших жен, что не верю ни их уловкам, ни крокодиловым слезам их лицемерных протеже, прикидывающихся несчастными овечками.
Эта тирада была встречена бурными аплодисментами и одобрительными возгласами его сторонников. Оппоненты же возмущенно загудели и затопали ногами.
Выдержав паузу, оратор продолжил:
– Я не стану углубляться в религиозные тонкости данной проблемы, поскольку не являюсь знатоком теологии. Но я считаю себя обязанным отметить, что существуют и другие решения этого наболевшего вопроса. В этой связи позвольте мне привести несколько цитат из статьи лорда Ремингтона Карра, графа Ландона, опубликованной в этом месяце в «Блэквудс мэгэзин». Возьмем, к примеру, этот абзац: «Нам упорно навязывают идею, что проблему „лишних женщин“ легко можно решить, отправив их в британские колонии, где они без особого труда найдут себе применение, став женами и компаньонками работающих там во благо империи мужчин. Однако не существует никаких доказательств того, что данные благородные джентльмены стремятся жениться. В действительности же многие из них покинули Англию, чтобы избежать неравных и обременительных брачных союзов».
Антония была готова швырнуть в оратора сумочкой. Да как он посмел употребить столь ненавистный ей глупый термин «лишние женщины»! От волнения у нее участился пульс, а в глазах вспыхнула ярость. Испепеляя взглядом говорящего, она пыталась вспомнить, откуда ей знакомо имя автора статьи в журнале. Наконец память ей подсказала, что пару месяцев назад она читала еще несколько злобных опусов графа Ландона, напечатанных в журнале «Спектейтор» и газете «Телеграф». Каждая строчка его клеветнических пасквилей сочилась ядовитой иронией по адресу бедных вдов и незамужних женщин, якобы не желающих самостоятельно бороться за свое благополучие и стремящихся присосаться, как пиявки, к добропорядочным состоятельным джентльменам. Именно Ремингтон Карр и запустил в общественный оборот одиозный термин «лишние женщины». Антония внесла его за это в список своих злейших врагов и возненавидела всей душой.
– «Я предлагаю другой выход из этой ситуации, – продолжал цитировать графа оратор. – Он весьма прост и позволит нам быстро решить проблему одиноких женщин и вдов, ставших обузой для британского общества. Беда всех этих неудачниц в том, что они воспитаны на излишне идеализированных сентиментальных представлениях о браке, доме и семье, а потому уверовали в свое предназначение служить опорой мужу, которому уготовлена в их семейном союзе главенствующая роль. Эти несчастные создания не берут в расчет одного существенного обстоятельства – того, что далеко не всем им удастся выйти замуж и обзавестись детьми. Более того, замужество не обязательно обеспечит им благополучие, а счастливое супружество может внезапно распасться в силу различных причин. И тогда вдовы, привыкшие полагаться во всем на мужчин, окажутся в очень трудной ситуации. Впрочем, от ложных идеалов страдают в равной мере и женщины, и мужчины, вынужденные под них подстраиваться.
По моему глубокому убеждению, пересмотр законов о браке не решает проблему «лишних женщин». Я предлагаю вместо этого обучить их каким-то ремеслам или пользующимся спросом профессиям, чтобы позволить им самостоятельно трудиться и получать заработок, достаточный для обеспечения себя и своих чад всем необходимым.
Такая мера благотворно скажется и на британской экономике: повысит ее продуктивность, обеспечит ей приток дешевой рабочей силы, снизит нагрузку на мужскую часть населения империи. Пора развеять устаревший общественный миф о зависимости женщин от мужчин и научить их жить в соответствии с новыми реальными обстоятельствами».
Молодой парламентарий продолжал свою пылкую речь, но Антония перестала вникать в смысл произносимых слов, возмущенная услышанным. Как можно называть извечные идеалы устаревшими и ложными? А слабый пол обвинять в излишней сентиментальности и стремлении переложить тяготы быта на мужские плечи? Если женщин принудить работать в конторах и на фабриках, что же станет с их семьями? Кто позаботится о порядке в доме? Какое чудовищное святотатство!
