Весь этот вечер Антония посвятила обдумыванию сложившейся ситуации, пытаясь рассуждать спокойно и трезво. Однако то и дело ее охватывали паника и нестерпимое вожделение. Никогда прежде еще не встречался ей мужчина, подобный Ремингтону Карру, который оказал на нее мощнейшее воздействие своим неповторимым мужским магнетизмом.
Пробудившиеся чувства породили в ней страстное желание осуществить свои девичьи романтические мечты, что прежде ей казалось невыполнимым. И никакие логические выводы и разумные аргументы уже не могли сдержать этот внезапный порыв. Тем более что она знала, что и Ремингтон одержим влечением к ней.
Ей не исполнилось еще и восемнадцати, когда она стала супругой закоренелого холостяка, пресытившегося любовными утехами и утратившего былую мужскую силу. Впрочем, последнее отчасти объяснялось еще и тем, что сэр Джэффри был старше молодой жены почти на сорок лет. И вскоре Антония похоронила свои наивные девичьи грезы навсегда, – во всяком случае, так ей в то время казалось.
«Лучше стать любимой женушкой добросердечного старика, чем рабыней молодого эгоиста», – упорно внушал ей многоопытный дядюшка. И в этом он оказался прав: сэр Джеффри в ней души не чаял и ни в чем ей не отказывал. Антония убедилась, что в неравном браке имеются и приятные аспекты: комфорт, умиротворение, привязанность к заботливому супругу. К сожалению, все это было слабой компенсацией за неудовлетворенные желания и неиспытанную агонию сладострастия. Встреча с Ремингтоном Карром воскресила погребенные ею в пору замужества надежды и разбередила в ее плоти вожделение.
Теперь ей хотелось ощутить в полной мере все то, что бывает в мгновения любовного слияния мужчины и женщины, понять, отчего порой вспыхивают глаза Клео, Элинор и тетушки Гермионы, когда они рассказывают о своей молодости и мужчинах, отдавших им руку и сердце, вкусить сладость жизни, как это удалось ее старшим подругам, познать радость оттого, что твое сердце и сердце возлюбленного бьются в унисон.
Но все эти сладкие ощущения она мечтала познать исключительно с человеком по имени Ремингтон Карр.
Внезапно дверь заскрипела и распахнулась – Антония охнула и отшатнулась, увидев в дверном проеме лысеющего лакея в безукоризненной униформе. Он отступил в сторону и с многозначительной улыбкой произнес:
– Добро пожаловать, мадам!
Антония медлила, косясь на пустынную улицу, ей казалось подозрительным и странным, что дворецкий держится так, словно ожидал ее. Но колебания ее длились не долго; поборов сомнения, она перешагнула порог и вошла в дом. Огромный холл освещался тусклым светом газовых ламп – из полумрака будто подмигивали хрустальные подвески люстр, в которых он отражался, намекая, что им тоже известно, зачем она пожаловала сюда в столь поздний час. Дворецкий затворил за ней дверь и осведомился, желает ли гостья снять плащ. Антония покачала головой и молча проследовала за лакеем к лестнице, размышляя на ходу, почему ей был задан такой вопрос: уж не потому ли, что бывалый лакей знал, что поздней посетительнице лучше иметь верхнюю одежду под рукой, на случай, если ей вдруг потребуется срочно покинуть дом в связи с неожиданно возникшими конфузными обстоятельствами? От этой мысли Антонии стало не по себе. И она пожалела, что решилась на столь безрассудный поступок.
– Его сиятельству понадобилось отлучиться, – вкрадчиво произнес дворецкий, будто бы прочитав ее мысли. – Он поручил мне заботу о вас, миледи, на время своего отсутствия. Прошу вас пройти в его личные покои. Разумеется, мне, его слуге, вряд ли удастся сравниться с графом в гостеприимстве. Однако я постараюсь окружить вас, мадам, заботой и комфортом. Кстати, меня зовут Филиппе. – Дворецкий тепло улыбнулся.
Антония не проронила ни слова, только кивнула, чувствуя при этом нарастающее беспокойство.
Филиппе сопроводил ее в роскошную гостиную, обставленную в стиле эпохи Людовика XIV. Там для нее уже был накрыт стол и зажжены свечи. Бутылка вина и поднос, уставленный блюдами с конфетами и сырами, приятно ласкали ей взор. Филиппе помог гостье снять плащ, сказал, что явится, лишь только она дернет за шнур звонка, поклонился и степенно удалился, закрыв за собой створчатую дверь, украшенную изысканной резьбой.
Оставшись одна, Антония стала расхаживать по комнате, любуясь очаровательной шелковой обивкой стен и великолепной мебелью из красного дерева, отделанной позолотой. Со всех сторон за ней как бы наблюдали портреты предков графа, соседствовавшие с картинами кисти известных мастеров. Бегло осмотрев книги, лежавшие на ночном столике, она подошла к другой двери и, поколебавшись, толкнула ее. Как она и подозревала, за дверью находилась опочивальня графа с огромной кроватью, на которой возвышалась гора подушек.
Антония нервно отшатнулась, чувствуя дрожь в коленях, и, желая успокоиться, поспешно наполнила бокал вином. Аромат хмельного напитка вскружил ей голову, а его божественный вкус моментально успокоил ее сердце. По жилам растеклось убаюкивающее тепло, дрожь в пальцах и коленях исчезла. Приятно удивленная таким эффектом, Антония незаметно опустошила всю бутылку и совершенно осмелела. Ноги сами принесли ее обратно в спальню графа, откуда она позорно бежала некоторое время назад. И на этот раз ей захотелось осмотреть его личные покои повнимательнее.
Она была поражена богатством убранства опочивальни Ремингтона. От изобилия парчи, бархата и шелка, позолоты, бронзы и серебра у кого угодно наверняка закружилась бы голова. Ноги тонули в ворсе персидского ковра, но все-таки донесли Антонию до спального ложа, украшенного великолепной резьбой и покоившегося на массивных опорных столбиках, над которыми был натянут балдахин. Сквозь прозрачный муслин завесы проглядывали атласные подушки, изголовье, обитое гобеленом, словно бы притягивало гостью к себе, а снежно-белая простыня, часть которой виднелась там, где как бы случайно был откинут край покрывала, не могла не пробудить в Антонии мощный прилив желания. Она мечтательно закрыла глаза и представила, как ей было бы приятно ощутить холодный лен своей горячей кожей…
– Итак, вы пришли, – раздался голос графа Карра у нее за спиной.
Испуганно вздрогнув, Антония обернулась. Он стоял в дверях и созерцал ее с нескрываемым удовлетворением. Она отошла от кровати, не смея от стыда посмотреть ему в глаза. Ремингтон стремительно приблизился к ней, пока она еще не оправилась от потрясения, и вкрадчиво промолвил:
– Вам следует знать, что сегодняшний вечер показался мне чудовищно долгим. Я не томился так ни в один сочельник и даже в день своего первого присутствия на балу, где я танцевал в первый раз котильон со своей воспитательницей. Да что там говорить, Антония! – Он махнул рукой. – Все тридцать лет моей беспутной жизни пронеслись гораздо быстрее, чем этот вечер. – Он взял ее руку и, наклонившись, стал покрывать поцелуями пальцы. – Какое на вас сегодня славное атласное платье! Оно вам к лицу! – воскликнул он, окинув ее взглядом с головы до ног. – Вы неотразимы, Антония.
Трепеща от волнения, она потупила взор и срывающимся голосом ответила:
– У вас чудесный дом!
– Благодарю вас. Однако в последнее время меня угнетает царящая здесь пустота. Впрочем, иногда она становится преимуществом. Вот как теперь, например. – Ремингтон усмехнулся.
Антония хотела было возразить ему, но граф заключил ее в объятия и начал целовать – жадно, властно и страстно.
Антония припала к нему всем телом, позабыв робость, и целиком отдалась охватившему ее чувству.
– Дорогая, – задыхаясь, шептал ей на ухо он, – как славно пахнут твои волосы! Они сводят меня с ума! Боже, ты не представляешь, как я рад видеть тебя в своем доме. Рядом со своей кроватью…
Его крепнущая мужская плоть и жар объятий сгустили ее кровь и вскружили голову. Она пролепетала:
– Догадываюсь.
Он подхватил ее на руки и отнес на кровать. Антония млела. Он спросил, прислонив ее спиной к горке подушек:
– Не желаешь ли выпить вина, дорогая? У меня есть славное бордо. – Не дожидаясь ответа, он вскочил и выбежал в гостиную, откуда вскоре вернулся с подносом, на котором стояли бокалы и бутылка превосходного вина.
Антония с удовольствием отведала его, Ремингтон же предпочел ощутить вкус напитка, поцеловав ее влажные алые губы.
– Это бесподобно! – воскликнул он. – Филиппе рекомендовал мне угостить тебя шампанским, я же настоял именно на красном вине и оказался прав. – Граф лег рядом с Антонией. – Мне представляется, что оно прекрасно воздействует на сластолюбивых молодых вдовушек. Предлагаю проверить эту теорию на практике!
Их губы снова слились в долгом поцелуе, от которого по телам обоих пробежала сладостная дрожь. В голове у Антонии помутилось, и она нечаянно разлила содержимое бокала на белую простыню. Граф удовлетворенно сказал:
– Итак, я был прав. Бордо – самый подходящий напиток для подобных оказий. Но его следует подавать неохлажденным.
Он взял у нее хрустальный бокал, поставил на столик, сорвал с себя сюртук и отшвырнул на край кровати. За сюртуком последовал жилет, потом – отстегивающийся воротничок и галстук.