Этот избалованный праздностью граф покусился на богоугодные инстинкты семьи и дома, призывая отдать на откуп дьяволу детей, правила приличия, милосердие, человеколюбие и все прочие составляющие супружества. Негодованию леди Антонии не было предела.
Взрыв эмоций, последовавший за окончанием выступления молодого оратора, вернул Антонию к реальности. Шелбурн занял свое место среди «заднескамеечников», а большинство членов парламента повскакивали и стали громко комментировать его выступление. Накал страстей достиг апогея. Спикер уже не мог унять кричащую и размахивающую кулаками аудиторию стуком молотка и был вынужден обратиться за помощью к охранникам. Однако до потасовки дело не дошло, и стражам порядка не пришлось прибегать к использованию наручников. Депутаты стали покидать зал. Обсуждение нового билля было сорвано.
Антония вскочила с места, схватила за руку тетушку Гермиону и потащила ее за собой к выходу с балкона, то и дело наступая кому-то на ноги. Как только они очутились в коридоре, Гермиона высвободила руку и вскричала:
– Что ты себе позволяешь, милочка! Что за моветон!
– Я должна срочно сказать пару слов этому щенку, спровоцировавшему весь этот бедлам! – воскликнула леди Антония, вытаращив глаза. – Следуйте за мной, тетя!
– О Боже! – вздохнула перепуганная до смерти Гермиона и стала спускаться в вестибюль по лестнице.
Толпа разгоряченных джентльменов блокировала проход в кулуары палаты общин, и дамы были вынуждены протискиваться вдоль стены в направлении центрального зала. Антония приподнялась на цыпочках и, повертев головой, заметила в толпе журналистов оратора: он улыбался, принимая поздравления с успешной речью. Антония ускорила шаг и приблизилась к молодому Шелбурну в тот момент, когда пожилой парламентарий жал ему руку, выражая свое одобрение.
– Жаль только, что в вашем выступлении было столько неточностей и неприличных речевых оборотов, – громко заметила леди Антония, испепеляя Шелбурна взглядом прищуренных глаз.
Молодой член палаты общин и его приятели нахмурились, услышав столь резкое суждение от дамы в модной шляпке и приталенном шикарном платье, и Шелбурн, окинув ее с головы до пят надменным взглядом, подчеркнуто вежливо ответил:
– Прошу прощения, мадам, однако не могу с вами согласиться. В моей речи не было неточностей и нецензурных выражений. Я цитировал отрывки из статьи графа слово в слово, с огромным уважением к своим слушателям и традициям проведения парламентских дебатов.
– Однако вы не проявили надлежащего понимания и уважения к женщинам, о которых шла речь в этой возмутительной статейке, – возразила Антония, вскинув подбородок. Гермиона, уже знавшая, что предвещает выражение ее лица, поспешила отступить на пару шагов. – Зачитывая всю эту чушь в священных для каждого британца стенах, сэр, вы тем самым оскорбили всех женщин! Фактически вы назвали их ленивыми тупицами и паразитками, лишенными как достоинства, так и семейных прав. Это неслыханная дерзость!
Она приблизилась к Шелбурну еще на шаг – и надменная ухмылка сползла с его физиономии. Обескураженный натиском смелой дамы, он растерянно огляделся по сторонам, ища поддержки у единомышленников. Окрыленная своим маленьким успехом, Антония продолжала наступать:
– Вы посмели покуситься на святые идеалы супружества и домашнего очага, назвав их глупыми предрассудками. Вы зло посмеялись над бедными вдовами и позубоскалили над всеми неудачницами. Это стыд и срам!
Голос ее, с каждой новой гневной тирадой звучащий все громче, и сардонический смех дружков Шелбурна привлекли внимание двух стоявших в сторонке джентльменов, одетых в клетчатые пиджаки и нелепые котелки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56