Антонии чувствовала, что с каждым мгновением ей становится все жарче. Она непроизвольно опустилась на подушки спиной и раскинула в стороны руки. Ремингтон подполз к ней на коленях и стал покрывать поцелуями ее шею, лицо и плечи. Она обняла его за плечи и прильнула к нему всем пылающим от вожделения телом. Он отстранился и принялся колдовать с ее бесчисленными пуговицами, крючками и пряжками на платье. Но эта задача ему оказалась не по плечу. Расхохотавшись, лорд Ландон лег на бок и сказал:
– Пожалуй, с этим быстрее справишься ты сама, дорогая.
– Сама? – удивленно переспросила Антония.
– Да. А я посмотрю, как это у тебя получится, – с ухмылкой подтвердил он и, сев, прислонился спиной к подушкам. Антония недовольно нахмурилась, и Ремингтон, закинув за голову сцепленные в замок руки, добавил: – Впрочем, я могу вызвать Филиппса и попросить его принести ножницы. Но в этом случае тебе будет весьма затруднительно одеться завтра утром. Так и быть, я покажу тебе, как это делается. – Он расстегнул свою сорочку. – Ну, теперь твоя очередь!
Антонию охватила паника. Отступать было поздно, однако предложение Ремингтона поставило ее в щекотливое положение. Он откровенно предлагал ей самой обнажиться перед ним, тем самым доказав свое желание отдаться. Она же предпочла бы прикинуться соблазненной и сохранить достоинство. Более того, процедура самостоятельного раздевания была связана с неприятными воспоминаниями.
Но делать было нечего, и Антония, стыдливо опустив глаза, принялась лихорадочно расстегивать пуговицы и крючки. Взгляд ее случайно упал при этом на распахнутую дверь спальни, и это окончательно выбило ее из колеи.
– Закрой, пожалуйста, дверь! – попросила она.
– Зачем? В моем доме нас никто не потревожит! – возразил Ремингтон. – Кто сюда может войти?
Антония закусила губу и посмотрела на него с мольбой во взгляде. Он вздохнул и неохотно выполнил ее просьбу. Вернувшись, граф обнаружил Антонию в одной тонкой нижней сорочке. На этот раз она не надела корсета, что свидетельствовало о ее желании доставить ему удовольствие. Ремингтон обнял ее и прошептал:
– Ты вся дрожишь, любимая! Почему?
– Я не привыкла так поступать… – пролепетала она. – Мой супруг не был столь… – Румянец, выступивший на щеках, пояснил ему все лучше всяких слов. Ее беспокоили внезапно нахлынувшие воспоминания о прошлом. Граф нежно сжал руками ее лицо и пристально посмотрел ей в глаза, как бы приказывая не думать о былом.
– Сейчас это не играет никакой роли, дорогая! Главное, что мы с тобой наконец-то можем побыть наедине и делать все, что нам вздумается. Эта ночь принадлежит лишь нам двоим…
Он стал целовать ее плечи, шею и лицо, как бы вселяя этим в нее уверенность в том, что здесь она в полной безопасности. Антония постепенно расслабилась. Он обнял ее одной рукой за талию и прижал к себе. Его потемневшие от страсти глаза подсказывали ей, что он с трудом сдерживает желание поскорее овладеть ею. Теперь все зависело исключительно от нее, она стала хозяйкой ситуации. Осознание этого возбудило ее еще сильнее. Тем не менее ей стало понятно и другое – что подлинное блаженство возможно лишь при полном совпадении желаний и взаимопонимании. Лишь дающий обретает возможность получить нечто равноценное взамен. У всякой медали есть две стороны.
И, поняв эту истину, Антония позволила Ремингтону взять ее. Впустив его в свои сокровенные тайные глубины, разрешила ему пробудить в ней долго дремавшую нежность, открыла ему скрытые желания своего сердца. Они предавались любовной игре, не прячась под одеялом, открыто и дерзко. Она наслаждалась каждым мгновением их интимной близости и отвечала на ласки со всем скопившимся в ней пылом.
Ее бархатистая кожа горела от его поцелуев, тело таяло от охватившего ее удовольствия. Ни один мужчина еще не был с ней столь страстен и нежен, никто из прежних – нежеланных – любовников не пробуждал в ней такую бурю эмоций. Обхватив его бедра ногами, Антония неистово билась в любовной пляске, издавая томные вздохи и сдавленные крики. Несравненное мужское естество Ремингтона, заполнившее ее лоно, стремительно возносило Антонию к заоблачным высям неописуемого блаженства. Все убыстряя и убыстряя движения торса, он шептал ей на ухо:
– Ты ведь этого хотела? Признайся!
– Да! Да! – высоким голосом отвечала она. – Умоляю тебя, продолжай! Мне этого мало…
Он не заставил ее повторять свою просьбу, и новая волна наслаждения смыла остатки сомнений. Он уверенно ввел ее в новый мир ощущений, туда, где прежде она еще не бывала. Это радовало Антонию и одновременно немного пугало Нараставшее в ней напряжение было подобно шквалу, сулящему утлому судну гибель в морской пучине. Зажмурившись, она замерла от спазма внизу живота, ахнула и провалилась в бездну. Боясь утонуть в ней, она вцепилась пальцами в его спину и крепче стиснула ногами бедра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56